Он, будучи под следствием, ходил в тыл врага, и не мог не вернуться, потому, что тогда бы его не дезертиром объявили, а предателем, и жене с детьми бы не поздоровилось…
Его звезда
После окончания Великой Отечественной войны с фронта вернулись молодые люди, у которых за плечами был огромный военный опыт, они очень много видели, и хотели этим поделиться, ведь только воевавший человек мог всё это описать честно. Так в отечественной литературе появилось явление, которое очень быстро набрало силу и получило название «лейтенантская проза». Писали не фронтовые корреспонденты, хотя и их было достаточно, а те, кто войну видел из окопа и блиндажа. Ярчайшими представителями этого направления были Виктор Астафьев, Юрий Бондарев, Василь Быков, Борис Васильев, Виктор Некрасов. С первых дней и до самого конца воевал разведчик Эммануил Казакевич, про которого Александр Твардовский сказал, что на фронт ушёл посредственный еврейский поэт, стихи которого мало кто знал, а вернулся великолепный русский прозаик.
Детство и юность
Эммануил появился на свет 24 февраля 1913 года в Кременчуге на Полтавщине. Отец, Генех Казакевич был публицистом и литературным критиком, писавшим на идише, мать, Евгения Борисовна – педагогом. В семье была ещё старшая сестра Галина, которую все звали Люсей. В Гражданскую семья основательно помоталась по стране: Москва, Минск, Гомель, Киев, пока не осела в Харькове. Окончив семилетку, Эммануил пошёл учиться в профтехшколу, но через год его оттуда с треском выгнали за скверное поведение. Он окончил механический техникум и поехал на Дальний Восток в Биро-Биджан – именно так, через дефис, этот городок, население которого не превышало полутора тысяч человек, назывался в то время. Название никого отношения к еврейским языкам не имеет: просто город расположен между двумя притоками Амура – Бирой и Биджаном. Советское правительство проводило политику добровольного переселения советских евреев на Дальний Восток с целью освоения территории и привлечения денег от богатых евреев из-за границы. Через год в город приехала семья Казакевичей. Эммануил строил городской дом культуры: начал бригадиром, а заканчивал начальником строительства и подписывал приёмо-сдаточный акт. Потом его направили председателем колхоза в село Валдгейм в 10-ти километрах от Биро-Биджана. Казакевич построил там ясли, детсад, школу, баню и прачечную, и, поскольку стройматериалов не давали, а глины и леса было вдоволь – полуподпольные кирпичный завод и лесопилку. Которые обеспечивали кирпичом и лесоматериалами не только Валдгейм, но и многие окрестные сёла. Электричества в селе не было, и Казакевич раздобыл где-то ручной печатный станок, на котором раз в неделю печатали газету на идише и русском.
Молодёжный театр
Вернувшись в Биро-Биджан, Казакевич организовал молодёжный театр, который вскоре получил статус государственного, а Казакевич стал его директором. В театре ставили пьесы русских и советских драматургов, которые Казакевич перевёл на идиш. Для театра он написал пьесу «Молоко и мёд». Когда в городе появилось радио, Казакевич возглавил редакцию на идише, стал писать для местной газеты, вскоре его зачислили в штат и назначили завлитчастью. В газете публиковались стихи Казакевича на идише, потом в городе напечатали пять его поэтических и публицистических книг. В 1935 году Эммануил женился на Хае Ошер-Зеликовне, которую на русский манер звали Галиной Осиповной, в 1936 году родилась Евгения, через год – Лариса и Ольга. В 1938 году Казакевич с семьёй переехал в Москву, работал переводчиком в госиздательстве на идише, в 1940-м вступил в Союз писателей СССР.
«Белый билет»
Когда началась война, Казакевичу было 28 лет. Из-за сильной близорукости у него был «белый билет» – освобождение от службы в армии даже в военное время, но он умудрился обмануть медкомиссию и попал в народное ополчение. Первое время Эммануил служил в т.н. писательской роте 8-й Краснопресненской ДНО. Семья его в это время уехала в эвакуацию в Среднюю Азию. Под Вязьмой осенью 1941 года Казакевича контузило, из госпиталя он попал сначала на ноябрьский парад на Красной площади, а оттуда сразу на фронт. Рапорт о переводе в регулярную часть он написал в стихотворной форме. Командир 525 стрелкового полка 171 стрелковой дивизии подполковник Захар Выдриган очень удивился форме рапорта и взял Казакевича к себе адъютантом. Во время войны Казакевич написал цикл стихотворений, которые были посвящены Выдригану.
На фронт
Когда Казакевич, не долечившись после ранения, вышел из госпиталя, его направили в газету Владимира, считавшегося тылом, хотя вражеские самолёты долетали даже до Ярославля, Иваново и Горького. Он мог запросто остаться там, мог писать: он уже давно задумал несколько повестей, но его волновала только война, он рвался на фронт, и это была не удаль на поза, не хвастовство и не бравада – в то время таких, как он, были миллионы. Казакевич написал Выдригану, что если тот не сможет вернуть его в свою часть, он любыми путями попадёт на фронт, но быстро такие дела не делались. В письме главному редактору Казакевич объяснил, что иначе не может, что не в тыл бежит, а на фронт, и даже указал часть, где будет воевать. Главред, как и положено, доложил в ГавПУР, в чьём ведении находилась газета, те сообщили в органы, было возбуждено дело о дезертирстве, о чём Казакевичу сказал Выдриган, когда он добрался в полк.
Как ни странно, особисты Казакевича не арестовали, а время от времени таскали на допросы, отнимая драгоценные часы отдыха. А он, будучи под следствием, ходил в тыл врага, и не мог не вернуться, потому, что тогда бы его не дезертиром объявили, а предателем, и жене с детьми бы не поздоровилось. В апреле 1943-го особые отделы перешли в ведение контрразведки «Смерш», но люди остались те же, и мытарства Казакевича продолжались до конца года. В конце концов, его оставили в покое, он стал начальником разведотдела дивизии, а в 1944-м, вступив в партию и получив капитана, служил помощником начальника разведотдела 47-й армии, которая в составе 1-го Белорусского фронта освобождала Польшу. На такие должности по блату не назначали: у него был острый аналитический ум, он умел сопоставлять множество, разрозненных, случайных, и, казалось бы, никак не связанных между собой фактов, и делать парадоксальные, неожиданные, но правильные выводы. Герой будущей повести «Звезда» Владимир Травкин, несмотря на то, что был фронтовым, а не штабным разведчиком, во многом повторил черты Казакевича.
В 1946 году рапорт на увольнение из армии Казакевич снова написал в стихах. Он указал, что слеп, как сова, что у него ранены обе ноги, и он еле ходит, да к тому же ровным счётом ничего не понимает в военном деле, а посему в армии толку от него не много. Он хотел писать, но боялся, что после четырёхлетнего вынужденного простоя у него ничего не получится.
Повесть «Звезда»
Свою первую повесть «Звезда» на русском языке, которая сразу принесла ему ошеломительный успех, Казакевич писал в двухэтажном деревянном бараке, кишащем крысами и тараканами. Замысел повести, герои и их характеры родились у него ещё на фронте, но начинал он работать трудно: чтобы написать первые несколько страниц ему приходилось заставлять себя, и лишь вработавшись, он начал по-настоящему уважать и любить своих героев, многим из которых он дал черты тех, с кем вместе воевал четыре года. Поэтому они получились такими искренними и настоящими. Эммануилу очень помогла жена Галина: он советовался с ней, она печатала и редактировала не только «Звезду», но и все другие его произведения, став, по сути, литературным секретарём. Первый раз Казакевич прочитал «Звезду» в 1946-м своему другу молодому критику Даниилу Данину и его жене Софье Разумовской, редактору журнала «Знамя». Они и убедили назвать повесть «Звездой», а не «Зелёными призраками», как хотел Казакевич – так разведчиков называли немцы. Разумовская была и главным «толкачом» повести: впервые «Звезду» «Знамя» опубликовало в январском номере за 1947 год.
Обсуждение «Звезды» в Доме литераторов прошло «на ура». Критики, разбиравшие повесть, написанную неведомым никому фронтовым разведчиком, отмечали глубину, реалистичность, и при этом неподдельный романтизм произведения. Казакевичу удалось без потери смысла и стиля перейти с одного языка на другой – в ХХ веке из русских писателей это удалось, вероятно, лишь Владимиру Набокову. Триумф «Звезды» удивил и самого Казакевича, а Сталинская премия II второй степени, которую ему вручили в 1948 году, просто ошеломила.
Через месяц после получения Казакевичем премии французская газета France Soir начала печатать «Звезду». В предисловии к публикации большой друг Советского Союза коммунист Луи Арагон писал, что эта маленькая книжка – шедевр мировой литературы.
В 1949-м режиссёр Александр Иванов поставил «Звезду» на «Ленфильме». Сталину понравилось всё, кроме финала, ведь герои погибали, а герои умирать не могут. Концовку пересняли, но она всё равно легла на полку, и вышла лишь через четыре года, сразу после смерти вождя. Шестикратный сталинский лауреат, его любимец Константин Симонов писал, что ему хочется, чтобы «Звезду» поставили снова, и чтобы финал был, как у Казакевича, настоящий, а не фальшивый.
«Двое в степи»
В 1948 году вышла повесть Казакевича «Двое в степи», в которой лейтенант Сергей Огарков запаниковал во время отступления, и за эту минутную слабость попал под трибунал скорый и правый, который приговорил его к расстрелу. В советской прозе это был почти библейский сюжет: через страдания – к искуплению. Ещё никто не осмеливался оправдать труса, хотя трусость – и не преступление вовсе. (Перед таким же выбором стоял комиссар партизанского отряда Иван Локотков в фильме «Проверка на дорогах», который Алексей Герман снял по повести своего отца Юрия Германа «Операция с новым годом». Оказавшегося в плену, служившего немцам и бежавшего к партизанам Александра Лазарева Локотков, которого играл Ролан Быков, простил, а, то ли комиссар, то ли особист отряда майор Петушков, сыгранный Анатолием Солоницыным – нет. И зрители, когда картина, пролежав 15 лет на полке, вышла на экраны, разделились примерно поровну). За публикацию повести сняли с должности главного редактора журнала «Знамя» Всеволода Вишневского и многих работников редакции. Времена сильно изменились: ещё год назад Сталинскую премию получила опубликованная Вишневским в «Знамени» повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». В 1962 году вышел одноимённый фильм, снятый Анатолием Эфросом по сценарию Казакевича. Между дебютантом в большом кино Андреем Тарковским и Эфросом, снимавшим третью картину, Казакевич за несколько месяцев до своей смерти выбрал Эфроса.
Роман «Весна на Одере»
Первый свой роман «Весна на Одере» Казакевич писал с оглядкой на критику. По требованию нового редактора «Знамени» Вадима Кожевникова, который ещё не начинал писать «Щит и меч», Казакевич убрал из текста опального Георгия Жукова, сидевшего в те годы в Свердловске в кабинете командующего заштатным Уральским военным округом. Самому Казакевичу роман не нравился из-за половинчатости и недосказанности, он не хотел его публиковать, но очень были нужны деньги. За этот роман Сталин присудил ему вторую премию имени себя, и снова второй степени.
«Сердце друга»
Повести «Сердце друга», вышедшей в 1953-м, повезло куда меньше: рассказ о настоящей чистой любви на фронте партийные органы и критика разгромили в пух и прах. Может, потому, что Казакевич был одним из первых, кто поднял эту тему, да и время… Через десять лет выйдут романы Константина Симонова «Солдатами не рождаются» и «Последнее лето», в которых тоже будет описана фронтовая любовь, но к ним отношение сильных мира сего будет куда благосклоннее. Может, потому, что Симонов?
Романы, повести и рассказы Казакевича были очень кинематографичны, хотя писались они не как сценарии и без прицела на кино. Тем не менее семь его произведений в разное время были экранизированы, а «Звезда» и «Двое в степи» – дважды.
«Литературная Москва»
За месяц до ХХ съезда КПСС в типографию ушёл альманах «Литературная Москва», главредом которого был Казакевич. Главным принципом редколлегии было не лгать, писать только правду, сколь бы горька и унизительна она не была. Альманах впервые за много лет напечатал стихи опальной Марины Цветаевой. Казакевич очень помог её дочери Ариадне Эфрон выпустить первый сборник стихов Цветаевой. То, что печаталось в «Литературной Москве» очень многим не нравилось. В стране многое изменилось, на дворе была «Оттепель», отправить тираж под нож было уже не так просто, и Главлит, от греха подальше, без объяснения причин просто не визировал номер, «кормя завтраками» редакцию. И ведь не придерёшься… Второй, и последний номер альманаха, всё-таки, вышел. Открывал его отрывок из романов сталинского лауреата автора «Разгром» и «Молодая гвардия» Александра Фадеева и некрологом ему. Номер подвергся невероятной обструкции, и больше альманах не выходил.
«Новые времена»
В 1960-м у Казакевича родился смелый замысел, написать эпопею «Новые времена» о жизни советского общества за четверть века, начиная с 30-х годов, рассказать о Москве, Дальнем Востоке, владимирской и воронежской деревне, строительстве Магнитки и Комсомольска-на-Амуре, и, конечно, о войне, будь она, трижды проклята.
Жизнь Казакевича не баловала, невзгоды копились, и каждая, конечно, отражалась на здоровье. Возможно, разгром «Литературной Москвы» стал последней каплей, спровоцировавшей болезнь, которая, взялась, вроде бы, из ниоткуда. Казакевич очень быстро сгорел, и 22 сентября 1962 года умер. Ему было всего 49 лет.
«Павшие и живые»
В 1965-м Юрий Любимов в театре на Таганке поставил пронзительный спектакль «Павшие и живые» о поэтах и писателях, прошедших фронт, о тех, кто погиб, и тех, кто вернулся, но сделал войну главной своей темой, в ком она сидела до конца жизни. В первоначальном варианте был эпизод о побеге поэта на фронт. Дело лейтенанта Казакевича вёл ретивый смершевец, ревностный блюститель правил, для которого люди – мусор. Герой Владимира Высоцкого фронта не нюхал, но был уверен, что всё про войну знает, и выполняет работу, на которую его поставила партия и страна. Он, допрашивал валящегося с ног от усталости Казакевича, аккуратно подшивал в дело новые протоколы допросов и свидетельские показания, и зачитывал письма, которые Казакевич писал жене с фронта. Показали сцену всего раз, и потом убрали – сам Любимов, или кто-то ему подсказал, не известно.
автор: Николай Кузнецов
