Это значило: девять «маленьких» водки «Московская» по рубль сорок девять. Почему девять? Норма, определенная опытным путем. Иной раз в компанию напрашивался режиссер:
– Ребята, я с вами.
Луспекаев отшучивался:
– Владимир Яковлевич, у вас же «Волга», зачем вам на «козле»-то?.. Иной раз, особенно в экспедициях, перебирали.
Верещагин с Петрухой поют «Ваше благородие, госпожа Удача…». Голос у Луспекаева проникновенный, но осипший. Павел Борисович вечер накануне записи песни провел где-то с друзьями, попили, попели. И посадил голос! Расстроенный, ехал он на студию. Встретил Абдуллу – Кахи Кавсадзе.
– Кахи, какой я дурак! – прохрипел он. – Что теперь будет?!
Кавсадзе успокоил:
– А что, Паша, по-твоему, Верещагин должен петь бельканто?!
«Опять эта проклятая икра»
Эта фраза мгновенно стала крылатой. Килограммовая банка красной икры в конце 60-х стоила 28 рублей. При средней зарплате в полторы сотни рублей не каждый мог себе позволить такую роскошь.
«Рыболовецкой артели», сколоченной во время съемок на Каспии страстным рыбаком оператором Эдуардом Розовским, вволю накормившей деликатесной осетриной всю съемочную группу, не повезло. Не поймали ни одного «беременного» осетра женского полу. И икру для Верещагина пришлось покупать. В кино такие вещи называются исходящим реквизитом. Значит, по окончании съемок продукт может быть… съеден. Если деревянную плошку Верещагина наполнить икрой доверху, двух банок бы не хватило. Поэтому ее сделали с двойным дном, которое сильно уменьшало «посудоемкость».
Перед съемкой сцены с икрой Луспекаев шепнул Годовикову:
– Ищи себе ложку! Икру отснимут, группа набросится, руками жрать станут!
Колька побежал в буфет. Первый дубль отсняли, второй, третий.
Режиссер:
– Достаточно.
Изошедшие на слюну киношники вот-вот на икру набросятся. А Годовиков куда-то запропастился! Луспекаев, чтобы выиграть время, громогласно – чтобы слышали окружающие – подсказывает Мотылю:
– Владимир Яковлевич, а актерский дубль?!
Он уверен: ему Мотыль не откажет.
– Все по местам! Еще дубль – актерский.
И Колька тут как тут, карман оттопырен.
– Все! Отснято!
Все к плошке – такая халява! – кто с чем, тащат кто сколько зацепит. А у Луспекаева – ложка! И у Годовикова – ложка! Когда через три минуты в павильоне они остались вдвоем, Луспекаев спрашивает:
– Ну что, Коля, перепало тебе икры?
– Да как вам, Павел Борисович, сказать…
– В таком случае я знаю, где еще банка есть! Реквизиторы – народ предусмотрительный. Пойдем?
– Пойдемте. – Годовиков подставил Луспекаеву плечо – опереться…
Гюльчатай играли две актрисы
«Гюльчатай, открой личико!» – вымаливает Петруха, да так и погибает, не удостоившись счастья лицезреть юную красавицу коварного Востока.
В этом отношении зрителям повезло больше. Они видели прекрасное личико исконно русской девочки – Тани Федотовой. Но паранджа скрывает еще одно, не менее прекрасное лицо – Тани Денисовой.
Денисова училась в московском цирковом училище. Когда часть фильма уже была отснята, администрация училища в ультимативной форме потребовала от девушки определиться: или цирк, или кино. Денисова выбрала цирк. За другой Гюльчатай далеко ездить не надо было. Она нашлась в том же гареме Абдуллы.
Личико «первой» Гюльчатай можно видеть в сцене у самовара. Администрация картины посчитала нецелесообразным отправлять экспедицию под Лугу ради одного кадра и переснимать его. Понадеялись: авось зрители не заметят!
Теперь уже трудно представить Гюльчатай с другим личиком.
– Честно говоря, в том, что и как я сыграла, ничего особенного нет. Мне даже странно слышать, когда говорят: «Ах, как вы хорошо сыграли Гюльчатай!» – рассказывала корреспонденту «Смены» Татьяна Федотова, в замужестве Кузьмина. – Да, определенное актерское мастерство у меня уже было, а остальное я себе представила, вообразила…
«Абдулла, убей меня по-настоящему!»
Одна из кульминационных сцен: Абдулла вырывает винтовку из рук Петрухи, бьет его ребром ладони по шее и закалывает штыком его же винтовки.
При ударе Кавсадзе, естественно, руку останавливал у самой шеи Петрухи. И у Годовикова никак не получалось вовремя среагировать на удар. Он вылетал из кадра либо раньше, либо позже.
– Кахи Давыдович, – попросил Николай, – бей меня по-настоящему, чтобы я контакт почувствовал.
Кавсадзе растерялся:
– Да ты что, Кола (так он произносил его имя), убью же!..
– Не убьешь.
После каждого из шести последующих дублей Николай Годовиков потихоньку отходил в сторону и… плевался кровью!
Штыковой удар Мотыль намеревался снять фрагментарно: крупно – лицо Абдуллы и после, отдельно – винтовка. В фильме не показано, как вонзается штык в тело. А Годовикову, Кавсадзе и постановщику трюков Александру Массарскому хотелось, чтобы все выглядело достоверно. Решили подложить под гимнастерку толстую доску. О своих экспериментах они режиссера в известность не ставили: боялись, что запретит.
И запретил бы! На последнем дубле Кавсадзе пробил доску – и штык, по счастью, лишь ободрал Годовикову бок! До этого у Николая никак не получалось заорать так, чтобы криком передать нестерпимую боль. «Владимир Яковлевич, меня никто никогда не резал!» – оправдывался он. А тут так заорал, что Мотыль довольно воскликнул: «Отлично, отлично, Коля!»
