…Моё детство прошло у бабушки и дедушки в селе Богатырёво Горшеченского района Курской области. Это было самое счастливое время в моей жизни!
Наша хата под соломенной крышей стояла на самом краю села. Раньше, до войны и в военные годы, как мне рассказывали мама и бабушка, эта улица шла почти до самого леса Круглика. А теперь только ямы от погребов и колодцев да холмики от хат и сараев остались…
Нет уже и моих бабушки и дедушки. Мамы тоже нет – она умерла в 2007 году…
…Та сторона села, где они жили, называлась Лепежок. Наверное, потому, что хаты и сараи прилепились к меловой горе, окружили её с одной стороны у подножия венком палисадников, где по весне расцветала сирень…
…Моя мама, Давыдова Серафима Ивановна, много лет работала учительницей биологии в Липецке. Родилась 10 июля 1922 года. К тому страшному дню 22 июня 1941-го маме не было ещё и 19 лет, но с 1 сентября 1941 года она уже работала учительницей в Богатырёвской семилетней школе. Как она вспоминала, уроки не имели нормального ритма, ребятишки не могли думать об учёбе, потому что братья, отцы воевали, а матери дома плакали. Но занятия не прекращались ни тревожной осенью, ни суровой зимой 1941-го.
Наступила весна 1942-го. В мае, сразу же после окончания учебного года, Горшеченский РОНО командировал молодую учительницу в Старый Оскол на курсы повышения квалификации при Старооскольском учительском институте. Но занятия не состоялись: все приехавшие учителя были направлены за несколько километров от города на строительство укрепительной линии. Жили на квартирах и каждый день выходили рыть противотанковые рвы и окопы. Руководили работами военные командиры.
Однажды в конце июня, как вспоминала мама, ночью со стороны дороги, где шли работы, стал доноситься лязг, скрежет. Утром приказано было всем явиться в институт. Там уже висело распоряжение, что в связи с чрезвычайным положением в городе все занятия отменяются и курсанты-учителя могут расходиться по домам по месту жительства.
В городе было пусто и тревожно, даже на мукомольном заводе прямо напротив института непривычная тишина. Только на вокзале шумно: отправляются эшелоны, военные и гражданские толпятся около вагонов, паровозные гудки заглушают плач, команды и крики – наши войска отступали, оставляя Старый Оскол…
…От Старого Оскола до Богатырёво – прямая дорога через сёла Бекетово и Боровка – всего километров 35. И в первых числах июля 1942 года мама пешком возвращалась домой. Полевая дорога начиналась в нескольких километрах от города. А когда мама уже подходила к Боровке, то увидела, как с западной стороны по колхозному полю в село шли немецкие танки…
…А в августе 1942 года немцы вошли в Богатырёво – началась оккупация. Фашисты хозяйничали в селе и его окрестностях. Жителей гоняли рыть окопы, а также ремонтировать дорогу, идущую на Курск – это в 7 километрах от села. Работали с утра до позднего вечера, из еды с собой брали картошку да хлеб. Другого взять было нечего: птицу, яйца и молоко забирали немцы и полицаи.
В первые месяцы оккупации, осенью, немцы вели себя высокомерно, по-хозяйски, но несколько позже жить им стало в селе хуже: продукты у населения подобрали, свою регулярную доставку наладить, видимо, не могли, а дни катились к зиме. Русских холодов и морозов они боялись, и настроение у них, как вспоминала моя бабушка, было далеко не боевым. Теперь они уже не грабили – нечего было, а стали за спички и мыло, которое варили сами, выменивать у жителей яйца и молоко. Мадьяры, поляки и чехи, немного говорившие по-русски – их некоторые слова можно было понимать, – винили Гитлера, что он заставил их воевать против русских, а дома у них тоже остались жёны и дети, и если здесь они погибнут в боях, то семьи будут несчастными. Жестоки и беспощадны были фашисты с эмблемами «SS» на рукавах, но они за продуктами в село появлялись редко: им всё доставлял староста.
Бабушка рассказывала, что жить было очень страшно, по ночам от страха не спали. И вот однажды у стены хаты, в палисаднике, послышался шорох и следом лёгкий, еле слышный стук в оконное стекло (окна в бабушкиной хате были створчатые – это я помню из своего детства), и тихий голос произнёс: «Мамаша, открой, свои мы, из окружения». В хату через окно тихо влезли двое. Назвали имена: Анатолий и Пётр – и попросили переодеться. Бабушка занавесила одеялками окна, достала из сундука дедушкины брюки, рубахи и кепку – мой дедушка был на фронте с первых дней войны. Бойцы переоделись при коптилке из тонкой гильзы и стали в свои солдатские ремни поспешно зашивать красноармейские книжки – вот-вот должен был заняться рассвет. Успели. Через окно они снова оказались в палисаднике, доползли до заросшей бурьяном тропинки в сад и пропали в темноте. Их пилотки, гимнастёрки и брюки надо было до рассвета сжечь – мало ли кто может зайти в хату поутру и увидеть военную форму. Пришлось бабушке топить печку.
Следующей ночью эти же двое снова прокрались к хате и попросили дать им хоть что-нибудь из еды – они уже несколько дней голодали. Но поесть не удалось: послышалось тарахтенье мотоцикла. Это немцы разъезжали по селу. Надо было быстрее уходить снова в сады.
Наутро бабушка велела моей маме незаметно отнести в сад по заросшей тропинке узелок с едой – завязала в тряпочку кусок хлеба, две варёных картошки и бутылку молока. Если увидит кто, можно объяснить, что надо на бахче убрать бурьян, а еда – чтобы не ходить домой, не прерывать работу. На следующую ночь фашисты кружили по селу на мотоциклах до утра, а бабушку и маму выгнали из хаты – они ночевали у соседей в погребе. Но в сады немцы идти боялись, а бойцы, к счастью, себя никак не обнаружили, видно, затаились под старой кучей сушняка и бурьяна.
Но из села выбраться невозможно – кругом оккупанты, а до линии фронта несколько километров. Снова бойцы пробрались к нашей хате. И бабушка спрятала их в погребе в сенях – в сенцах, как у нас говорят. На крышке погреба была настлана солома и стояла корова, потому что единственный сарай сгорел при обстреле…
По ночам мама водила одного из жильцов на бугор за сады, показывала, как по роще и речным зарослям пройти к линии фронта. Мама говорила, что у него с собой всегда был пистолет и что он учил её, как вести себя, если их кто-нибудь заметит вдвоём: он будет обнимать её, как будто бы у них свидание. А ещё показал укромное место, где были спрятаны ремни с зашитыми в них красноармейскими книжками, чтобы на всякий случай, если солдаты погибнут, она могла передать документы нашим.
Этим жильцом был Фурдыга Иван Андронович, а его товарищ – Ярмыш Андрей Афанасьевич. Эти имена я тоже помню из своей ранней юности, когда мои двоюродные братья в нашем старом амбаре нашли пачку писем, среди которых были и письма от этих людей. Письма один из моих братьев, в то время студент Воронежского медицинского института, забрал – они его очень заинтересовали. Ярмыша А.А. искала моя тётя Тася – Жиленкова Таисия Ивановна – она жила в Старом Осколе. И, как мне помнится, нашла. Он после войны был на Украине, кажется, председателем колхоза… А о И.А.Фурдыге ничего не известно. Помню только, что моя мама попросила несколько писем переписать к себе в тетрадь на память. Вот теперь в старых маминых тетрадях я нашла эти бесценные записи:
17.4.1944 г.
…Конечно, вам трудно было догадаться, что в 1942 году в ваших местах жил не «Петро-сибиряк» (это была моя кличка), а Иван Андронович Фурдыга – украинец. В 1943 году на Украине я организовал партизанский отряд и в нём находился ровно год – был зам. командира… Сейчас я в армии…
Идут тяжёлые бои, так что пишу наскоро.
Фурдыга.
10.5.1944 г.
Пишу из Западной Украины и шлю Вам боевой, фронтовой привет… Вашу семью я считаю самой близкой, потому что в самый трудный момент моей жизни вы помогли мне и спасли мою жизнь. Этого я никогда не забуду и не имею права забыть. Мой долг и моя обязанность Вас отблагодарить.
Извините, что плохо написал, пишу под музыку «Катюши» и «Андрюши» и время очень ограниченное, каждая минута дорога!
Крепко жму Ваши руки.
Фурдыга.
11 января 1945 г.
Г. Будапешт.
Пишу из Будапешта. Больше полутора месяцев был в государственной командировке и писать не мог, не мог и получать, поэтому за мою неаккуратность с ответами извините.
Перешли Карпаты, были в Чехословакии, сейчас жмём врага у самой столицы Венгрии г. Будапешта. Конечно, трудно. Но ничего. Нужно добивать врага. Природа здесь очень интересная, не такая, как у нас. Здесь первый снег выпал 8 января (1945), а следом – дождь, и снега нет.
Здесь очень тепло по сравнению с нашими местами. Растут апельсины, лимоны, виноград. Но всё это чепуха… Нет лучше русского народа и родной природы.
Новостей очень много, но всего в письме не опишешь, об одной маленькой новости скажу – получил правительственную награду.
Тебе, Сима, желаю хороших успехов в учёбе, счастья, бодрости.
Если буду жив, тогда поговорим о многом. Конечно, хотелось бы остаться в живых…
Фурдыга.
18.5.45г.
Поздравляю Вас с Днём Победы над немецким фашизмом! Сейчас наша Красная Армия, весь наш народ может гордиться своей богатырской победой. Настало время вздохнуть на полную грудь и сказать, что мы победили.
Виноват, что чуть поздно поздравил. Не писал потому, что болела правая рука и левая была ранена, а просить других написать не хотел, находился в госпитале, теперь здоров…
Сейчас я нахожусь в Австрии, в Альпах. Природа замечательная. Горы в снегу, а внизу тепло, даже жарко. Но ничего, привыкнем и к климату…
С приветом к Вам Фурдыга.
…Много пришлось пережить нашей семье за время оккупации. Мою маму забирали немцы – узнали всё-таки, что она была комсомолкой и помогала нашим бойцам, выходившим из окружения.
Бабушка потеряла надежду, что она останется жива, и заболела – у неё отнялись ноги, ходить не могла… Просто чудом моя мама осталась жива и вернулась домой.
