Старший лейтенант растерялся, а охранник резиновой дубинкой огрел Геринга по шее. Тот заткнулся, покорно сложил руки на коленях и позволил себя фотографировать…

Летописец эпохи

Снимок, на котором изображен боец, устанавливающий знамя Победы над рейхстагом, опубликовали все советские и многие газеты стран антигитлеровской коалиции. И хотя в некоторых газетах под фото имя фотографа не значилось, все профессионалы, кто с «Лейкой» и блокнотом прошёл по военным дорогам от Москвы до Бреста и до Берлина, знали, что снимок этот сделал выдающийся советский фронтовой фотограф Евгений Халдей. Мало кто знал, что на том знаменитом фото, ставшем символом Победы, Халдей запечатлел не младшего сержанта Мелитона Кантарию, сержанта Михаила Егорова и лейтенанта Алексея Береста, которые, по официальной версии стали лицами Победы и Героями Советского Союза, а совсем других солдат.

Знамя Победы над рейхстагом

29 апреля 1945 года Халдей прилетел в Москву, чтобы сдать в ТАСС фотографии, сделанные в Австрии. Он понимал, что ему срочно нужно лететь в Берлин, иначе он упустит самое главное. По опыту Халдей знал, что всегда перед последним боем командование вручает штурмовой группе специально изготовленное знамя, чтобы водрузить его над поверженным городом. Так было в Керчи, в Севастополе, в Новороссийске, в европейских столицах. Так будет и в этот раз, только знамя будет не одно, а несколько. Счёт шёл не на дни, а на часы, и он может просто не успеть запечатлеть подлинное знамя.

В ТАСС столы президиума покрывали красными скатертями. Халдей за две бутылки водки выменял у знакомого кладовщика эти скатерти. За ночь «храбрый портняжка» Израиль Кишицер превратил эти скатерти в три флага, из простыней Халдей вырезал звёзды, молоты с серпами, и пришил их на полотнища. Халдей обернул вокруг своей талии эти самодельные флаги, и в таком «корсете» отправился в Берлин. Конспирация в таком деле была не лишней: флаги-то были не правильные, бдительные особисты и комиссары могли углядеть в их кустарном изготовлении политическую ошибку и покушение на диверсию.

Место для первого флага нашлось сразу по прилёту в Берлин. На крыше здания аэропорта Темпельхов, где располагался штаб 8-й гвардейской – бывшей 62-й Сталинградской армии, и где только-только командарм Василий Чуйков принял капитуляцию берлинского гарнизона, был установлен Земной шар, на котором гордо восседал орёл – символ третьего рейха. Халдей залез туда с тремя бойцами и сделал несколько фотографий.

Второе знамя прикрепили рядом с колесницей на Бранденбургских воротах – забраться туда было не просто, ещё труднее – спуститься. Но знамёна на этих сооружениях особого смысла не имели, пока флага Халдея не было на рейхстаге, где в тот момент развивалось уже несколько символов Победы. Возле рейхстага Халдей встретил своего давнего знакомца, командира разведроты, и попросил у него пару бойцов, чтобы водрузить оставшийся флаг. Вызвались трое – Алексей Ковалёв из Киева, Абдулхаким Исмаилов из Дагестана и Леонид Горычев из Белоруссии. Четверо победителей во главе с Халдеем пробрались на купол. Халдей выстраивал композицию, командовал солдатам, где стоять. На снимке разрушенный город, словно в дымке, и кажется, что солдат со знаменем стоит на горной вершине над пропастью. Собственно, пропасть и отделяла мир от войны, войну от мира. Когда военкор сдавал в ТАСС отпечатанные фото, кто-то заметил, что у Исмаилова часы надеты на обе руки. В редакции не на шутку испугались, что кто-то обвинит наших солдат в мародёрстве, и Евгения заставили иголкой сцарапать часы с правой руки, а затем ретушировать снимок.

Когда Халдей рассказал, как делал фото водружения знамени, многим коллегам это не понравилось: ведь он открыто признал, что фото постановочное, и как бы раскрыл кухню фронтового репортажа. Но были и случайные фото. Как-то в Берлине Халдей встретил поэта Евгения Долматовского, который где-то раздобыл оторванную от скульптуры голову фюрера, и зачем-то тащил её, тяжёлую, подмышкой. За секунду до того, как Долматовский голову бросил, и она с грохотом покатилась по мостовой, Халдей успел тёзку «щёлкнуть».

Дошёл до Берлина

Войну Халдей прошёл от звонка до звонка. В воскресение, 22 июня 1941 года он поехал на улицу 25-го октября в фотохронику ТАСС сдавать снимки, сделанные накануне в лермонтовских Тарханах. Москва жила своей обычной жизнью, ничто не предвещало беды. В полдень Евгений подошёл к окну, и увидел, что у громкоговорителя, закреплённого на уличном столбе, собираются люди. Что-то почувствовав, Халдей выбежал из редакции и сделал один из самых своих пронзительных снимков: люди на тротуаре слушают речь Молотова о нападении Германии на СССР. Благодаря мастерству фотографа на фото осталась вся гамма чувств, которые испытали люди.

Халдея тут же назначили военкором. Когда он с командировочным предписанием на Северный флот пришёл к главреду выписывать плёнку, тот разрешил взять всего-то 100 метров – зачем больше-то, если война через пару недель закончится. «Вот когда поедешь в поверженный Берлин, получишь больше, и, может быть, цветную». Эх, слова бы главреда – да Богу в уши…

На Баренцевом море Халдей понял: чтобы показать весь ужас войны, не обязательно снимать только бои – жизнь рядом с войной не менее важна, чем сражения. Фото северного оленя на фоне взрыва бомбы и летящих в небе бомбардировщиков, сделанное методом совмещения нескольких кадров, потрясает своей правдивой безысходностью.

Деревянный Мурманск сгорел дотла, кое-где остались лишь печные трубы. Халдей сфотографировал пожилую женщину, сгорбившуюся под тяжестью то ли ящика, то ли чемодана, в котором было всё её имущество. Женщина остановилась, опустила ношу на землю, и спросила укоризненно: «Что ж ты, сынок, горе моё снимаешь? Лучше сфотографируй, как наши Германию бомбят!» Халдей пообещал, что если до Берлина дойдёт, обязательно так и сделает. Далеко не все «бытовые», не героические фото Халдея были напечатаны: нельзя было в то время показывать эту тоску и этот ужас людям. Плёнка была чёрно-белой, а фотографии – просто чёрными и не по цветовой гамме, а по содержанию.

На войне работало около 400 репортёров, многие с фронта не пришли. Халдею очень везло: всю войну он отвоевал даже без лёгкой царапины. Самые близкие люди шутили: «Свою пулю наш Женька уже получил».

Детство и юность

На самом деле родители нарекли его не Женькой, а Фимой – Ефимом. Родился он 23 марта 1917-го, аккурат между двумя революциями, в посёлке Юзовка – будущий город Сталино, а потом – Донецк. Его семья имела маленькую лавку на окраине, в той же хибаре, где и жили. 13 марта 1918 года Фиме не было и года, и мать в комнате держала его на руках. Отец стоял за прилавком, когда вошли двое. В руках у них был обрез и нож, и это был погром. Получив удар прикладом по голове, отец упал на пол. Погромщики, подумав, что убили его, вошли в комнату, и с порога выстрелили в мать. Пуля прошла через её сердце и вонзилась в малыша. Убийцы ничего не взяли – по тогдашним понятиям на погромах мародёрствовать было не принято. Отец поправился, а пулю из ребра Ефима извлёк местный фельдшер.

Лет в пять отец отвёл Фиму в хедер – начальную еврейскую школу. В 12 лет его образование закончилось навсегда – он уже работал в паровозном депо, а после смены бежал в ателье, промывать и печатать снимки. Разобравшись в хитром устройстве фотоаппарата, Фима из пары коробок и линзы от старых бабушкиных очков смастерил свою первую камеру. На его первом снимке была запечатлена городская православная церковь. Снимок получился на загляденье, а церковь вскоре взорвали, и случайное фото превратилось в исторический документ.

В 1930-м Ефим поменял год рождения с 1917-го на 1916-й, чтобы устроиться на завод, куда брали с 14-ти. Он стал получать больше, и сумел скопить на фотоаппарат «Фотокор-1» – первый советский серийный фотоаппарат. «Игрушка» была весьма громоздкой, с деревянным штативом и запасом стеклянных пластин – вообще неподъёмной, но это была не кустарная самоделка, а настоящая рабочая камера. В 16 лет Халдей уже работал в газете «Сталинский рабочий», снимал заводы, стройки, ударников пятилеток и героев труда, а Алексей Стаханов и Паша Ангелина, снятые Халдеем, стали потом известны на всю страну. В 1936-м, когда Халдею было всего 19, его приняли в редакцию фотохроники ТАСС. В Москве ему выдали плёночную «Leica III», и дали новое более привычное имя – Евгений.

Война

В 1943-м лейтенанта Халдея перевели с Баренцева моря на Чёрное. В начале войны он уже бывал здесь, снимал ожесточённые бои за Севастополь и Керчь, и теперь, когда наши войска готовились освободить Крым, вернулся. Он привык к морской форме, да и моряки видели в нём своего парня, не стеснялись, позировали с удовольствием. И вдруг, в штаб Черноморского флота пришла бумага от главного военного цензора с требованием отозвать Халдея с флота. Главред убедил цензоров, что отзыв Халдея с флота остановит съёмки накануне важнейших событий.

Когда Красная Армия перешла границу, Халдей снимал советских солдат, которые вошли в Бухарест и Софию, освобождали Белград, брали Вену, Будапешт и Берлин. Как-то в поверженной столице рейха он сделал снимки двух пожилых людей – слепца и его поводыря. На вопрос, кто они такие, один ответил, что уже не знает, кто они, куда идут, и что у них уже ничего нет, кроме лохмотьев, на них надетых. И добавил: «Будь проклята война!».

Speed Graphic

В ночь с 8-го на 9 мая в пригороде Берлина Карсхорсте Халдей снимал процедуру подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии. Здесь он познакомился и подружился с коллегой и ровесником – известным американским фоторепортёром Робертом Капой, и тот подарил Халдею одну из самых знаменитых фотокамер мира – «Speed Graphic». Камера позволяла «ловить момент». Но быстрой у камеры была только выдержка – 1:1000, а чтобы сделать кадр, фотографу нужно было последовательно выполнить несколько операций, и лишь после этого «щёлкнуть». Несмотря на эти «недостатки», «Speed Graphic» позволяла делать эпохальные фотографии, показывать не событие, а через событие давать обобщающую картину.

Однако, когда Халдея назначили снимать парад Победы на Красной площади, он понимал, что подарок американца там ему не поможет – только испытанная «Leica». В тот день Халдей сделал много уникальных кадров. Маршал Жуков, принимавший парад, потом благодарил Евгения, и удивлялся, как ему удалось поймать момент, когда все четыре ноги белого кабардинца не касаются земли.

В конце июня 1945 года Халдей сделал на «Speed Graphic» эпохальный снимок Сталина. На Потсдамской конференции он мечтал отснять вождя в разных ракурсах, но в его распоряжении оказалось всего три минуты, и лишь одна возможность сделать фотографию. Сталин всё сидел, и писал, лица его видно не было. Халдей ждал. И вот, наконец, вождь поднял голову, повернулся к Молотову, и Халдей сделал знаменитый снимок, облетевший весь мир: на нём все в чёрном, а Сталин – в белоснежном кителе.

Нюрнбергский процесс

Подарок Капы очень пригодился Евгению в ноябре 1945 года, когда его командировали в Нюрнберг на процесс над главными военными преступниками. В зале заседаний Дворца юстиции всё было регламентировано и расписано до мелочей, требовалось соблюдать множество ограничений. Фотографам нельзя было ходить по залу и снимать, как они захотят. Чтобы сделать фото Геринга, Халдей за бутылку виски, купленную здесь же, в буфете, который снабжали американцы, упросил члена советской миссии уступить ему своё место в 5-м ряду с краю. Халдею удалось сделать единственный снимок Геринга, когда тот давал показания.

Тюрьму, где содержались обвиняемые, охраняли американцы. Журналисты хотели знать быт военных преступников, чем их кормят. Пишущую и снимающую братию привели в тюрьму, когда бывшие главари рейха обедали. Когда старший лейтенант Халдей стал снимать Геринга, тот взбеленился, стал кричать, стучать руками и ногами. Халдей растерялся, а охранник резиновой дубинкой огрел Геринга по шее. Тот заткнулся, покорно сложил руки на коленях и позволил себя фотографировать.

Капа тоже работал на Нюрнбергском процессе. В перерыве между заседаниями Халдей подошёл к Герингу, когда тот беседовал со своим адвокатом, хотел сделать ещё один снимок главного подручного Гитлера, но Геринг закрыл лицо рукой, и этот момент поймал Капа. На снимке Капы они рядом – Халдей с «Speed Graphic», и Геринг.

Оставшихся в оккупированном Донбассе отца и сестёр Евгения немцы живьём сбросили в шахту. Снимая нацистских главарей, Халдей сдерживал себя, старался работать беспристрастно. Но не всегда это удавалось: часто с фотографий проступает мерзкое нутро тех, кто залил Европу кровью.

Нюрнбергский процесс для Халдея был знаменателен ещё и тем, советское обвинение представило три его снимка в качестве документов, обличающих военных преступников: руины Севастополя, торчащие из земли печные трубы сожжённого Мурманска, трупы в ростовской тюрьме.

За войну Халдея наградили орденами Красной Звезды и Отечественной войны, девятью медалями.

По сокращению штатов

Евгений Ананьевич, заслуженно признанный одним из лучших фотографов страны, после войны продолжал служить в ТАСС, снимал, как страна восстанавливается, возвращается к мирной жизни. Но вскоре про него стали говорить, что, мало того, что он репортёр посредственный, после войны зазнался, так ещё и космополит безродный. 25 октября 1948-го его уволили из ТАСС «по сокращению штатов», по сути, с «волчьим билетом». Ему было всего 32, и он лишился всего, но, главное – любимой работы. Халдей обратился с письмом к члену Политбюро Михаилу Суслову, но тот даже не снизошёл до ответа. 11 лет советские периодические издания работы Халдея не принимали, его самого никуда не брали. Ас и корифей репортажа за копейки сдавал в профсоюзный журнал «Клуб» снимки художественной самодеятельности. Несмотря на хроническое безденежье, халтуру он не делал: детские утренники и свадьбы с похоронами не снимал.

Лишь в 1959-м Халдею удалось устроиться в «Правду». Он с радостью окунулся в работу, снимал заводы и фабрики по всей стране, шахтеров на Донбассе, студентов МГУ, рыбаков в Баренцевом море, атомный ледокол «Ленин». В «Правде» он проработал 14 лет, и всех всё устраивало, но пришедший в газету из органов новый кадровик, не объяснив причин, снова выставил его за дверь. Три года Халдей проработал корреспондентом «Советской культуры», в 1976-м вышел на пенсию, но продолжал работать и разыскивать героев своих военных снимков, делал фотовыставки, которые сам монтировал и возил по стране. С конца 70-х стали проходить официальные выставки Халдея в СССР. В Мурманске малым тиражом вышел альбом фотографий.

Мировое признание

Признание неожиданно пришло из-за рубежа. В 1995-м на фестивале фотожурналистики в Перпиньяне 78-летний Евгений Халдей получил награду французского министерства культуры – Орден искусств и литературы. В том же году его выставку организовали в США. В Париже и Брюсселе состоялась премьера французского документального фильма «Евгений Халдей – фотограф эпохи Сталина». В 1997-м Халдея пригласили в бельгийский Шерль-Леруа на его персональную выставку. Умер Евгений Ананьевич 6 октября 1997 года, через две недели после возвращения из Бельгии. «Нью-Йорк таймс» поместила большой некролог, в котором говорилось, что умер величайший фотограф ХХ века.

автор: Николай Кузнецов