Анна Андреевна Павкина — ветеран труда. Она до сих пор со слезами на глазах и волнением в сердце вспоминает страшные военные годы. И словно всё, что произошло в её жизни в далёкие сороковые, случилось только вчера…
– Отец мой – из деревенских, — рассказала нам Анна Андреевна по телефону, — перед войной был председателем сельсовета в селе Миролюбное Хмельницкой области, сейчас это — территория Украины. Отец добровольцем пошёл на гражданскую войну – сражаться за крестьянское счастье — и получил там тяжёлое ранение, после чего воевать бы уже не смог. Когда началась Великая Отечественная, и пришли немцы, нашей семье нельзя было оставаться в селе, потому что нас повесили бы или расстреляли. Оккупанты всегда так поступали с семьями советских активистов. Секретарь парткома, собравшись уходить к партизанам, посоветовал отцу бежать. Заодно и эвакуировать колхозный скот — главное богатство села. Собрали коровушек в гурт, забрались мама, папа, 9-летний брат и я на телегу и отправились в сторону Киева…
Колхозники со скотиной на переправе через Днепр.
Неусидчивой я была, и хотела во всём помогать отцу, – вот и соскочила с телеги, побежала подгонять скотину… Часть жителей Миролюбного, уехавшая из села вместе с нами, добралась до Киева практически без происшествий, а мы попали под бомбёжку. Был разрушен мост, перепуганная воем вражеских самолетов и взрывами скотина разбежалась, меня едва не затоптали. В этой панике я потеряла родных. Очнулась на обочине, в грязи — одна…
Возвращаться домой было невозможно, – там уже были немцы, и разыскать семью я тоже не смогла – дорога была пуста. А тут — немец на мотоцикле. Потом другой, третий. Потом машины пошли по дороге плотной колонной. Казалось бы, кому нужна в этой военной суете оборванная одинокая девчонка? Но меня поймали, отвели в какой-то сарай, куда свозили и других задержанных поселянок…
Потом нас привезли в какой-то городок, затолкали в телячий вагон в товарном поезде, и – на Германию. На принудительные работы.
«Солдат, помоги!», фотоплакат сороковых годов.
Долгая дорога была, мучительная. Шесть дней мы тряслись в этом неприспособленном для людских перевозок поезде. Относились к нам, как к животным – кормили дрянью, воды могли и вовсе не дать. «Сбегу», – мелькнула мысль в голове. На одной из станций я улучила минутку, отодвинула слетевшую с гвоздя доску в стене вагона и выскользнула на волю. И побрела, куда глаза глядят.
Так оказалась в Чехословакии. Обходчик на станции поинтересовался: «Вы что здесь делаете?» . Все славянские языки похожи, я его поняла. «Да от поезда отстала…» — говорю, — «вышла воды попить, а поезд — ту-ту!!!». «Откуда ехали?». Сказать ему правду я побоялась. «Не помню», – говорю. «Ах, не помнишь? – добро пожаловать в тюрьму!».
В камере, представьте себе, сидела девчушка из моего же села. Нас с ней вместе на работу пристроили — конверты из серой бумаги клеить. Норма — по две тысячи штук в день. Кормили редко и плохо — тяжелым, мокрым хлебом, жидким супом из брюквы, да еще и кровь брали — для немецких раненых. Когда перед взятием крови меня врачи взвесили, я весила всего 42 килограмма.
Потом нас, 80 человек, опять посадили в товарные вагоны и опять повезли на запад. По дороге случилось непредвиденное: наш товарняк лоб в лоб столкнулся с идущим навстречу поездом, в котором тоже везли пленных. Составы столкнулись, сошли с рельсов, вагоны перевернулись, было много жертв, а я снова осталась жива…
Накануне одна пленница — гречанка по национальности — подарила мне иконки. Греки — они, как и мы, православной веры, вот она мне и отдала два образка — Иисуса и Божией Матери. «Пусть тебя хранит Господь», – сказала она. Больше мы с ней никогда не виделись… Может, в самом деле Господь спас меня во время той аварии, и позже, когда месяц мы простояли в тупике и питались тем, что росло рядом на лугу.
Высадка пленниц из эшелона. Концлагерь Дахау.
