20 октября 1986 года, в понедельник, перед самым обеденным перерывом, около часа дня я вышел из своего кабинета, и нос к носу возле кабинета шефа столкнулся со своей одноклассницей, с которой учился в школе все 10 лет. Наши родители дружили, садовые участки находились рядом, Катин отец – заместитель генерального директора крупного строительного треста – и был моим непосредственным начальником. Так что, выделись мы достаточно часто, и встреча неожиданной не была. Катя окончила Свердловский юридический институт, и, после нескольких лет работы «на земле» в районном отделе, служила в Управлении внутренних дел по Свердловской области, которое в то время ещё не стало Главком.
– О! Привет, Катя!
– Привет! Ты папу не видел? Где он?
– У генерального: 7-е ноября на носу, обсуждают подготовку. Мне сказали никуда не уходить, будут ценные указания давать.
Мы постояли, поболтали немного обо всём и ни о чём: как дела, как дочь, кого из наших видели, что нового?
Вот тут Катя и сказала, что пришла к отцу пристроить дочь на неделю, потому, что сегодня улетает в командировку в Куйбышев – так раньше Самара называлась, везёт на следственный эксперимент какого-то то ли подследственного, то ли, подозреваемого. Я спросил, почему ты? Мужики, что ли, в милиции перевелись? Катя сказала, что это её «клиент», она его давно разрабатывает. Я машинально отметил для себя, что дорожной сумки у Кати с собой не было.
Тут из кабинета генерального вышел Катин отец, назовём его Валентин Иванович, буркнул мне, чтобы я не вздумал смыться на обед, мы с Катей попрощались, пожелали друг другу всяческих благ, и Катя пошла вслед за отцом в его кабинет. В тот день я Катю видел, когда, примерно через полчаса – я бы запросто успел перекусить в трестовском буфете – меня вызвал к себе шеф, а Катя с Сергеем, водителем шефа, шла по коридору. Значит, Валентин Иванович сам на обед не поехал, а машину дал Кате, чтобы она поехала домой и отвезла четырехлетнюю дочь к родителям: мама Кати работала учительницей, и в это время уже была дома. Это было примерно в 13.30.
Ту-134 а/к «Аэрофлот»
Все эти, казалось бы, мелкие детали – время встречи, время ухода Кати от отца, отсутствие сумки – будут иметь существенное значение для моего дальнейшего рассказа. Дьявол, как известно, прячется в деталях.
После совещания по вопросам подготовки к празднику Великого Октября, которое закончилось около двух часов дня, я попросил у шефа его машину – мне автомобиль был не положен по рангу, а собственной машины у меня тогда не было, куда-то съездил, и вернулся примерно в шестом часу. У меня рабочий день, как у Бунши, ненормированный, а водитель должен был поставить машину в гараж не позднее 18.30.
Как обычно, в начале недели, я задержался на работе – нужно было сделать пару звонков в Москву, Таллинн и Всеволожск, что недалеко от Ленинграда, где до конца рабочего дня оставалось еще два часа. Автоматическая связь с Москвой и Таллинном уже была, а вот Всеволожск нужно было заказывать через воспетое Высоцким «07», и ожидание разговора могло затянуться больше, чем на час.
В ожидании заветного: «Всеволожк заказывали? Вызываю!», я занимался текущими бумагами и составлял план работы на завтра. Около семи вечера ко мне в кабинет, шатаясь, вошёл Валентин Иванович. Нет, он был не пьян, но бледен, посиневшие губы тряслись, в глазах стояли слёзы.
Видя, что он сейчас упадёт, я вскочил и помог ему сесть.
– Катя погибла! – даже не сказал, а выдохнул шеф.
Тут уж я сам чуть не упал.
– Когда? Как? Ведь я её только что в обед видел?
– Самолёт при посадке в Кубышеве разбился. Только что позвонили с её работы, сказали, что никто не выжил, – как в бреду повторил шеф несколько раз, глядя на меня пустыми глазами. Потом он кое-как встал со стула, я помог ему дойти до его кабинета, немного постоял, не находя нужных слов, и пошёл к себе.
Не мной придумано, что в такие моменты у человека обостряются или, наоборот, замедляются все чувства и инстинкты. Со мной случилось обострение, и я стал очень быстро соображать. Что-то меня насторожило. Я начал вспоминать – что именно. И понял: время!
Я много летал в командировки, справочник с расписанием вылетов из аэропорта Кольцово всегда был под рукой. Я стал лихорадочно листать уже весьма потрёпанную книжицу, и увидел, что в этот день из Свердловска в Куйбышев было два рейса: один – в 16.20 по местному времени Свердловск – Куйбышев – Грозный, второй – в 17.30, сейчас уже точно не помню, то ли Свердловск – Куйбышев, то ли после посадки в аэропорту Курумоч он должен был ещё куда-то лететь.
И я понял, что на первый рейс в 16.20 Катя не могла успеть ни при каких условиях! Мы виделись за три часа до времени вылета, указанного в расписании. Для того, чтобы доехать на машине шефа домой, взять дорожную сумку и дочку, привезти её к родителям. нужно не менее получаса. Машина шефа в 14 часов плюс-минус несколько минут была уже возле треста, значит, водитель довёз Катю только к родителям. Чтобы от родительского дома доехать до СИЗО, даже на служебной машине, в разгар рабочего дня, нужно минут 20, а на общественном транспорте – вдвое больше. Забрать сопровождаемого рецидивиста – ещё полчаса. Доехать от СИЗО до Кольцово – минимум, час. Итого, с момента, когда я видел Катю, уходящую из треста, до приезда её в аэропорт должно было пройти не менее 2-х часов двадцати минут. То есть, в Кольцово она могла приехать, в лучшем случае, за 10 минут до времени вылета, указанного в расписании. А ведь ещё нужно было пройти регистрацию, зайти на борт самолёта раньше всех пассажиров и разместиться на последних креслах салона, чтобы не волновать остальных видом человека в наручниках. Мне несколько раз доводилось видеть в самолётах такие конвои: когда в самолёт входили пассажиры, они всегда уже сидели на своих местах, а выходили, наоборот, последними.
Конечно, если бы я Катю днём не видел, эти мысли мне в голову бы не пришли – дьявол в деталях.
Дозвониться в аэропорт в то время было очень сложно: хотя 26-я станция и относилась к городской телефонной сети, она словно была на другой планете – вечно было «занято». В общем, я даже пытаться не стал.
Фото В.В. Фрыгина
Произведя эти нехитрые вычисления, и даже записав их для верности, я помчался к шефу. Он сидел за столом, на котором стояла полупустая бутылка коньяка. Хотя борьба с пьянством на рабочем месте была в самом разгаре, бутылка спиртного в сейфе была у каждого уважающего себя руководителя, даже у меня, хотя я вовсе не пил. Коньяк, однако, шефа не взял, он был такой же бледный, только губы чуть-чуть порозовели, однако способности соображать, несмотря на потрясшее его горе, не утратил. Когда я сказал, что Кати в разбившемся самолёте быть просто не могло, рассказал, почему, и сказал, что сейчас они либо подлетают, либо уже приземлились в Казани или Саратове – это были запасные аэропорты для Куйбышева, он мне просто не поверил: не могут в областном управлении МВД так напутать.
Фото В.В. Фрыгина
Понятно, что домой я не пошёл. Минут через сорок раздался характерный междугородний звонок. Я думал, что дают Всеволожск, и буквально обалдел, услышав Катин голос: она, если и звонила мне на работу, то крайне редко, и практически всегда для того, чтобы что-то передать отцу, когда не могла дозвониться до него – сотовой связи в то время не было. На мой радостный вопль Катя сказала, что у отца и дома заняты телефоны, что их посадили в Саратове, там она узнала, что в Куйбышеве разбился самолёт из Свердловска, и просила успокоить родителей – у неё всё в порядке. (Когда мы встретились с Катей через месяц после её возвращения из Куйбышева, выяснилось, что в своих расчётах я малость ошибся: они не то, что на первый, они и на второй-то рейс едва успели: долго ждали, пока выведут того, кого они должны были сопровождать).
Зашёл я в кабинет шефа, и сразу понял, почему Катя не могла дозвониться: телефонная трубка просто лежала на столе рядом с пустой бутылкой. Валентин Иванович, абсолютно трезвый всё так же сидел в кресле, бессмысленно уставившись в пустую стену. Я начал рассказывать, что Катя звонила из Саратова, и тут, единственный раз в жизни увидел, как человек пьянеет буквально на глазах: он как-то сразу обмяк, моментально покраснел, стал бормотать что-то бессвязное заплетающимся языком. Я положил трубку на телефон, помог шефу одеться и спуститься на первый этаж – он еле передвигал ноги, а сам пошёл ловить машину: вызвать такси по телефону в то время было нереально. Водитель, увидев пьяного, потребовал двойную оплату, но это были уже мелочи, да и ехать было недалеко. И хорошо, что в доме, где жил шеф, был лифт: иначе я бы до утра тащил его на восьмой этаж.
В стране разворачивалась гласность, но ни на следующий день, ни в среду центральные газеты о катастрофе в Куйбышеве не написали. Было ли какое-то сообщение в куйбышевских газетах, не знаю. А вот в главной областной партийной газете «Уральский рабочий» и главной городской – «Вечерний Свердловск» через день, 22 октября на первой полосе было напечатано коротенькое сообщение. Привожу его дословно с сохранением стиля и орфографии оригинала:
«22 октября 1986 года в аэропорту г. Куйбышева потерпел катастрофу самолет ТУ-134, выполнявший рейс по маршруту Свердловск – Куйбышев – Грозный. Приняты меры по спасению людей. Пострадавшим оказывается необходимая помощь. Имеются человеческие жертвы. Причины катастрофы расследуются специальной комиссией Госавианадзора СССР.
Областной комитет КПСС, исполком областного Совета народных депутатов выражают глубокое соболезнование семьям, родственникам и близким погибших».
Главная областная комсомольская газета «На смену!» трагедию в Куйбышеве вниманием обошла.
О том, что произошло в Куйбышеве в тот злополучный день, примерно через год написала одна из центральных газет – к сожалению, сейчас я не нашёл эту статью. То, что было написано в статье, в голове не укладывалось: командир воздушного судна Александр Клюев, опытный пилот Северо-Кавказского Управления гражданской авиации, решил продемонстрировать коллегам своё мастерство, и заключил с ними пари, что сможет посадить заполненный под завязку пассажирами Ту–134А бортовой номер СССР-65766 исключительно по приборам, не имея визуального контакта со взлётно-посадочной полосой. Погода была близка к идеальной, видимость, как говорят лётчики, «миллион на миллион». Однако пилот грубо ошибся в расчётах, и касание шасси с бетонкой произошло под очень большим углом. Ошибка КВС привела к тому, что передняя нога шасси сразу же подломилась, самолёт некоторое время скользил по полосе, а потом перевернулся через правое крыло, раскололся пополам и загорелся. В результате катастрофы из 85-ти пассажиров и 8-ми членов экипажа, находящихся на борту, сразу погибли 53 пассажира и 5 членов экипажа, ещё 12 человек умерли по дороге в больницы или в больницах Куйбышева. То есть, из 93 человек выжило только 23 человека – непомерная цена за желание лётчика покрасоваться перед своими товарищами.
Уже в нынешнее время я прочитал у одного самарского журналиста, что в том самолёте, который потерпел катастрофу, в Грозный перевозили подследственного, что его сопровождающие погибли в огне, а сам он, будучи в шоке, выскочил из горящего самолёта, но убегать не стал, хотя в той неразберихе мог спокойно скрыться. Вполне вероятно, что именно этот человек косвенно спас жизнь моей однокласснице: у Ту-134 был всего один салон, и перевозить на борту одного самолёта двоих арестантов было нельзя. И, поскольку местом назначения для этого уголовника был Грозный, Катя со своим подопечным просто полетели другим рейсом.
Вот такая история…
Уже много лет я поздравляю Катю с днём рождения дважды: в её законный день, и 20 октября, когда она родилась второй раз.
автор: Николай Кузнецов
