22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз, и немецкие войска довольно быстро, иногда проходя по 50 километров в сутки, стали продвигаться вглубь страны: 23 июня пал Вильнюс, 24 – Каунас, 28 – Минск, 30 – Львов. Организованно эвакуировать людей, предприятия, транспорт с этих территорий просто не успели, хотя Совет по эвакуации был образован раньше Государственного Комитета Обороны – 24 июня.
5 июля Правительство СССР совершенно секретным Постановлением № 1823-816 утвердило Положение «Об эвакуационном пункте по эвакуации гражданского населения из прифронтовой полосы». (Тому, что документ был совершенно секретным, удивляться не стоит: во время войны подавляющее большинство постановлений ГКО, СНК и наркоматов выходили под грифом «Совершенно секретно», в крайнем случае, «Секретно», даже тогда, когда они касались огромного числа людей).
Эвакопункт должен был принимать и регистрировать людей, обеспечивать их питанием, медицинским и санитарным обслуживанием – мыть в бане, стричь и брить, организовывать погрузку (так в документе – не посадку, а именно погрузку. Прим. автора. – Л.П.) и отправлять к месту назначения, осуществлять иные мероприятия, связанные с эвакуацией населения. Эвакопункты должны были единовременно принимать и обслуживать не меньше эшелона – 1 800 – 2 000 человек. Всего в стране было развёрнуто 128 эвакопунктов.
Эвакуация населения проходила двумя способами. Первый – производственный персонал заводов, фабрик, электростанций, колхозов, совхозов, МТС и члены их семей эвакуировались вместе с предприятиями, где они работали. Еще до принятия СНК Положения об эвакопункте, 4 июля Нарком тяжелого машиностроения Николай Степанович Казаков подписал совершенно секретные приказы № 443 и № 444, установив порядок эвакуации предприятий и сотрудников наркомата. В приказе № 433, в частности, говорилось, что «рабочих, направляемых на постоянную работу в другие районы, выплачивать до момента пуска производства в эксплуатацию средний заработок за три последних месяца. Персонал и членов их семей, а также 100 кг багажа на главу семьи и до 40 кг на каждого члена семьи перевозить бесплатно за счет государства. Подъемное пособие выдавать: работнику – среднемесячный оклад, его жене 1\4 оклада и каждому иждивенцу по 1\8 оклада по прибытии на новое место работы. (Выделено авт. – Л.П.). Расходы по эвакуации относить на счет оборотных средств и фондов предприятия». Выходит, что все зависело от того, как давно работник получал зарплату: особых сбережений у людей не было, и могло так случиться, что довольно большая семья отправлялась в эвакуацию, что называется, с пустыми кошельками. Да и доезжали до места, где выдавали пособие, далеко не все.
Дальше распоряжения об эвакуации давал, как правило, ГКО, причем, в документах нет ни слова о том, что людям разрешается брать с собой хоть какой-то багаж. В некоторых документах говорилось просто об эвакуации, очевидно, имея ввиду, что эта эвакуация будет добровольной, и хорошо известно, что далеко не все советские граждане горели желанием бросить все, и уехать в неизвестность, а некоторые, что уж греха таить, и Бог им судья, просто хотели остаться на оккупированной территории, полагая, что немцы позволят им жить припеваючи. В других постановлениях, как, скажем, в Постановлении ГКО № 741сс об эвакуации заводов Наркомата авиационной промышленности из Московской, Воронежской и Ростовской областей в Куйбышев, Казань Тбилиси, Баку, Новосибирск и другие города СССР, прямо говорилось, что переброска всего персонала является обязательной в порядке мобилизации. (Выделено авт. – Л.П.).
Другим способом эвакуации был санкционированный ГКО организованный вывоз из районов, которым грозит оккупация, гражданского населения – детей, женщин и стариков. Эвакуировали как семьи, так и детдома и интернаты. Из одной только Москвы к 10 сентября 1941 года было эвакуировано порядка 2 млн. человек, в т.ч., 600 тыс. детей, но в городе оставалось еще 400 тыс. детей в возрасте до 15 лет, родители которых были квалифицированными рабочими и инженерами, работавшими на оборонных предприятиях, решение об эвакуации которых пока не принималось. Своим Постановлением № 655сс от 11 сентября 1941 года ГКО разрешил Моссовету дополнительно создать 500–600 интернатов-школ, эвакуировав их в Молотовскую, Челябинскую, Горьковскую области и в республику Немцев Поволжья, хотя такой административной единицы в тот момент уже не существовало: 28 августа Президиум Верховного Совета СССР постановил переселить немцев Поволжья в Казахстан, а 7 сентября своим Указом фактически упразднил Автономную Республику Немцев Поволжья, отдав часть её районов Саратовской, а другую – Сталинградской области. Расходы по эвакуации и содержанию детей в школах-интернатах отнести к бюджету Моссовета, за счет расходов на просвещение. Моссовет, наркоматы и учреждения Москвы обязывались также эвакуировать вместе с одним из родителей или родственников детей до 15-ти лет, родители которого работают в Москве.
Наркомат путей сообщения был обязан выделить соответствующее количество вагонов для эвакуации, а наркомат торговли – специальные продовольственные фонды для детей, эвакуируемых из Москвы. Как видим, данный документ предусматривал и пункты нового размещения детей, и транспорт, и даже выделение дополнительных фондов на продовольствие и промтовары.
Жителям других областей повезло меньше, чем москвичам. Например, еще 1 сентября 1941 года ГКО своим решением № 606сс разрешил эвакуировать 10 тыс. семей – детей и женщин из Курской области. Однако в решении ГКО не отражены два важнейших момента: во-первых, каким видом транспорта эвакуировать, и ничего не говорится о выделении вагонов или грузовиков, во-вторых, куда эвакуировать, а это имело первостепенное значение, ведь там, куда эвакуированные люди приезжали, их никто не ждал, для них даже не думали готовить жильё, для них не выделялись фондов на продукты. До войны Курская область была значительно больше, чем сейчас: в ее состав входили районы нынешних Орловской, Белгородской и Липецкой областей, к началу войны в области проживало больше 3 млн. человек. 10 тыс. семей – это, минимум, 20 тыс. человек, для перевозки которых требовалось не менее 400 вагонов.
На самом деле, по данным заместителя директора Курского госархива Виктора Ракова, из области в Удмуртию, Сибирь и Среднюю Азию эвакуировали 72 тыс. человек, для чего потребовалось 1 440 вагонов. Впрочем, не известно, выделялись ли эти вагоны в действительности, или нет.
16 сентября 1941 года ГКО принял Постановление № 685сс об эвакуации 100 тыс. женщин и детей из Харькова, выделив для этого 2 500 вагонов. В Харькове перед войной проживало 900 тыс. человек, а к началу сентября за счет эвакуированных и беженцев из других районов Украины население города выросло до полутора миллионов. В соответствии с Постановлением ГКО 50 тыс. человек надлежало эвакуировать в Казахстан, 30 тыс. – в Саратовскую, и 20 тыс. – в Сталинградскую область. Руководители советских и партийных органов этих территорий обязывались обеспечить прием и размещение населения, эвакуируемого из Харькова. В одном из вагонов, едущих в Казахстан, оказались мои бабушка, которая там, в Казахстане, и умерла, мой отец и его младший брат.
На долю харьковчан, эвакуированных в Сталинградскую область и в Сталинград, выпали немыслимее испытания и страдания: меньше, чем через год, в августе – ноябре 1942-го им вновь пришлось пережить ужас бомбежек, стать свидетелями уличных боёв, оказаться в городе, где не было ни дров для отопления, ни продовольствия, и даже вода была на вес золота. Был и третий способ эвакуации – уходить от немцев, что называется, своим ходом: люди шли пешком, у кого была возможность, ехали на телегах, заполнив, особенно в самые первые дни войны, практически все дороги, ведущие на восток. Как правило, это были вынуждены делать жители небольших посёлков, сёл и деревень, откуда организованной эвакуации не проводилось. Многие по разным надобностям находились вдали от места своей прописки, и просто не могли получить ордер на эвакуацию, без которого в поезд или на пароход сесть было очень сложно. Были и такие, кто даже в большом городе просто не успел на поезд. Кому-то удавалось выйти к своим, кто-то, как моя вторая бабушка, моя мама и ее сестра, не по своей воле оказались в оккупации. Но и тем, кто сумел выскочить, пришлось ох как не сладко: Постановлением ГКО № 716сс от 26 сентября 1941 года органам милиции запрещалось прописывать в областных и республиканских центрах и крупных городах граждан, прибывших неорганизованно.
Без прописки человек не мог устроиться на работу, получить жильё и продовольственные карточки, «прикрепиться» к поликлинике. Вот и выходило, что куда не кинь, всюду клин: и в оккупации оставаться нельзя – на всю оставшуюся жизнь клеймо, и свои тебе не очень-то рады.
Война шла уже три месяца, в эвакуации находились уже миллионы советских граждан, и только 26 сентября 1941 года секретным Постановлением ГКО № 715сс при Совете по эвакуации было образовано Управление по эвакуации населения, которое, помимо собственно эвакуации занималось организацией обслуживания населения по дороге к новому месту пребывания, приемом, размещением и хозяйственным устройством эвакуированных на новых местах. 31 декабря 1941 года это Управление было упразднено вместе с Советом по эвакуации, хотя весной-летом 1942 г. в связи с отходом наших войск из-под Ростова, Харькова, Воронежа, Сталинграда и с Кавказа, случилась вторая волна эвакуации, пусть и не столь грандиозная, как первая.
Немецкая авиация регулярно и ожесточённо бомбила крупные железнодорожные узлы, речные порты и пристани, через которые также шла эвакуация. Только в октябре – декабре 1941-го бомбардировщики люфтваффе одновременно наносили удары по 25 железным дорогам. Досталось и, казалось бы, далёким от фронта тыловым дорогам – Горьковской, Пензенской и Казанской. Всего за годы войны железные дороги 20 тыс. раз подвергались авианалётам, в которых участвовало более 60 тыс. вражеских самолетов, сбросивших на станции, разъезды и мосты около 400 тыс. бомб. Каждый налёт причинял существенный вред паровозам и вагонам, стрелкам, водокачкам и другому станционному хозяйству, что прерывало движение в среднем на 6 часов.
После того, как железнодорожники убирали разбитые вагоны и восстанавливали пути, эвакопоезда были вынуждены долго стоять, ожидая, когда пройдут к фронту воинские эшелоны, которые старались пропускать вне очереди – 75% всех железнодорожных линий в СССР были однопутные.
Положение усугублялось нехваткой топлива для паровозов, хотя на складах Донбасса запасы угля в сравнении с июлем 1941 года выросли в 5,4 раза – с 1 283,8 тыс. тонн до 6 895,7 тыс. тонн: уголь-то шахтёры на гора выдавали, но его не вывозили из-за нехватки вагонов, но главное, паровозов и локомотивных бригад, которые были заняты доставкой войск к фронту, и постоянных многочасовых заторов на дорогах, а подвоз угля из Кузбасса и Караганды еще не организовали. Запасов угля Наркомата путей сообщения при такой обстановке хватило бы только на 6 – 7 дней.
Таким образом, люди, которые покинули свои дома и сели в эвакопоезда летом, оказывались на месте назначения, иногда, поздней осенью, а то и зимой. И хорошо, если ехали они в закрытых вагонах. Николай Семёнович Патоличев, возглавлявший Челябинский Обком ВКП(б), в своей, вышедшей в 1977 году, книге «Испытание на зрелость», писал, что люди ехали в открытых полувагонах и даже на платформах, и далеко не всегда вагоны и платформы имели брезентовую крышу или навес. Иногда в составе поезда было 2–3 крытых вагона, куда рассаживали женщин, детей и больных. Вместо 36 человек в вагон набивалось от 80 до 100 человек.
Выступая 28 ноября 1941 года на заседании бюро Свердловского Обкома ВКП(б) начальник железной дороги им. Кагановича (сегодня – Свердловская железная дорога) Евгений Фёдорович Лубенский, в частности, сказал, что топливом эвакопоезда обеспечены плохо. Но дело даже не в топливе, а в том, что едут иногда люди в таких вагонах, которые отапливать нельзя, то есть, в полувагонах, а в таких вагонах никакая печка не поможет. Патоличев, по сути, подтвердил слова Лубенского, сказанные за 35 лет до того, как вышла книга «Испытание зрелости»: разные области, разные дороги, а картина и там, и там была одинаково удручающа.
Здесь я бы обратил внимание читателей на два момента. Во-первых, если в вагоне – закрытом или открытом, не принципиально – ехало, минимум, 80 человек, всего в эшелоне, состоящем из 50 вагонов, находилось никак не меньше 4 тыс. человек. Но ведь на крупных станциях, где и были развёрнуты эвакопункты, дожидалось отправки одновременно несколько эвакоэшелонов, значит, число эвакуированных могло, и часто превышало 10 тыс. человек. Где уж тут эвакопункту, рассчитанному, как мы помним, на прием не более 2 тыс. человек, справиться с таким наплывом «посетителей». Им бы успеть снять с эшелонов умерших, тяжело больных и тех, кто может заразить других пассажиров. А куда этих больных, простите за кощунственный вопрос, девать?
Ведь своей больницы у эвакпункта не было, и хорошо, если этот эвакопункт находился далеко от линии фронта. А если рядом, если враг вот-вот прорвётся? Патовая ситуация: и бросить человека нельзя, и как помочь ему – не понятно.
Во-вторых, открытый сверху полувагон – с брезентовой крышей, каким-нибудь самодельным дощатым навесом, чтобы хоть как-то защитить от дождя, снега и мало-мальски сохранить тепло, или без оных, опять же не принципиально – дверей не имеет, посадка и высадка людей происходит через борт, и, если, не приведи Господи, в вагон попадали бомба или снаряд, он моментально вспыхивал – борта-то у тех вагонов были деревянные – и вагон тут же превращался в братскую могилу, ведь выбраться из него было невозможно.
Различные, весьма авторитетные и заслуживающие доверия источники утверждают, что в 1941 г. восточные районы страны было эвакуировано от 17 до 25 млн. человек, а в оккупации осталось без малого 85 млн. человек. По данным же переписи эвакуированного населения, проведенной по состоянию на 1 февраля 1942 г. в РСФСР приехало 5914 тыс. эвакуированных, в Казахстан – 600 тыс., в Узбекистан – 716 тыс. 18 тыс. – в Закавказье и Среднюю Азию. Выходит, на востоке страны оказалось 7 417 тыс. человек. К осени 1942 г. число эвакуированных в восточных областях возросло, поскольку летом 1942 г. прошла повторная эвакуация, однако прирост этот не был существенным: вторая волна была куда как слабее первой.
Ответа на страшный вопрос: какова судьба, как минимум, 9,6 млн. человек, не попавших в перепись, у меня нет.
автор: Леонид Павлов
