Весеннее солнышко и расцветающая природа вокруг, а ты в промокшем респираторе, засыпан радиоактивной пылью, получаешь свою дозу радиации, которую непонятно как нужно рассчитывать. Приводим вашему вниманию рассказ очевидца и непосредственного ликвидатора аварии в Чернобыле, военного вертолетчика в звании полковника Валерия Шмакова.
«Весной 1986 года, когда случилась чернобыльская катастрофа, я проходил службу в одном из городов Литвы. То есть до Украины лететь было сравнительно далеко. Мы, конечно, задумывались о том, почему вызвали на ликвидацию нас, а не кого-то другого. Хотя, конечно, тогда вызывали военных со всех краев нашей большой страны СССР. Но в ряду первых оказались вертолетчики, которые, во-первых, находились недалеко, во-вторых, воевавшие в свое время в Афганистане. Вероятно, власть придержащие опасались, что многие откажутся от выполнения этой миссии, поэтому сразу звали уже стреляных, проверенных боями людей. Киевские пилоты явились к месту аварии первыми, и уже утром второго дня после случившегося совершали первые перелеты над местом взрыва.
Самым же главным навыком отобранных для работ пилотов была работа с длинными тросами.
Это на самом деле мало кто умел делать. В основном явились члены экипажей, трудившихся на объектах отрасли космоса и занимавшихся эвакуацией. А для работы на АЭС Чернобыля нужна была идеальная точность. На место аварии сыпали песок и специальные реагенты, но кроме того пилотам приходилось спускать при помощи тросов дорогостоящую технику, аппараты, которые мерили уровень радиации, фотографировали местность. Нужна была изощренная точность, как у золотых дел мастера.
Я отлично запомнил момент, когда нас «попросили» вылететь из литовского города на Украину. Зачем летим, не объяснили. Подлетая к Чернобылю, мы заметили, что вертолетные приборы стали странно барахлить – стрелка дозиметра ходила туда-сюда.
Припоминаю, что полный состав нашей команды не смогли собрать, потому что катастрофа случилась в пятницу, нас позвали в штаб в первый выходной. Кто-то уехал из города, некоторые в свободный день позволили себе принять спиртное. Командовать каждым экипажем было не кому. По такой причине вылетели не все сразу. Сначала три боевых машины, потом еще две.
И все дело обставили так, как будто нам не приказали. Но на самом деле нас взяли на «слабо». По прилету на Украину нас выстроили и поведали наконец-то, что в Чернобыле авария на АЭС, радиацию ветер несет к Киеву, где много старых людей и ребятишек, которым это может быть очень опасно. И сказали: кто не хочет помочь этим людям, рискуя свои здоровьем, выйдите из строя. Само собой, среди боевых офицеров никто не захотел так позориться. Так что если принуждения не было, то о добровольности речи тоже не шло.
Естественно, все мы отправились бы и без этого хитрого приема спасать человеческие жизни, но просто обидно, что нам, по сути, не предоставили выбора.
Уже начав рабочие полеты над местом аварии, когда мы проходили дезактивацию, специальную антирадиационную обработку одежды и техники, мы проговаривали между собой вариант, что раз мы уж начали это опасное дело, может, нам его завершать теперь самим, пожертвовав своими жизнями, но чтобы другие уже не калечились? Но нам не разрешили так сделать. Тогда уже полет над реактором «оценили» в один рентген, приняв за максимальную дозу, то есть при которой можно остаться в живых, 25 рентген. А с 25 рентгенами уже, сказали, будем отправлять со службы в запас. Я сам летал 23 раза, то есть дозу не превысил. А киевские вертолетчики, летавшие с самого дня аварии, летали по 78 и 64 раза. Просто лимит на полеты ввели позже, вот поэтому им и досталось.
Мы хотели, конечно, знать хотя бы примерно, какая доза радиации нам досталась тогда, но это надо было рассчитывать – замерять интенсивность облучения, проведенное в эпицентре время. То никто таких расчетов не производил. Хотя некоторые сведения мы получили.
Из Японии немного позже привезли аппаратуру, которая измеряла радиацию более точно, и выяснилось, что за один полет мы получали не один рентген, а целых семь. И вот по этим показателям мы подсчитали свою дозу облучения.
Главное, чего от нас ждали – это затушить пожар, вернее, «успокоить» реактор, который все еще тлел. Уже тогда мы понимали, чем мы рискуем, что там нас облучает. Да, естественно, мы боялись. Может, строители, разбирающие АЭС, не боялись, а мы, пилоты «вертушек», видели самое «жерло» этой катастрофы, самое пекло. И все, кто рассказывает, что страшно не было – обманывают.
Между тем погода вокруг радовала солнышком и весенним цветением, но при этом ковыляли полудохлые вороны и мы догадывались, что не все так радужно на самом деле.
В светлое время суток реактор выпускал клубы черного дыма, а в сумерках он казался беловатым. Не было точно известно, сколько на станции оставалось топлива. Опасались, что может произойти повторный взрыв, также опасались ядерной реакции. Намного позже мне стало известно, что ждали даже термоядерного взаимодействия, что страшнее во много раз. По этой причине на реактор сыпали песок, свинец, доломитовую крошку.
До сего времени задаюсь вопросом, для чего туда вызвали тогда так много народу. Дали бы аварии отполыхать и потом регулировать радиацию, а на деле в Чернобыле было столько народу, когда была самая критическая ситуация.
Мне известны результаты исследований, которые показали, что за две недели реактор потух бы сам по себе.
Конечно, мы испытываем гордость от того, что помогли затушить реактор, но оказывается, мы зря там жизнью рисковали. И сколько получилось ненужных жертв.
Еще нестыковка и несправедливость в том, что пилотов военных «вертушек» в документах называют ликвидаторами последствий катастрофы на Украине, а я думаю, что вертолетчики, шахтеры и пожарные устраняли вовсе не последствия, а саму аварию, ведь пока мы там трудились, шел сильный поток радиации. А вот когда уже реактор полностью потушили и законсервировали, тех, кто там трудился после этого уже, их и надо называть ликвидаторами последствий. Это же разные вещи.
Многие говорят, что ликвидаторов той катастрофы обошли с наградами и вообще несправедливо обошлись. И я тоже так думаю.
О вертолетчиках, рискнувших жизнью, просто позабыли – не давали никаких льгот, не лечили нужным образом. И праздник нам назначили – День ликвидаторов – тоже как будто с издевкой. «Празднование» его проходит в День памяти погибших в радиационных авариях и катастрофах. И нас же теперь ругают – кощунство в такой день что-то праздновать. Но что мы, больны проказой? Мы еще не умерли всем назло. Не нравится – назначьте другой день, чтобы чествовать наших героических товарищей».
