Одинокая гармонь Бориса Мокроусова

22 февраля 1909 года в рабочем посёлке Канавино близ Нижнего Новгорода у Марии Ивановны, урождённой Башмачниковой и крестьянина из Красной Горки Андрея Александровича Мокроусова, сына крепостного, а нынче железнодорожного работника, родился сын, Борис, которому было суждено стать одним из лучших советских композиторов. Он гордился тем, что он волжанин, до конца жизни сохранил волжский окающий говорок и любовь к малой родине.

Посёлок расположен при слиянии двух великих русских рек – Оки и Волги, и это во многом предопределило образ жизни местной детворы – рыбалка, ловля раков, купание, игры на песчаных берегах. Борис много времени проводил со своими друзьями в больших компаниях – собирались человек по 10 – 15. Повзрослев, играли на гармошке, пели деревенские песни, водили хороводы. От девчонок отбоя не было – все сохли по худощавому высокому красавцу.

В 1916-м Боря пошёл в школу. Учителя сразу увидели у него способности к рисованию. Решили, что станет художником, но Боря всё больше и больше увлекался музыкой, научился играть на балалайке, гармони, мандолине, диковинной для сельских мест гитаре, а, услышав однажды рояль, поклялся, что научится играть на этом чёрном ящике с одним крылом. Родители определили его в музыкальную школу в соседнем Сормово, где он сочинил свои первые мелодии.

Отец хотел, чтобы сын пошёл на железную дорогу, но Борис был непреклонен, когда 16 исполнилось, уехал в Нижний и поступил в музыкальный техникум. Педагоги, видя, что перед ними талант, взялись переучивать Бориса от того, чему его научили в сормовской школе. В клубе железнодорожников «Спартак» был рояль, и Борису предложили подработать тапёром. Он согласился: во-первых, практика, возможность импровизировать и сочинять, во-вторых, какие-никакие деньги. Так он впервые встретился с кинематографом.

После войны, уже став известным композитором, Мокроусов подарил сборник своих песен педагогу по фортепиано, сыгравшей огромную роль в его судьбе, написав на нём такое посвящение: «Выдающейся женщине Нине Николаевне Полуэктовой от её ученика. Буду по гроб помнить мою любимую Нину Николаевну, которая из меня сделала человека».

В техникуме Борис проучился всего год, а потом поступил сначала на рабфак – рабочий факультет (что-то типа подготовительного отделения для талантливой рабочей молодёжи) Московской консерватории, а потом и в саму консерваторию в класс знаменитого композитора профессора Николая Яковлевича Мясковского. Однокашниками Мокроусова были Арам Хачатурян, Тихон Хренников, будущий ректор консерватории Виссарион Шабалин. Борис получил хорошее образование, и из консерватории вышел серьёзным композитором. Он писал камерную и симфоническую музыку, но люди мало знают эти произведения, и любят его песни. Песенную душу Бориса разбудил художественный руководитель хора им. Пятницкого Владимир Захаров: он пригласил молодого композитора на премьеру новой программы «У околицы». Именно тогда Мокроусов понял, что песня – его судьба. Впервые публика услышала фамилию Мокроусова после того, как популярная исполнительница Ирма Яунзем спела на Всесоюзном радио его песню «Милый мой живёт в Казани».

В самые первые дни Великой Отечественной войны Борис Мокроусов был призван на флот. В Севастополе он повстречал Александра Жарова, военного корреспондента журнала «Краснофлотец», уже известного поэта, автора песни «Взвейтесь кострами, синие ночи», ставшей гимном советской пионерии. Именно там родилась потрясающая песня «Заветный камень», про которую Леонид Утёсов сказал, что это – царь-песня, а уж Утёсову верить можно, ведь он песне отдал всё сполна. Утёсов и стал в 1945 году одним из первых исполнителей этой песни, которая потом побывала в репертуаре корифеев оперной сцены – Александра Пирогова, Марка Рейзена, а уже в XXI веке её блестяще пел Дмитрий Хворостовский.

Весной 1942 года на экраны вышел документальный фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Режиссёр Илья Капалин собрал бесценный материал фронтовых операторов. Кадры хроники, впервые показанные в этом фильме, стали исторической реликвией, к которой возвращались, и поныне возвращаются многие режиссёры, рассказывающие о Великой Отечественной войне. Картина имела ошеломительный успех, её посмотрели миллионы советских зрителей. Марш защитников Москвы, на стихи Алексея Суркова – «Мы не дрогнем в бою за столицу свою!», звучащий в фильме, удивительно точно лёг на изобразительный ряд. Эта песня сделала Бориса Мокроусова знаменитым на всю страну. Песня звучала повсюду – в концертах, на радио, в воинских частях, на привалах.

По натуре Мокроусов был лириком, и редко писал политические жизнеутверждающие марши строителей социализма и коммунизма, за которые давали ордена и медали. Официальная критика считала его музыку легковесной, чуть ли не кабацкой. Да и резок он был в суждениях, за что ещё с консерваторских времён его недолюбливали многие коллеги. Впрочем, скорее он просто был правдив и очень остро чувствовал фальшь, особенно когда речь шла о чьей-то новой песне или о музыке вообще. Поэтому орденов у него не было, единственное почётное звание – заслуженный деятель искусств Чувашской АССР.

Тем не менее, в 1948 году на Мокроусова пролился золотой дождь: ему присудили Сталинскую премию 2-й степени, а это ни много, ни мало, 50 тысяч рублей. На эти деньги можно было купить пару-тройку «Москвичей» и несчётное количество ящиков водки. Автомобилю Мокроусов предпочёл водку. В Старой Рузе, неподалёку от дома творчества «Малеевка» была то ли чайная, то ли пивнушка – в России никогда не разберёшь, где проходит тонкая грань между этими точками общепита. Сначала гуляли в помещении, потом возле деревянного моста через Москва реку прямо на землю поставили ящики с водкой столы с нехитрой закуской, и наливали всем проходящим и проезжающим мимо. Деньги закончились через неделю, но люди помнили загул долго, и в честь тех событий заведение называется «Мокроусовкой».

В 1949-м отмечалось столетие Сормовского завода. Одним из первых, что немудрено, приглашение на торжества получил нижегородец Борис Мокроусов. Вместе со своим другом, уже известным поэтом, фронтовиком Евгением Долматовским он поехал в Горький. Руководители области и завода просили их написать к юбилею марш, что-то вроде гимна завода. Но у авторов не склеивалось. Мокроусов написал одну мелодию, другую – он сначала писал музыку, а уже потом поэт предлагал стихи. Но и музыка выходила слишком пафосная, и стихи за душу не брали, да и народ от излишней торжественности уже стал уставать. О том, что в город приехали знаменитости, знали практически все, однажды девчонки из заводской ремеслухи, которых Мокроусов и Долматовский встретили, прогуливаясь по набережной, попросили написать не марш, а простую песню про их любимый город, стоящий на стрелке Волги и Оки, и как-то сама собой получилась «Сормовская лирическая». Вскоре песню своим глубочайшим объёмным голосом спел Георг Отс, попала она в репертуар и других исполнителей, а Ивану Шмелёву Мокроусов даже подпел и подыграл на рояле.

В феврале 1951-го военный лётчик Иван Шамов, получивший тяжелейшие травмы в авиакатострофе, и прикованный к постели, прислал Мокроусову два тетрадных листочка, на которых от руки было написано стихотворение «Парень прощается». На эти стихи Мокроусов написал песню, известную, как «Костры далёкие», а после того, как Вера Васильева исполнила её в цикле «Поддубицкие частушки», Иван Шамов стал знаменит, он почувствовал, что нужен людям, и написал ещё много хороших песен.

В конце 40-х Борис Мокроусов познакомился с уже известным поэтом Алексеем Фатьяновым, и знакомство это переросло в замечательный творческий союз, а потом, несмотря на то, что Мокроусов был на 10 лет старше, и в настоящую крепкую мужскую дружбу. Они были похожи – оба высокие, оба крепкие, оба по-мужски красивые, оба из провинции – Фатьянов из Вязников, Мокроусов – из Канавино, только Фатьянов из буржуев, а Мокроусов из крестьян, обоих не жаловала официальная власть и оба были любимцами народа. И, к сожалению, у обоих была пагубная страсть к «зелёному змию», который их, в конце концов, и сгубил – Фатьянов ушёл в 40, Мокроусов пережил друга на 10 лет. Мокроусов уже тогда одевался, как пижон, а Фатьянов, как и многие фронтовики, ходил по привычке, в гимнастёрке и галифе, зимой – не первой свежести шинели. Мокроусов научил друга одеваться, и они щеголяли по Москве в одинаковых костюмах, пальто и шляпах.

Началась эта творческая дружба со спектакля «Свадьба с приданым», который поставили на сцене Московского театра сатиры Татьяна Лукашевич и Борис Равенских. По сути, это были те же «Кубанские казаки», только не такие разухабистые. Спектакль так понравился зрителям, что руководство «Мосфильма» решило превратить спектакль в полнометражный фильм, тем более что для этого нужно было лишь чуть-чуть переделать театральные декорации. Фильм-спектакль ждал такой же грандиозный успех, как и первооснову, вся страна услышала песни Мокроусова и Фатьянова «На крылечке твоём» и «Хвастать, милая, не стану».

В 1956-м на экраны страны вышел фильм «Весна на Заречной улице» молодых режиссёра Марлена Хуциева и оператора Петра Тодоровского. Казалось бы, набившая уже всем оскомину производственная тематика – домны, мартены, план, металлурги, инженеры, шофёры, хороший рабочий, плохой рабочий. Где уж тут место любви и лирике – бери больше, кидай дальше… Но фильм стал настоящим явлением того времени, и не только благодаря Хуциеву, Тодоровскому и исполнителю главной роли Николаю Рыбникову, который тогда ещё не был знаменит. Успехом фильм во многом обязан музыке Мокроусова и песне «Когда весна придёт, не знаю», написанной на стихи Фатьянова. Хуциев сказал тогда, что композитор и поэт сумели разглядеть образную суть будущей картины фильма. Весь фильм в этой песне, и на последнем кадре он не закончился, и песня на последнем слове не завершилась: в конце – многоточие, а, значит, возможно продолжение. Очень помог Тодоровский, который, помимо того, что был прекрасным оператором, ещё и здорово играл на гитаре, и очень хорошо подыграл главному герою.

В 1963-м, после окончания Московского кинофестиваля на «Голубом огоньке», где собрались знаменитые киноактёры, Рыбников спел эту песню, обращаясь к французским артистам – красавице Симоне Синьоре и её мужу Иву Монтану, пока ещё большому почитателю Советского Союза. За восемь лет до этого события, к Монтану, как к далёкому другу, голосом Марка Бернеса обратились Мокроусов и поэт Яков Хелемский. Монтан ответил тоже песней Мокроусова «Одинокая гармонь» – такой момент, когда всё замирает до рассвета, бывает и в Москве, и в Париже, где не спят каштаны. Бывают они и в Харькове, на родине Людмилы Гурченко, которая тоже пела эту песню. Вообще из исполнителей «Гармони», написанной на стихи Михаила Исаковского, можно составить целую концертную бригаду – Монтан, Сергей Лемешев, Елена Образцова и Дмитрий Хворостовский, польская артистка Слава Пшебыльска и Вера Васильева, Валентина Толкунова, Рыбников, Гурченко… И у всех песня звучала по-разному, ведь каждый слышал в ней что-то своё, личное и сокровенное. Многие считают её народной – это ли не высшее признание для композитора и поэта. Кстати, «Костры далёкие» и «Одинокая гармонь» были едва ли не единственными песнями, к которым сначала были написаны стихи, а уж потом Мокроусов написал музыку.

В 1966-м году Мокроусов написал музыку к первой серии фильма «Неуловимые мстители» – одному из первых советских вестернов. Сказать, что у детворы фильм был бешено популярен, значит, не сказать ничего. Я, например, смотрел его раз сто. Едва ли не лучшие эпизоды фильма, это те, где Борис Сичкин – бродячий артист Буба Касторский, выделывает ногами невообразимые коленца, и его партнёрша белокурая Жози, бесподобно сыгранная Инной Чуриковой, низким голосом поёт про «последний роман». Без музыки Мокроусова ничего бы этого не было. В фильме несколько песен, но есть единственная, написанная Мокроусовым на стихи Роберта Рождественского – «Громыхает Гражданская война». Роберт Иванович не любил писать стихи к готовой музыке, он, по его словам, «не хотел влезать в готовую работу». Режиссёр Эдмонд Кеосаян сказал, что придётся не в музыку влезть, а постичь суть фильма. Когда снималось продолжение – «Новые приключения «неуловимых», Бориса Мокроусова уже не было на этом свете, и Ян Френкель, писавший музыку к новому фильму, сказал, что лучше Бориса он всё равно не напишет, и попросил, чтобы заглавной песней осталась песня Мокроусова.

Умер Борис Андреевич Мокроусов 27 марта 1968 года, не дожив ровно 11 месяцев до своего 60-летия. А через 8 лет, практически, в день смерти композитора на всю страну прогремела «Вологда», написанная на стихи Михаила Матусовского за 20 лет до этого. В разные годы и по разным поводам «Вологду» пели популярный певец Владимир Нечаев и актёр Михаил Новохижин в спектакле Малого театра. Однако песня «не взлетела», и много лет её никто не слышал. И кто знает, услышали бы мы её вообще, если бы не белорусский ансамбль «Песняры», который вдохнул в «Вологду» новую жизнь. По сути, песню «Песнярам» навязали, и, если бы не «песняр» вологжанин Владимир Николаев, убедивший основателя и руководителя «Песняров» Владимира Мулявина попробовать, всё, может быть, на том и закончилось. Мулявин что-то в этой песне увидел, аранжировал по-своему, включил баян, который «Песняры» никогда не использовали, и получился настоящий песенный шедевр. Совпало всё: и музыка, и стихи, и аранжировка, и главный исполнитель Анатолий Кашепаров, больше похожий на участника ПТУ-шной художественной самодеятельности, чем на солиста популярнейшего в стране коллектива. Люди так полюбили песню, что бывали концерты, когда «Песнярам» не давали рта раскрыть: зал сразу требовал «Вологду», и артисты, у которых «Вологда» стояла последней, были вынуждены начинать и заканчивать концерт одной песней. Был концерт, в котором, как и положено, последней прозвучала «Вологда», артисты несколько раз выходили на поклон, а потом ушли в гримёрку. Спустя некоторое время прибежал взъерошенный администратор, и сказал, что люди не расходятся, беснуются, требуют «Вологду». Пришлось выйти на сцену уже «в цивильном», и спеть несколько раз.

Судьба Бориса Мокроусова, его лёгкие, задушевные мелодии, чем-то похожа на Сергея Есенина и его стихи. Сравнение, может, несколько натянутое, но оба были невероятно талантливы, обоих не любила власть, и обоих сгубила водка. Только Есенин в петлю в Англетере слазил рано, создав к тому времени очень много, а Мокроусов убивал себя долго, не создавая уже практически ничего. Банальность, но, похоже, это удел всякого русского самородка.

автор: Николай Кузнецов