Метнувшийся за вражеским самолётом яркий луч прожектора ослепил Севастьянова. Лётчик перестал различать даже светящиеся стрелки приборов. Вскоре, однако, слепота прошла. Алексей увидел скрестившиеся лучи и в них серебристую сигару бомбардировщика. Палец судорожно нажал гашетку, но бомбардировщик продолжал лететь.
Злясь на себя, Севастьянов подвёл «Чайку» ещё ближе. Открыл огонь. Пулемётная очередь неожиданно оборвалась. Сильно, до ломоты в пальце, Севастьянов утопил гашетку, но пулемёты молчали. Лётчик почувствовал, как взмокла спина. В морозном небе стало жарко. Он понял, что кончились боеприпасы. В голове мелькнула мысль: «А что если винтом…»
Расстояние между «Чайкой» и «Хейнкелем» быстро сокращалось. Вот уже истребитель у самого хвоста вражеского самолёта. Но немец схитрил. Опередив Севастьянова на какую-то долю секунды, он свалил бомбардировщик влево. «Чайка» метнулась за ним, точно его маленькая тень. Мотор истребителя уже не гудел. В ушах стоял звенящий свист. Севастьянов резко толкнул вперед ручку управления…
В донесениях, начавших поступать сразу же после воздушного боя над городом, говорилось о том, что обломки немецкого самолёта «Хейнкель-111» упали в Таврический сад, спасшийся на парашюте пилот бомбардировщика задержан ленинградцами на улице Маяковского, а советский истребитель «Чайка» упал на Басковом переулке. Не было сведений лишь о лётчике, таранившем врага. А он, Алексей Севастьянов, в это время шёл окруженный большим конвоем воинственно настроенных ленинградцев. Пожалуй, если бы не успел крикнуть, что он свой, ему пришлось бы плохо. Ведь вначале его приняли за немецкого парашютиста.
Севастьянов шёл по заводскому двору, опасливо ступая по мерзлой земле. Унту он потерял в воздухе. Видимо, сорвало, когда его выбросило из кабины. Нестерпимо ныла рука. Что с ней произошло, лётчик не мог припомнить. Всё случившееся после удара о крыло бомбардировщика промелькнуло как в тумане. Помнил только, что дёрнул кольцо парашюта.
Конвоиры сочувственно поглядывали на ковыляющего человека. Они уже почти верили, что он свой, хотя на всякий случай ещё держались настороже. Всё окончательно прояснилось, когда Севастьянова привели в помещение, проверили документы, позвонили в штаб. Только после этого ему сказали, что приземлился он на территории Невского машиностроительного завода имени Ленина.
Хейнкель-111 сбитый Севастьяновым
Люди, считавшие вначале, что они захватили врага, теперь не знали, куда посадить лётчика. Появилась кружка с кипятком, кусочек сахара. Хмурая, закутанная в платок женщина вынула из кармана ватника крошечный ломтик хлеба. Положила перед Севастьяновым:
— Не обессудь. Сам знаешь, какие теперь в Ленинграде угощения.
Женщина отошла. Алексей растерялся. Он не успел поблагодарить, не успел отказаться. Худенькая девушка в ушанке вдруг всплеснула руками:
— Вы же босой!
Покраснев, Алексей спрятал ноги под табуретку. Девушка убежала и скоро вернулась, держа в руках валенки.
— Это отцовские, — сказала она вконец смутившемуся лётчику. — Мы теперь тоже на казарменном, так что всё необходимое с собой. Обувайтесь.
Приехавшая за Севастьяновым машина отвезла его к большому дому с непроницаемо чёрными окнами. Только в вестибюле синяя лампочка разливала тусклый свет. В просторной комнате, куда ввели Алексея, было светло. Из-за стола поднялся генерал и шагнул ему навстречу. Лётчик вытянулся:
— Товарищ генерал, младший лейтенант Севастьянов…
— Знаю, — прервал его генерал. — Всё знаю. Молодец!
Он обнял лётчика, потом отступил на шаг и кивнул в сторону человека, сидевшего перед столом.
— Любуйся. Над всей Европой летал. Больше 20 раз бомбил Лондон. Теперь к нам пожаловал, а ты его так недружелюбно встретил.
Генерал обернулся к переводчику:
— Скажите пленному, что это и есть тот самый лётчик, который сбил его таким необычным приёмом.
Только теперь Севастьянов разглядел человека в серой, мышиного цвета куртке. Выслушав переводчика, немец встал. Он что-то сказал и протянул Севастьянову руку.
— Он говорит, что уважает храбрых асов, — пояснил переводчик.
Алексей не двинулся с места. Вспомнилось письмо, в котором мать жаловалась, что «немцы кругом бомбят». Вспомнилось письмо от брата Сергея. Одна строчка: «Мне, Алёша, оторвало ногу…»
Севастьянов зло посмотрел на немецкого лётчика. Может быть, именно он бомбил его родной Лихославль.
Решив, что Севастьянов не расслышал обращенных к нему слов, переводчик повторил:
— Он говорит, что уважает храбрых асов.
— Поневоле будешь уважать, когда заставили, — сухо ответил Севастьянов. — Скажите ему, что я не ас, а обыкновенный советский лётчик, каких у нас много. И ещё скажите: встрече с ним рад. Рад, что отлетался коршун…
* * *
Почти 1,5 месяца ходил он в санчасть на лечение и перевязки левого предплечья. Не дождавшись, когда ушиб рассосётся, он попросился в небо, в бой. Ему присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром эскадрильи. Она выполняла сложные боевые задания и ночью и днём: несли патрульную службу, прикрывали с воздуха наши наземные войска, сопровождали штурмовиков на задания.
Зима 1941 — 1942 года в Ленинграде принесла его защитникам и горожанам неслыханные испытания. Но ленинградцы выстояли. Героически сражались, рыцарски защищая город Ленина, лётчики. Они оберегали колыбель революции от варварского разрушения, осуществляли непрерывную связь с Большой землёй.
Алексей Севастьянов совершил к весне 1942 года более 100 боевых вылетов. Только ночью 13 марта 1942 года он трижды поднялся в воздух на штурмовку укреплённых пунктов врага в районе Шлиссельбурга. 16 апреля Алексей доставил командованию ценные разведывательные данные о базировании авиации противника. Он летал на разведку, бился в небе с «Мессерами», защищал «Дорогу жизни». Пилоты его эскадрильи не знали покоя ни днём, ни ночью.
Среди новых улиц, построенных в Ленинграде после войны, есть одна, которая всегда будет напоминать жителям города на Неве о подвиге Алексея Севастьянова. Она названа его именем.
Улица, носящая имя человека, который таранил над городом вражеский бомбардировщик, — лучшего памятника герою, пожалуй, не придумаешь!
Ещё полгода воевал Алексей Тихонович в полку после своего тарана, теперь уже в должности командира эскадрильи. Обучал ночным и слепым полётам молодых лётчиков, отгонял немецкие самолёты от Дороги жизни через замёрзшее Ладожское озеро, по которой прорывались в город под непрерывным огнём врага автомашины с продовольствием, медикаментами и даже семенами и рассадой. Но чаще его, мастера ночных и слепых полётов, посылали в разведку — без права вступать в бой, чтобы непременно доставить разведданные. 16 апреля он собрал ценные сведения о расположении вражеских аэродромов и численности самолётов, стоявших на них. В следующую ночь наши штурмовики и бомбардировщики нанесли удар по этим аэродромам, нанеся противнику большой урон.
