Он печатал репортажи об одном и том же событии в разных газетах под псевдонимами, коих у него было много. Репортажи могли противоречить друг другу, ведь разные газеты проводили различную редакционную политику…

Пуп Москвы

Владимир Гиляровский был одним из самых ярких журналистов своего времени. Сам себя он называл «летучим корреспондентом», а современники присвоили ему титул короля репортёров. Читатели ему доверяли, знали, что он всё попробует сам, потрогает своими руками, увидит собственными глазами, окажется в нужное время в нужном месте. Он всегда был в центре событий, а порой сам их создавал. Биография Гиляровского исключительна, и даже неправдоподобна. Кажется, что это не жизнь человека, а легенда, и приключенческий роман, возможно, им же самим и написанный.

Детство

Владимир Гиляровский родился 8 декабря 1855 года в имении графа Олсуфьева в Вологодской губернии. Отец, Алексей Иванович, служил помощником управляющего лесным имением, мать, Надежда Петровна, запорожская казачка, вела домашнее хозяйство. Когда Володе стукнуло пять, отец получил должность станового пристава в полиции, и семья переселилась в Вологду. С рождения Володя рос несносным ребёнком. В первый раз отец выпорол сына за то, что он, вызолотил у домашнего кота сусальным золотом такие места, которые у кошек не принято покрывать золотом. Он рано понял: если хочешь стать заметным, если хочешь выделиться из толпы, надо, чтобы о тебе всё время говорили, причём, без разницы, хорошо говорили, или плохо.

В 1865-м, десяти лет от роду, Володя пошёл в Вологодскую мужскую гимназию, но с учёбой у него сразу не задалось, и уже в первом классе он остался на второй год. Мальчиком он бы сильным, и очень любил подраться, позднее стал писать острые эпиграммы на учителей, за что много раз был нещадно и прилюдно порот розгами. Телесные наказания, впрочем, никак не повлияли на поведение Володи и на его рвение в учёбе: вместо того, чтобы постигать науки, он довольно много времени проводил в цирке – думал, не стать ли ему артистом.

В 17 лет, в очередной раз провалив экзамен в гимназии, Гиляровский навсегда прекратил своё образование. Без документов и без гроша в кармане, он покинул отчий дом, пешком или на попутных телегах добрался до Ярославля, и нанялся в бурлацкую артель, таскавшую баржи по Волге. Но это ему быстро наскучило, в Рыбинске он от артели отстал, и устроился на работу в порт, но и там надолго не задержался – записался в Нежинский полк вольноопределяющимся. Через два года Гиляровского направили в Москву в юнкерское училище, но оттуда его через месяц выгнали – он, сержантов в грош не ставил. Вернувшись в полк, Гиляровский тут же подал в отставку.

Юность

Где и кем он только не работал: успел побывать спортивным борцом, табунщиком, истопником, цирковым наездником, актёром, объездил многие города и веси. В 1877 году началась русско-турецкая война, и Гиляровский снова пошёл в армию. Воевал исправно, за спины товарищей не прятался, и получил несколько наград. В этих скитаниях крепли и закалялись бойцовские качества Гиляровского. Он обладал недюжинной физической силой, которую старался показать при первой же встрече с незнакомцем, чтобы никто не посмел ему перечить.

Москва

После 10 лет скитаний Гиляровский осел в Москве, и решил посвятить себя литературе. Устроившись в газету «Московский листок», он тут же сотворил сенсацию: на одной из Морозовских фабрик случился пожар. Гиляровский устроил настоящее расследование, и опубликовал несколько острых репортажей о тяжких условиях труда и жизни рабочих. Следствием этих репортажей стали волнения рабочих – как будто Гиляровский открыл им глаза, а до него они ничего не знали о том, в каких условиях живут и работают. Владельцы мануфактуры пожаловались на газету генерал-губернатору, но Гиляровский уже заработал своеобразную индульгенцию.

Репортёрство было призванием Гиляровского – с утра до вечера он бегал по городу в поисках материалов для статей. Живость характера, склонность к авантюрам и умение на пути к успеху работать локтями в прямом и переносном смысле, оказались очень кстати. Уже тогда, на первых парах, формировал он свой собственный репортёрский стиль. Он всегда рисковал, но ни одно его сообщение не было опровергнуто – всё, что он писал, было семь раз проверено-перепроверено.

У Гиляровского открылись хорошие способности к информационной журналистике, в первую очередь огромная физическая сила и богатырское здоровье. Он обзаводился полезными связями, в том числе, и в полиции, изучал Москву, как никто до него. Он мечтал стать лучшим и самым известным газетчиком империи. Гиляровский начал создавать себе имидж неотёсанного увальня, смутьяна, силача и лихача, который должен был понравиться русскому народу. Его приёмы были незамысловатыми, зато эффективными, эффектными и эпатажными. Людям испокон веков нравилось знать о том, что кто-то живёт хуже, чем он сам. Главный псевдоним, особенно понравившийся Гиляровскому – дядя Гиляй, стал нарицательным.

Кукуевская катастрофа

В ночь на 30 июня на Московско-Курской дороге семь вагонов почтового поезда рухнули в промоину, образовавшуюся после сильнейшего ливня. Почти 80 человек погибло и было ранено. Несмотря на то, что о катастрофе ничего не сообщалось, Гиляровский прознал о трагедии – информаторы в полиции у него были надёжные, и уже на следующее утро, обойдя все кордоны жандармов и военных, был в эпицентре событий, и увидел всё своими глазами. Две недели он всеми правдами и неправдами сообщал об увиденном в «Московский листок». После этой эпопеи у него надолго пропало обоняние.

В 1887 году Гиляровский собрал в одну книгу статьи и очерки, напечатанные в разные годы в различных газетах. Когда книга «Трущобные люди» была уже отпечатана, по чьему-то доносу ночью в типографию нагрянул чин из департамента по делам печати, и приказал рассыпать набор. Цензура книгу запретила, и весь тираж сожгли во дворе Сущёвской полицейской управы. Гиляровский, таким образом, вошёл в историю, как автор последней книги, сожжённой в Российской империи.

Хитровка

В то время, отойдя пару кварталов от парадного центра Москвы, можно было оказаться в таких трущобах, один воздух который мог свалить в обморок неподготовленного человека. В Мясницкой части города близ реки Яузы была большая площадь, которую окружали двух и трёхэтажные каменные дома с осыпавшейся штукатуркой, торчащими из стен кирпичами, разбитыми стёклами, и балконами, которые, казалось, висели на честном слове, и только и ждали, чтобы обрушиться на голову зазевавшегося прохожего, перепутавшего адрес. В этих домах были ночлежки с трактирами. По переулкам вокруг площади шастали оборванцы, на первый взгляд, бесцельно и беспорядочно, но каждый искал себе добычу, и плохо было тому, кто зазевался. Это была Хитровская площадь и Хитров рынок, названия которых, кстати говоря, никакого отношения к хитрости не имели: площадь была названа в честь известного деятеля генерала Николая Хитрово, на чьи деньги и была построена. Хитровка была особым миром, Гиляровский много лет этот мир изучал, часто там бывал, и, как и везде, завёл полезные знакомства. Его не стеснялись, считали почти своим, и прозвали «Газетчиком». Хитрованские уркаганы и громилы, как самое ценное, хранили у себя его заметки, говоря друг другу: «Значит, не совсем мы пропащие, значит, чего-то стоим». Только такой человек, как Гиляровский, и мог посещать Хитровку.

В 1902 году Московский художественный театр готовился ставить «На дне» Горького. Константин Алексеев, больше известный, как Станиславский, Владимир Немирович-Данченко, кое-кто из артистов и художник Виктор Симов, чтобы ближе познакомиться с материалом, решили прогуляться по Хитровке, подышать духом трущоб. Но, понимая, что в своём роскошном одеянии они оттуда могут и не вернуться, взяли проводником, да и, что греха таить, охранителем, Гиляровского. Он привёл их в дом, где в квартире по странному совпадению с № 6 в одной половине комнаты за перегородкой жили нищие, в другой, более просторной и относительно светлой, сидел народ побогаче – переписчики пьес, люди с бурным прошлым, видавшие дни и получше, и ещё, по словам Гиляровского, не до конца отрущобившиеся. Получив деньги за работу, они в тот же день спускали их на выпивку. Выйти им было некуда, да и не в чем. Во время того визита угощение было за счёт гостей. В комнату набились босяки из соседних ночлежек, и художник Симов в этом табачном дыму и смраде от давно немытых тел, сидя под тусклой керосиновой лампой, болтавшейся под потолком, рисовал с натуры чей-то портрет. В тот раз дело почти дошло до грабежа богатых посетителей, но выручили авторитет, пудовые кулаки Гиляровского, и его умение говорить на понятном для обитателей ночлежек языке. Позже Станиславский признался, что витиеватые многоэтажные импровизации Гиляровского, ошеломили сложностью конструкции не только гостей, но и самих ночлежников, что и позволило пришельцам уцелеть.

Ходынка

В мае 1896 года в Москве состоялись торжества по случаю венчания на царство Николая II. Для народа были организованы масштабные празднества и гуляния на Ходынском поле. Раздача гостинцев должна была начаться утром, а народ начал собираться с вечера. Конечно, Гиляровский не мог пропустить этого события, и его репортаж о той невероятной давке, которая там случилась, о людях, раздавленных или спрессованных, словно листы бумаги, одним из которых стал и сам Гиляровский, о полутора тысячах жертв, даже сейчас, по прошествии почти 130 лет, невозможно читать без содрогания. Люди давились за узелок, в котором было полфунта колбасы, то есть, примерно 230 грамм, пряник, пирог, немного конфет, орехов и эмалированная кружка с царским вензелем. Только неимоверная сила и железная воля помогли Гиляровскому выбраться из толпы невредимым. Очерк Гиляровского «Ходынка» уже на следующий день напечатали «Русские ведомости». Он был единственным журналистом официальных газет, кто не побоялся описать происходившее, и многие увидели в ходынской трагедии предвестник других событий, необратимых и страшных.

Александр Куприн, друживший с Гиляровским, который был на 15 лет старше него, однажды, воскликнул: «Ах, дорогой дядя Гиляй! Ты – пуп Москвы!» Дружбой с Гиляем дорожили Лев Толстой и Антон Чехов, Илья Репин рисовал с него запорожского казака, пишущего письмо турецкому султану, скульптор Николай Андреев лепил с него скульптуру Тараса Бульбы для барельефа на памятнике Гоголю.

Гиляровский легко заводил знакомства с людьми, входил к ним в доверие, и первым среди всех московских журналистов добывал нужную информацию. Он был вхож и в бандитские притоны, и в Английский клуб. Днём на Хитровке он за руку здоровался и с городовыми, и с известными бандитами, а вечером на заседании литературно-художественного кружка он на равных общался с утончённой богемой. К началу 90-годов XIX века Гиляровский был одним из самых знаменитых журналистов, востребованным и высокооплачиваемым – его работа увеличивала тиражи газеты, и приносила хорошие барыши издателям. Он мог без всякой редактуры диктовать свои статьи наборщикам прямо в типографии. Он печатал репортажи об одном и том же событии в разных газетах под псевдонимами, коих у него было много. Репортажи могли противоречить друг другу, ведь разные газеты проводили различную редакционную политику. В общем, вторая древнейшая профессия – ничего личного, только бизнес.

О личной жизни Гиляровского ходили легенды: он шокировал публику своими амурными похождениями, и всегда был героем светских сплетен. Что было правдой, а что вымыслом, не знал никто. Да и, наверное, Гиляровский уже настолько растворился в своём образе, что и сам не понимал, где он живёт, а где играет.

Революция

Отдельные забастовки, о которых любил писать Гиляровский, переросли в вооружённое восстание 1905 года, после подавления которого спокойствия в стране не наступило. Революционная ситуация развивалась, грянула мировая война, марксистских кружков становилось всё больше, жандармы не справлялись с бродящим по России призраком коммунизма. Революцию 1917-го года Гиляровский принял с радостью, но задумался об изменении своего имиджа: нужно было точно понять, какой образ теперь будет нужен, и ошибка могла стоить головы. Новая власть тоже приняла Гиляровского с распростёртыми объятиями, ведь тип простецкого рубахи-парня, полностью вписывался в идеалы революции, да и писал он в основном, о простолюдинах, дойдя в своих статьях до самого дна. Низкое социальное происхождение, создававшее неудобства при прошлой власти, превратилось в величайшее достоинство. Конечно же, лыком в строку стала та давняя история аутодафе «Трущобных людей». Ему оставили и квартиру в Столешниковом переулке, и дачу в Тучкове.

В 1926 году вышла книга «Москва и москвичи» – воспоминание о царской Москве, но с новым предисловием, о том, как похорошела Москва. Как и раньше, его приглашали на важнейшие мероприятия, но писал он уже только под своей фамилией. Его тексты утратили свой шарм – писать можно было лишь то, что разрешала партия. Он написал «От Английского клуба – к музею революции», «Друзья и встречи», и другие новые книги. Гиляровский прекрасно подстроился под власть, и уловил самые её сокровенные желания, вошёл в Союз писателей. Незадолго до смерти на дачу напали бандиты, но он даже тут остался репортёром, и описал то, очевидцем чего был сам.

Умер Владимир Гиляровский 1 октября 1935 года, двух месяцев не дожив до своего 80-летия.

В середине 80-х годов прошлого века о Гиляровском нежданно-негаданно вспомнили: кто-то весьма остроумный, и не без садистских наклонностей догадался выпустить книгу «Москва и москвичи». Книга была «талонная» или «макулатурная» – легально, а не у жучков-спекулянтов, её можно было купить, сдав 20 кг макулатуры, и получив соответствующий талон. Из этой книги я узнал, что до революции в московских трактирах можно было за копейки наесться, буквально, до отвала – блюда были разные, на столе их было много, а порции – огромные. Гиляровский описывал застолья очень смачно, видно было, что поесть он любил, и толк в еде он знал. Кушанья он называл ласково и нежно, так, что слюнки текли: икорка, балычок, севрюжка, расстегайчик, селяночка, (а не солянка, как мы привыкли) и, конечно же, водочка. В голодные 80-е, когда рыба в магазинах была только двух видов – минтай и путассу, а мяса не было вовсе, читать это было настоящей пыткой, отсюда и появились мысли об издателе-садисте. Из книги я узнал, что расстегай – это не треугольный закрытый пирожок с рыбой и только с рыбой, а нечто, отдалённо напоминающее хачапури или печёную лодку из теста с отверстием сверху. Причем, начинка могла быть какой угодно – любое мясо, любая рыба, птица, дичь, грибы, орехи, овощи, фрукты, сладости.

автор: Николай Кузнецов