«Да , на войне была у нас любовь, но она была иная. Все понимали, что можно любить здесь и сейчас, а через полчаса начнется бой и твоего возлюбленного застрелят. При том что когда любим дома, в мирное время, не так себе любовь представляем. На войне не думали о будущем. И какой-то игры, притворства не могло существовать, потому что если возникали чувства, то уж любили на полную катушку. Слишком часто мы читали имена наших возлюбленных на фанерных легких памятниках на дорогих сердцу могилах.»
Мария Болотова, санинструктор
«Спрашиваете, была ли любовь? Да, отвечу вам правду, я этого не боюсь и не стесняюсь… Я сама была ППЖ, что означает походно-полевая жена. Неофициальная, другая, фронтовая жена.
Первым моим фронтовым мужем был командир батальона. Он был добрый, положительный мужчина, но я не смогла его полюбить. Уже через четыре месяца я пришла к нему на ночь. Но что иначе делать? Кругом одни мужики, и чтобы не страшиться каждого, лучше уж принадлежать кому-то одному. Во время боя и то так не боялась, как по окончании его, а тем более на отдыхе, в затишье. Когда стрельба во время схватки, они еще видят в тебе медсестру, помощника, а по окончании огня, чуть стихнет, уже все – один там подкараулит, другой тут.
Ночью из землянки в туалет боялась выйти… Рассказывали вам о таком другие девушки или нет? Конечно, стыдно о таком кому-то поведать. Гордость не позволяет… А все было именно так… Потому что хотели жить… И время уходило, и молодость… А парням к тому же трудно несколько лет без женской ласки…
Домов терпимости никаких для солдат на войне не содержали, бром тоже в еду не сыпали. Может, где-то об этом деле заботились, но не в нашей части. И если командиры могли рассчитывать на что-то, то простые солдаты все эти четыре года очень мучились. Дисциплина все давила на корню… Но никто об этом не рассказывает… Нехорошо вроде как, стыдно. А я во всем батальоне была единственная девушка и жила в одной землянке с парнями.
Мне отвели отдельное место, но там землянка-то была малюсенькая. Ночью в полусне постоянно от кого-то отбивалась – кому по щеке хлестану, кому по рукам. После ранения в госпитале тоже по привычке во сне размахивала руками. Санитарка ночью будит – что с тобой, спрашивает. А правду-то и стыдно кому-то рассказать.
Этого первого моего сожителя, фронтового мужа, убило прямым попаданием мины.
Второго военного мужа я любила. Он тоже командовал батальоном. Я была всегда рядом в бою, хотела видеть постоянно. А у него дома оставались законная жена и дети. Я видела их на фотокарточках. И он не скрывал, что уцелев, поедет жить обратно к ним, в Тверь. Но это не помешало нам быть с ним счастливыми в то время. После страшной схватки сидим, смотрим друг на друга – а мы живые, мы вернулись! И ни с кем другим он не сможет больше таких чувств пережить! Не сумеет! Я уверена всегда была, что он никогда больше не будет так счастлив, как тогда, на фронте, был со мной. Ни за что и никогда!
Перед Победой я оказалась на сносях. Я этого сама желала… Но своего ребенка я поднимала и воспитывала все эти годы сама, без его помощи. Рукой не пошевелил. Ничего не подарил, алиментов не платил. Ни письмеца не прислал. Война завершилась, завершилась и наша с ним любовь. Он жил долгие годы еще с любимой своей женой и детьми. Подарил только на память свою фотографию. А я поэтому и не хотела окончания войны.
Конечно, это кощунством кажутся вам такие слова… Но я любила как безумная! И я понимала, что когда наступит мирное время, моей любви придет конец. Хотя я рада, что он мне позволил испытать все это, побыть хоть временно, но счастливой. А я со своей стороны любила его всю свою жизнь. И нисколько не жалею. Теперь я старая стала, могу об этом рассказать.
Сын меня ругает: «За что ты вообще любишь его?». А я ничего не могу с собой поделать. Узнала не так давно, что он скончался. Неделю проплакала… И опять меня сын не понимает, говорит, что этот мужчина умер для меня много лет назад, уже в конце войны. А я продолжаю любить. На фронте я была так счастлива, это было лучшее для меня время… Прошу, фамилию мою не пишите, а то сын будет недоволен…»
Галина А., медсестра
«Да, конечно, была любовь на войне. У многих других я ее встречала. И хотя я, наверное, не права в этом, и это кому-то непонятно, но я не понимала и осуждала этих солдат. Потому что, по моему мнению, не время налаживать свою личную жизнь во время войны. Со всех сторон вокруг – огонь, гибель, выстрелы. И это все время, постоянно, каждую минуту. Об этом забыть, отстраниться от этого нельзя. И я уверена, так считала в то горячее время не только я.»
Ирина Зуева, снайпер
«Время идет, оно, конечно же, лечит, и я уже забыла многое из того, что, казалось мне, не забуду во веки веков.
Мы уже вошли в Германию, шли по немецким городам, уже в воздухе витало предчувствие Победы. А муж мой погиб. Сразу же. Его поразил осколок.
Мне рассказали, что привезли с поля боя убитых, я принеслась сломя голову. Обняла, вцепилась в него, не позволила похоронить с остальными.
Обычно в военное время хоронили вскоре после гибели. Схватка окончится, затем собирают людей отовсюду и выкапывают одну большую яму и засыпают всех вместе. Иногда засыпят одним песком и когда пристально на него смотришь, начинает казаться, что колышется, движется эта насыпь, потому что под ним кто-то остался еще живой. И вот я не позволила хоронить, хотела еще хоть одну ночь побыть с ним, попрощаться. Насмотреться вдоволь…
Поутру пришло вдруг решение везти его тело в Беларусь, на нашу с ним родину. При том что тысячи километров на отделяли. Идет война, дороги разбиты, суматоха повсюду. Сослуживцы даже подумали, что я рехнулась с горя. Они успокаивали , предлагали выспаться и прийти в себя, одуматься. Но я не сдавалась, не отступала от своего плана. Шла от генерала к генералу, потом дошла до Рокоссовского, который командовал нашим фронтом. Он вначале категорически отказал. Подумал, что я не в себе. Сколько уже других солдат захоронены вдали от родины в братских могилах…
Последний раз я пробилась к нему. Хотела на колени уже встать перед ним. Но он меня убеждал, что мой муж мертв, ему уже все равно. Тогда я сказала, что у нас нет общих детей, дом разбомбили, не осталось даже фотокарточек. Ничего. А так в родной Беларуси будет его могила. Будет, куда вернуться с фронта.
Маршал Рокоссовский молча ходил по кабинету взад и вперед. Тут я его спросила, любил ли он когда-нибудь? Ведь это не муж мой погиб, это погибла моя любовь. Он промолчал. Тогда я сказала, что в таком случае тоже хочу умереть прямо здесь, потому что жить без любимого человека все равно не вижу смысла. Он еще долго думал. Потом приблизился и поцеловал мою руку.
Мне выделили спецсамолет на одну лишь ночь. Я вошла в самолет… Обняла гроб… И потеряла сознание…»
Ефросинья Бреус, врач
