Когда он, 31-летний, хоть и в майорских петлицах, но сугубо гражданский человек, с двумя такими орденами оказался в окопах Великой Отечественной, остолбенели все – и бывалые, и новички…

Я знаю: никакой моей вины…

Великий русский поэт, крестьянин по рождению, боец по образу жизни, автор любимой народом поэмы «Василий Тёркин» и других стихов и поэм, фронтовой корреспондент, Александр Трифонович Твардовский, убитый подо Ржевом не физически, а раздавленный морально, редактор самого свободного журнала в стране, подполковник запаса, прошедший две войны, свою третью войну, где не стреляют, проиграл. Выходец из многодетной крестьянской семьи, Твардовский сумел стать настоящим интеллигентом. Сын кузнеца, он был награждён множеством орденов за поэзию. Депутат Верховного Совета РСФСР и СССР и даже кандидат в члены ЦК КПСС. Чтобы отнять у поэта жизнь, не обязательно стрелять в него или травить ядом – достаточно отнять то, чему он отдавал всего себя, забросив поэзию – его журнал.

Детство

Родился он 21 июня 1910 года под ёлкой неподалёку от Загорья – хуторка на Смоленщине – мать его, Мария Митрофановна, будучи глубоко на сносях, работала в поле. Про таких говорил: тех, кто из-под ёлки, не трогают волки. Он был вторым сыном в семье. В семь лет, ещё не освоив грамоты, Саша начал писать стихи. В 11 он прочёл «Братьев Карамазовых» – в семье вообще много читали Пушкина, Лермонотова, Гоголя, сказки Ершова, в 12 – хотел стать священником, через год стал отчаянным атеистом. Когда Саше было 14, благодаря помощи поэта Михаила Исаковского он опубликовал в газете «Смоленская деревня» своё первое стихотворение. Через год он стал секретарём сельсовета, и к нему, как к человеку при должности, мужики шли за советом. Из семьи он ушёл в 18 лет после обидного конфликта с отцом Трифоном Гордеевичем, и жил один.

В 1931-м увидело свет первое крупное произведение Александра – поэма «Путь к социализму», спустя четыре года в Смоленске напечатали первый сборник стихов. В 1936-м, проучившись два года в Смоленском пединституте, Твардовский перевёлся на третий курс ИФЛИ – Московского института философии, литературы и истории, и переехал в Москву.

Трава Муравия

31 января вышел Указ о награждении группы советских литераторов – маститых и ещё только начинающих писателей и поэтов. За поэму «Трава Муравия», воспевавшую коллективизацию, Твардовский получил свой первый орден – Ленина, высшую в то время награду страны. Было ему 28, Евгению Долматовскому и Константину Симонову, получившим «Знак Почёта», по – 24. В 1941-м за «Страну Муравию» Твардовский получил Сталинскую премию. Но за эту поэму его вполне могли арестовать как кулацкого сына, хотя сельский кузнец по определению не мог быть кулаком, поскольку по роду своей работы сельскохозяйственных средств производства не имел. Смоленские газеты называли Александра «кулацким подголоском», и уцелел он чудом. Трифона Твардовского с семьёй всё-таки раскулачили и выслали на Урал. В своей поэме Твардовский выступил против отца, по сути, предал его. Через несколько лет сын помог семье вернуться. Реабилитировали Трифона Гордеевича, Марию Митрофановну, четверых братьев и двух сестёр Твардовского только в 1996-м, через 25 лет после смерти Александра.

Свою первую Красную Звезду Твардовский получил за финскую войну, куда он попал военкором газеты Ленинградского военного округа. Потом был поход в Западную Белоруссию. Когда он, 31-летний, хоть и в майорских петлицах, но сугубо гражданский человек, с двумя такими орденами оказался в окопах Великой Отечественной, остолбенели все – и бывалые, и новички.

24 июня 1941-го с Киевского вокзала капитаны Долматовский и Джек (Яков) Алтаузен и майор Твардовский – уезжали на фронт. (Долматовский и Твардовский с войны вернутся и напишут много хороших стихов, Алтаузен погибнет в 1942-м во время наступления под Харьковом).

Тёркин

Твардовский служил во фронтовой газете «Красная армия». В Москву он попал только весной 1942-го. Перебрав свои фронтовые записи, он продолжил писать поэму про Тёркина, эскизные наброски которой сделал ещё на финской. Персонаж был собирательный, до боли знакомый всем, кто был на фронте: в каждом взводе был такой бесшабашный балагур. В то время писать можно было только про подвиги, но Твардовский умудрился на фоне подвига и героизма очень правдиво описать ужас войны. Это была простая история простого солдата.

30 августа 1942-го в трагический момент нашей истории, когда немцы вышли к Сталинграду, и судьба страны, без преувеличения, висела на волоске, через месяц после приказа № 227 от 28 июля 1942 года, больше известного по своему ключевому лозунгу «Ни шагу назад!», в журнале «Красноармеец» вышли первые главы «Тёркина». Симонов писал про отступающего солдата, за чьей спиной заходило кровавое солнце позора, и Симонов был прав. Твардовский про этого же солдата написал с болью и состраданием, и он тоже был прав. Через полтора месяца поэму опубликовала «Правда», а ещё через месяц – поразительная оперативность во время войны – она вышла отдельной книгой. Посыпались письма: кто-то умолял дать Тёркину имя его друга, другой писал, что газету с «Тёркиным» не пускали на самокрутки, что в условиях тотального дефицита бумаги, когда скуривали любой клочок, было сродни подвигу. Люди в трамваях декламировали целые главы «Тёркина» вслух наизусть – про гармошку, про переправу, про то, что орден – это слишком, можно и медаль. Твардовский становился по истине народным поэтом, встав в один ряд с «Жди меня…» Симонова, с «Землянкой» Алексея Суркова, с «Тёмной ночью» Владимира Агапова. За «Тёркина» Твардовский получил вторую Сталинскую премию – вождь сам внёс его в список. Симонов, написавший самый лучший роман о войне «Живые и мёртвые», назвал «Тёркина» вершиной военной литературы, и поставил его на одну доску с «Войной и миром». Нобелевский лауреат Борис Пастернак причислил «Василия Тёркина» шедевром советской поэзии. Другой лауреат Нобелевской премии Иван Бунин в Париже восхищался меткостью, удалью, свободой и необыкновенным народным солдатским языком «Тёркина». Много лет спустя, в 1969-м, Твардовский вклеил в свою рабочую тетрадь письмо, которое он получил от простого человека: «Дорогой мой Александр Трифонович! Я солдат, прошёл всю Великую Отечественную. Люблю Вас, как душу свою!»

Войну Твардовский закончил на Балтике, под Кёниксбергом. После пальбы и салютов 9 мая, заперся в каморке в редакции фронтовой газеты, и там написал последние строки «Тёркина».

Машенька

У Твардовского нет лирики в общепринятом смысле слова. Его лирика не любовная, а семейная, и посвящена она жене. У него была одна любовь и одна семья. Он женился в 20. Машенька Горелова, Мария Илларионовна была старше мужа на два года, она была умна, с прекрасным чувством юмора, пела, писала стихи, знала цену хорошей поэзии, и на 40 лет стала для мужа другом, первым читателем, критиком и советчиком. Она стала одной из самых знаменитых писательских жён. В 1931 году у Твардовских родилась дочь Валентина, через десять лет – Ольга.

В январе 1947 года Твардовского ввели в редколлегию «Литературной газеты», в феврале он стал депутатом Верховного Совета РСФСР и Комитета по Сталинским премиям, в июне за поэму «Дом у дороги» присудили третью Сталинскую премию. Но одновременно с этим дождём почестей и наград в прессе и на собраниях его клеймили за книгу очерков «Родина и чужбина». Та же «Литературка», где Твардовский был членом редколлегии, поместила статью критика Владимира Ермилова «Фальшивая проза», «Комсомолка» – уничтожающий очерк «Малый мир Твардовского». Его обвиняли в безыдейности, пессимизме, извращении истины и идеологическом вывихе. От него хотели правды, а когда он начинал её говорить, его тут же обвиняли в том, что это не та правда, и что он не понимает указаний партии.

«Новый мир»

В 1950-м Твардовского назначили главным редактором «Нового мира» – журнала, который Твардовский будет дважды возглавлять, и из которого его дважды выгонят. Этот журнал станет его третьей войной. Всё время, что Твардовский был главредом, «Новый мир» называл чёрное – чёрным, а белое – белым, и это стоило ему многих седых волос и нескольких лет жизни. На долгие годы «Новый мир» стал цитаделью в борьбе с ханжеским обществом, с серой литературой, идеологией подозрения и ненависти. Здесь напечатали свои главные произведения Сергей Залыгин, Фёдор Абрамов, Чингиз Айтматов, Фазиль Искандер, Борис Мажаев, Юрий Трифонов, Виктор Астафьев, Владимир Войнович, Василий Шукшин. Журнал Твардовского был целым литературным направлением и течением общественной мысли. «Новый мир» стал играть роль и некрасовского «Современника», и герценовского «Колокола». Твардовский редактировал журнал 16 лет – с 1950-го по 1954-й, и с 1958 по 1970-й. Первый раз его сняли за поэму «Василий Тёркин на том свете». Даже не за публикацию – свет поэма увидит только через 9 лет, за одну только рукопись. Поэму, в которой Твардовский написал про Воркуту, Колыму и Магадан, объявили пасквилем, клеветой на советскую власть. Уходя со Старой площади, он бросил «судьям», что главным пафосом его поэмы является суд народов над бюрократией. Чуть позже он сказал в лицо главному партийному идеологу Михаилу Суслову: «Не учите меня писать стихи». Союз писателей представил Твардовский к званию Герой Социалистического Труда, но в ЦК документы завернули. Министр культуры Пётр Демичев, объясняя решение партии, сказал, «Мы, конечно, должны были дать вам Звезду, но вы плохо себя ведёте», на что Твардовский дерзко ответил: «Я не знал, что Героя дают за трусость».

В октябре 1956 года раздался внезапный звонок из приёмной Хрущёва – первый секретарь ЦК интересовался здоровьем и творческими планами поэта. Твардовский вдруг понадобился партии. Хрущёв принял Твардовского, потом ещё раз, и это сыграло большую роль в возвращении Александра Трифоновича в «Новый мир». «Критики в погонах» из Главлита падали в обморок, журнал сдавался по четыре-пять раз, набор не прошедший «цензуру», рассыпали, и набирали новый, то, что было рассыпано, бесследно не исчезало, а ходило в «самиздате». Тираж журнала рос, как на дрожжах. На предприятиях и в научных институтах подписку разыгрывали среди передовиков, обязательно партийных, к счастливчикам записывались в очередь, журналы зачитывали до дыр, из библиотек «самой читающей страны мира» их попросту воровали. Если произведение печаталось в нескольких номерах, люди обрывали телефоны редакции – ну, когда же, когда? Некоторым авторам не очень везло: снимали романы Вениамина Каверина, Владимира Тендрякова, Трифонова, Абрамова, Михаила Булгакова, стихи Марины Цветаевой и Евгения Евтушенко. Но спустя пару-тройку номеров они появлялись в журнале страшно порезанные и под другим названием, но появлялись.

Твардовского пытались приручить. В 1959-м он стал делегатом XXI съезда КПСС, в марте – депутатом Верховного Совета СССР, в 1960-м его наградили вторым орденом Ленина, в 1961-м выбрали на XXII съезд. Но, несмотря на все пряники, он приручаться не хотел, дрессуре не поддавался, и гнул свою линию. Он напечатал «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Для этого он звонил Хрущёву, встречался с ним, убеждал и уговаривал. Уговорил. Но радовался не долго: Твардовского втихую лишили депутатства, не выдвинули в ЦК КПСС, даже на съезд не выбрали. много раз повторял, что существование такого журнала, как «Новый мир», спасает честь и коммунистического движения, и режима. Как-то при встрече он горько бросил Хрущёву: «Птицы ловчие захватили птиц певчих». Его стали «слушать», чтобы с кем-то поговорить, он уводил собеседника в лес.

11 июня 1968-го в редакцию «Нового мира» пришли секретари Союза писателей Константин Воронков и Георгий Марков. Твардовский сказал им, что идёт удушение журнала. Но через месяц лично Суслов, который, по словам самого Твардовского, был предводителем стаи вурдалаков, порекомендовал Союзу «укрепить редакцию журнала» – это был сигнал к тому, что в журнал должны прийти послушные и управляемые люди, пусть и бездарные, как литераторы. В «Огоньке» напечатали открытое письмо одиннадцати писателей «Против чего выступает «Новый мир»? Александра Трифоновича обвинили в беспробудном пьянстве, в том, что он ходит по дешёвым пивнушкам, и якшается со всякими алкашами. «А кто не пьёт, покажи»? – как говаривал незабвенный Аркадий Варламович Велюров. Да и можно ли было без водки выдержать то давление, которому ежедневно подвергался и сам поэт, и его журнал?

12 февраля 1970 года на даче в Пахре Твардовский заперся в кабинете, взял лист бумаги, и написал заявление, с просьбой освободить его от обязанностей главреда журнала, поскольку помимо его воли в редколлегию назначаются люди, далёкие от литературы. Его заявление приняли с радостью, чтобы не сказать, с восторгом. Он приехал в редакцию, забрать книги, которые ему дарили авторы, письма, и был совершенно спокоен, смеялся и шутил. А смеялся он так, как мог только человек с чистой душой – открыто и легко. Ему сулили Кремлёвскую спецбольницу, предлагали почётные синекуры, а сами держали фигу в кармане. Он вежливо, насколько это было возможно, но твёрдо отказывался.

После разгрома «Нового мира» ушла почти вся редакция, но авторы остались с журналом, и Твардовского это добило окончательно: он рассчитывал, что те, кто был связан с журналом, кого «Новый мир» сделал известным, дал имя, хотя бы пару месяцев воздержатся от публикаций. Не предали его Константин Ваншенкин, Михаил Исаковский, давший Твардовскому путёвку в жизнь и Каверин. Симонов с поэтом Сергеем Наровчатовым отказались занять кресло главного редактора.

Когда-то в дневнике, который он вёл сорок лет, Твардовский записал: «У меня будет гармоничная старость, и не угадал, умер через год. Уходил Александр Трифонович стремительно. 18 декабря 1971 года, в 61 год он умер у себя на даче на своём любимом зелёном диване под картиной «Отдых после боя». Имена тех, кто его травил, забылись. А его мы помним, и как поэта, и как прекрасного главного редактора. Фронтовик, один из ярких представителей «лейтенантской прозы», Григорий Бакланов, которого открыл Твардовский, после его смерти сказал: «Твардовского нет, и многое многим стало не стыдно». Друг Твардовского Константин Ваншенкин написал: «Какой ужасный год, безжалостное лето, коль близится уход великого поэта».

автор: Николай Кузнецов