После переворота Екатерина Великая перебралась в Зимний дворец. Григорий Григорьевич, несмотря на дом в столице и два прекрасных имения, также предпочитал жить во дворце. Для него это была пора особых возможностей и милостей — он мог входить к государыне в любое время, а она обсуждала с ним все политические дела. Однако, несмотря на желание Екатерины видеть в нем государственного мужа, Орлов политику не любил, не имел к ней склонностей и никогда не вмешивался в управление государством. За редкими исключениями он всемерно и всецело поддерживал начинания государыни, лишь иногда внося в них свои поправки и предложения.
Отношение к фавориту при дворе было неоднозначным — с одной стороны, Григорий Григорьевич был обаятельнейшим человеком, постоянно устраивал вечеринки и балы, был душой любой компании. Жажда власти была чужда ему, современники говорили: «Щедр до расточительности, доверчив до неосторожности, не способен мстить и затаивать злобу… Не выказывает ни заносчивости, ни гордости. Остается на дружеской ноге с прежними знакомыми и узнает их даже в толпе…». Отличительной чертой Орлова были теплые отношения с людьми, низшими по положению, он всегда был щедр на помощь просящему. С другой стороны, многим вельможам крайне не нравилось его стремительное возвышение. Сиятельные аристократы вроде гетмана Разумовского и графа Бутурлина считали оскорбительным для себя стоять на одной ступени с незнатным выскочкой. Костюмы Орлова отличались изысканной простотой, воспринимаемой сановниками, как подчеркивание того факта, что фаворит может позволить себе наплевать на придворный этикет.
В 1764 Екатерина посетила Лифляндию. Орлов на всем пути сопровождал ее, и все могли убедиться, что императрица страстно влюблена в него. В этом же году государыня пожаловала Григорию Григорьевичу чин подполковника лейб-гвардии Конного полка, а к началу 1765 года назначила шефом Кавалергардского корпуса. Однако фаворит не только принимал подарки от Екатерины, но и сам их делал. Самым известным из них считается покрытый тайнами алмаз «Орлов». Екатерина так была восхищена подарком, что повелела вставить бриллиант в свой скипетр.
На любительском уровне Орлов увлекался искусством и поэзией, научными и философскими идеями. Известно, что он любил устраивать физические и химические опыты, а в своих комнатах во дворце приказал организовать обсерваторию и поставил туда телескоп. Весь двор ходил к нему любоваться звездами. Кроме того князь привечал ученых, поэтов и других выдающихся личностей эпохи. В гости к нему захаживали Дени Дидро и Жан-Жак Руссо. Михаилу Ломоносову Григорий Григорьевич оказывал всемерную поддержку, а когда русский гений умер, скупил все его работы, и лишь благодаря этому наследие великого ученого не было утеряно. Мало кто знает, что именно Орлов открыл талант Дениса Фонвизина для русской литературы. Услышав в одном из салонов комедию «Бригадир», он сразу же отрекомендовал автора государыне, положив начало популярности одного из первых комедиографов России.
В 1765 году Екатерина создала Вольное экономическое общество, призванное изучить проблемы аграрного сектора и способствовать его развитию. Данное предприятие оказалось по душе Орлову, он был выбран президентом и принимал в работе активное участие. Кроме того Общество довольно длительное время существовало на его средства. В ходе работы со всех губерний собирались данные о положении крестьян. Итоговые доклады Григория Григорьевича были жуткими — по всему выходило, что крепостное право тормозит развитие страны. Работая большую часть времени на помещика, у крестьян не оставалось времени возделывать свои крохотные наделы. Помещики не желали отпускать крепостных и стремились в своих имениях обзавестись личными парикмахерами, актерами, мастеровыми и т.д. Города же оставались без рынка сбыта и рабочей силы. Сам Григорий Григорьевич являлся убежденным приверженцем освобождения крестьян. В своих владениях он установил либеральные порядки, многие его работники получили вольную за свои способности и таланты. На первых порах Общество силилось переломить ситуацию — помогало людям в открытии своего дела, предоставляло кредиты. К сожалению, основные задачи так и не были решены — еще почти 100 лет пришлось ждать освобождения крестьян.
В 1768 году в голове Орлова прочно поселилась идея об изгнании турок из Константинополя. В январе 1769 участвуя в заседании совета по теме русско-турецкой войны, обычно молчавший Григорий Григорьевич попросил слова. С энтузиазмом он принялся рассказывать об экспедиции в Архипелаг русского флота, о возможном восстании греков, об отвоевании Константинополя. Все присутствовавшие на совете, а больше всех сама императрица, были поражены — легкомысленный Григорий Орлов предстал знающим и осведомленным человеком.
Необходимо отметить, что предложение князя было не ново — российские государи, считавшие себя наследниками византийских царей, с самого дня захвата Константинополя полагали своим долгом освободить священный град от власти иноверцев. Екатерину Великую также весьма волновал греческий вопрос — геополитический вектор развертывался на восток и юг, и изгнание турок-мусульман с исконно православных земель имело и политическую, и идеологическую подоплеку.
Спустя некоторое время Екатерина отдала распоряжение готовить эскадру. Главная роль отводилась трем братьям Орловым — Григорию, Алексею и Федору. Однако впоследствии государыня передумала и оставила Григория подле себя. Программа-максимум заключала в себе выход к Черному морю, укрепление в Крыму и заселение прибрежных земель. С этой целью в Таганроге и Азове началось строительство военных крепостей и одновременно маневры русских войск — одна армия отправилась в Молдавию, чтобы помешать туркам выйти к польской границе, другая выдвинулась к рубежам России. Среди христиан, живущих на Балканах, была поведена мощная пропагандистская кампания, в результате чего в Черногории, Македонии, Албании, Боснии и Герцеговине начались восстания. В июле 1769 из Кронштадта вышла первая эскадра, следом были сформированы еще две.
Однако в 1770 году, как раз в разгар войны, в Москве разразилась эпидемия чумы. Болезнь в Россию на штыках принесли солдаты из Молдавии. В то время в стране еще не знали, что это за напасть и как уберечься от нее, а потому чума чрезвычайно быстро распространилась по территории Украины, Тверской и Брянской областям, а затем попала и в Москву. Несмотря на заставы вокруг города, где всех въезжающих тщательно осматривали, болезнь проникла в первопрестольную. Первые признаки чумы в Москве были зафиксированы 17 декабря 1770 года в госпитале, расположенном на Введенских горах. Из донесений императрице видно, что московские власти не придавали никакого значения распространявшейся заразе до 22 декабря, когда о болезни было доложено в Санкт-Петербург. Собравшийся в Москве консилиум из лучших врачей того времени — Эразмуса, Венемианова, Кульмана, Зыбелина и других — постановил, что обрушившаяся на город напасть — это моровая язва. Доклад об этом лег на стол генерал-губернатора Петра Салтыкова, однако, насколько известно историкам, никаких особых мер не было принято. К тому времени наступил январь, и сильные морозы остановили распространение эпидемии. Обстановка в городе стабилизировалась, заболевших больше не было, всех приезжавших тщательно осматривали.
Перезимовав, чума опять вышла на охоту — новые случаи болезни начались в марте. На помощь природы теперь надеяться не приходилось, и моровая язва начала косить людей десятками. Лишь тогда в Москве опомнились — город был объявлен зоной карантина, его хотели закрыть, однако осуществить на практике это оказалось невозможным. В торговых местах были установлены бочки с уксусом, в которые люди обмакивали деньги. Полиция внимательно следила, чтобы жители не прикасались друг к другу, а все полки находились в боевой готовности, дабы быстро подавить назревающий бунт. Также для решения проблемы императрица отправила в Москву своего представителя, генерал-поручика Петра Еропкина.
По прибытии Петр Дмитриевич энергично приступил к борьбе с эпидемией, однако все его начинания натолкнулись на ряд проблем. В частности, жители города не желали сообщать властям о заболевших знакомых или родственниках и не отдавали их вещи для уничтожения. Многие заразившиеся в ужасе разбегались по окраинам Москвы и по деревням, тем самым ухудшая ситуацию. Другие же тайком выкидывали трупы из домов прямо на улицу. В столице расцвели грабежи, мародерство и разбои. Все попытки одолеть болезнь были безрезультатны — чума бушевала в городе все лето, в день умирало до тысячи человек. В конце концов, Еропкин отказался выполнять свои должностные обязанности, в Москве началась паника, местная знать поспешила прочь из города. Люди были доведены до отчаяния, что в итоге вылилось в чумной бунт, в ходе которого был убит архиепископ Амвросий, разграблены Чудов и Донской монастыри.
После этих событий императрица командировала в город Орлова, наделив его широчайшими полномочиями. Для Григория Григорьевича это был отличный шанс проявить себя — ведь он так и не попал на русско-турецкую войну. Когда его братья Федор и Алексей героически сражались в Чесменской битве, он сидел подле государыне, и его самолюбие при этом страдало чрезвычайно. Известно, что Орлов совершенно не боялся чумы, когда английский посол, лорд Каткарт сказал ему, что «чума это вовсе не турки», князь раздраженно отмахнулся и ответил: «Чума или не чума, а я поеду и все налажу».
Когда Орлов прибыл в Москву, у него (по его собственному выражению) «встали дыбом волосы». В тот момент в Москве было около двенадцати с половиной тысяч домов и в половине из них люди болели, а в трех тысячах уже умерли все жильцы. Тем не менее, своими полномочиями Григорий Григорьевич воспользовался с умом. 30 сентября он собрал заседание Сената и объявил разработанную им программу действий. Согласно ей была поднята заработная плата могильщикам и похоронным командам, обеспечена поставка уксуса в необходимом количестве, предоставлено жилье и продовольствие всем оставшимся в Москве мастеровым и ремесленникам, организован особый приют для детей, ставших сиротами. Эти мероприятия показали горожанам, что фаворит императрицы взялся за дело всерьез. Его хладнокровие, расторопность и абсолютная уверенность в успехе постепенно стали передаваться и остальным чиновникам. Григорий Григорьевич, несмотря на опасность, целыми днями разъезжал по городу, навещал госпитали, лично вникал в тонкости дела. В целях борьбы с мародерством 12 октября Орлов издал указ, предписывающий всех замеченных в этом богопротивном деле, казнить на месте. После этого мародерство в Москве сошло на нет.
Григорий Григорьевич отлично знал психологию русского человека, а потому не скупился на расходы — тем, кто лечился в больницах, выдавалась компенсация, всем врачам, участвовавшим в ликвидации эпидемии, было положено двойное жалование, а состоявшим при больницах крепостным обещана вольность. Заметив, как много жителей Москвы слоняется без дела и является потенциальными разносчиками заразы, Орлов предложил дать людям возможность подзаработать и одновременно сделать полезное дело. 25 октября он издал новый указ, в котором призывал «всех охочих людей из московских жителей» увеличить окружающий Москву Камер-коллежский вал с поденной оплатой труда. Также он принял решение отремонтировать Коломенскую, Калужскую, Тульскую и другие большие дороги и очистить первопрестольную от гнили, грязи, мусора и бродячих собак. Последнее, что сделал князь в Москве, — распорядился вырыть каналы от Неглинной до других речек и болот, дабы наполнить ее рыбой и водой.
В результате чума отступила. За месяц с небольшим Григорий Григорьевич сделал то, что остальным не удалось сделать за целый год. 1 декабря в Москве были открыты все публичные места, но Орлова к тому времени уже отозвали в Санкт-Петербург. В Северную столицу князь вернулся как триумфатор. Множество людей встречало его, а Екатерина в честь этого деяния приказала возвести триумфальную арку и выбить медаль, на которой был отчеканен портрет князя и выполнена надпись: «И Россия таковых сынов имеет». К слову, изначально государыня хотела написать: «такого сына», однако Орлов потребовал иной редакции, более скромной.
Русско-турецкая война принесла России блестящие победы и признание во всем мире, однако и народ, и страна нуждались в мире. Граф Румянцев — главнокомандующий всеми силами на Дунае — писал главе внешней политики Никите Панину: «…войска наши никак не готовы к продолжению военных действий…». Наконец, в марте 1772 было решено начать переговоры с Портой, дабы обсудить условия мира. Долго выбиралось время и место будущего конгресса, в итоге стороны остановились на июне месяце и Фокшанах. Представлять Россию в качестве доверенного лица Екатерины был выбран князь Григорий Орлов, а в качестве специалиста по туркам — дипломат Алексей Обресков. Российским послам было поручено отдать Порте Валахию и Молдавию. С турков же требовалось «справедливое удовлетворение за убытки, понесенные в войне», кабардинские княжества и город Азов, независимость от Оттоманской империи всех татар, проживающих на Крымском полуострове, и самое главное — свободу мореплавания и торговли в Черном море. По последнему пункту императрица написала: «От этого требования отступить мы не можем».
18 апреля 1772 Григорий Григорьевич выехал в Фокшаны. Первыми к месту переговоров прибыли русские послы, турки — Яссин-заде эфенди и Осман эфенди — добрались лишь к концу июля. Кроме того в конференции приняли участие страны-союзницы — Пруссия, поддерживавшая русских, и Австрия, выступавшая на стороне Порты. Как и ожидалось, проблема независимости татар вызвала горячее обсуждение и несогласие турецких дипломатов, твердивших, что татары, как и турки, мусульмане. Едва начавшись, переговоры зашли в тупик — русские послы «держались предписанного», а турецкие не желали уступать в вопросе с татарами. В конце августа турки решили разорвать перемирие и покинуть Фокшаны. Тут внезапно собрал свои вещи и уехал Орлов, и 28 августа конференция прервалась.
Под влиянием Никиты Панина (известного противника Орловых) при дворе сложилось устойчивое мнение, что во всем виноват один Григорий Григорьевич и, если бы не его внезапный отъезд, турки переговоров бы не прервали. В это же время Орлов совершил свою первую, но роковую ошибку. Ему, как главе российской делегации, необходимо было задержаться в Яссах, подключиться, как только турки решат возобновить перемирие, к переговорам, а, пока суд да дело, содействовать Румянцеву и его войскам в устрашении Оттоманской империи. Этого требовал и здравый смысл, и Екатерина. Однако в ставке Румянцева Григорий Григорьевич не задержался. Узнав, что у императрицы появился новый фаворит — Александр Васильчиков, он ринулся в Санкт-Петербург, позабыв о миссии, возложенной на него. Переговоры, возобновившиеся в Бухаресте, проводил один Обресков. К слову, эта мирная конференция также провалились, но Панин и в этот раз ухитрился все списать на отбывшего Орлова. Выдающийся русский историк Сергей Соловьев писал по этому поводу: «Лишь страшная вражда к Григорию Орлову заставила Панина обвинить его в разрыве конгресса в Фокшанах… Лучшим оправданием князю служил неуспех Бухарестского конгресса и непрочность Кючук-Кайнарджийского мира — и все благодаря пункту о независимости татар, который в Константинополе не могли переварить».
К тому времени Екатерина окончательно решила расстаться с Орловым. Торопившегося к императрице князя у Санкт-Петербурга остановили посланцы государыни, передав ему приказ отправляться в Москву. Через старшего брата Ивана, которого остальные Орловы беспрекословно слушались, она отправила Григорию Григорьевичу письмо, в котором обязывала его поселиться на один год в своем имении. Вместе с посланием князь получил поистине царский подарок — ежегодное содержание в 150 тысяч рублей и десять тысяч крепостных. Как воспринял это сам Орлов, неизвестно, однако вскоре он отбыл в Ревель, где и оставался почти год «ссылки», официально именуемой отпуском.
Любопытно, что пока тянулись русско-турецкие переговоры, закончился первый раздел Польши, на котором Пруссия и Австрия приобрели едва ли не больше, чем наша страна, выстрадавшая договор кровью суворовских воинов. В результате войны между Оттоманской империей и Россией выиграла Пруссия, что повлекло за собой охлаждение российско-прусских отношений, переживавших при Екатерине II пору расцвета. К слову, Григорий Григорьевич открыто выступал против составителей пакта о разделе Польши и даже требовал для них смертной казни. Однако Екатерина к тому времени его мнений уже не слушала.
В начале 1773 года Орлов возвратился в Санкт-Петербург, и императрица милостиво приняла его. Он поселился в Гатчине, однако в июле 1774 отправился за границу и долго путешествовал по Италии, Австрии, Англии. В 1777 году Григорий Григорьевич женился на Екатерине Зиновьевой, которая приходилась ему двоюродной сестрой. Данный брак вызвал в обществе едва ли не скандал — близкородственные отношения считались преступлением против обычаев и нравов. Совет императрицы требовал сослать супругов в монастыри, и дело было лишь за согласием Екатерины. Однако вопреки мнению придворных государыня не стала мешать браку.
Григорий Григорьевич очень любил свою жену, но его семейное счастье было недолгим. Екатерина Николаевна болела туберкулезом, и летом 1781 года, несмотря на все усилия, предпринимаемые Орловым, умерла. Сердце Григория Григорьевича не выдержало потери — он сразу же сильно сдал, у него помутился рассудок. Императрица, несмотря на странности в поведении, не отвернулась от бывшего фаворита. Современники писали, что она «строжайше запретила применять к нему какие-либо суровые меры, не допускает даже мысли о наказании или заключении…» Скончался Григорий Орлов ночью 24 апреля 1783 года на пятидесятом году жизни. Екатерина II старалась впоследствии не заводить о нем разговоров, а если и вспоминала, то говорила лишь хорошее, находя «великим человеком, мало оцененным современниками».
автор: Ольга Зеленко-Жданова
источник: topwar.ru
