«Запрещалось говорить, что едем в Корею»
— Следующий ваш бой случился уже в Корее, Сергей Макарович?
— На Дальний Восток мы должны были ехать летом 45-го, но Японию успели разгромить без нас. В итоге полк выгрузили на подмосковном аэродроме у деревни Теплый Стан. Недалеко от Профсоюзной улицы, на которой сейчас живу…
В какой-то момент меня отстранили от полетов, припомнив немецкий плен. В деле лично разбирался Василий Сталин, сын вождя и командующий ВВС Московского военного округа. Неприятное чувство, честно скажу. Потом подозрения сняли, и вместе с другими летчиками я начал осваивать реактивную технику: Як-15, Як-17… МиГ-15 превзошел самые смелые ожидания. Этот самолет открыл нам совершенно иные возможности. На парад 1 мая 1950 года полетели уже на МиГах. Прошли над Красной площадью на высокой скорости, выполнили фигуры высшего пилотажа, вызвав восторг зрителей.
А через месяц началась война на Корейском полуострове. Американцы быстро уничтожили почти всю авиацию КНДР, на помощь пришла китайская армия, тем не менее, в воздухе практически безраздельно господствовали ВВС США. В критический момент правительство Северной Кореи обратилось к руководству Советского Союза с просьбой поставить реактивные истребители и комплексы ПВО, а также послать добровольцев-летчиков и зенитчиков. Сталин согласился. Сначала наши инструкторы учили воевать на МиГ-15 китайских и корейских пилотов, а с 1 ноября сами стали участвовать в боях с американцами.
Об этом мы, конечно, узнали позже, а тогда в нашу часть приехал генерал Редькин, замкомандующего авиацией Московского военного округа. Он рассказал, что в КНДР напалмом сжигают города и села, поэтому долг советских людей — защитить братский корейский народ от уничтожения. Американцы ведь могли сбросить атомные бомбы и на СССР, не встретив отпора. Редькин спросил, кто готов ехать добровольцем на Дальний Восток. Все подняли руки. Из пятидесяти человек летного состава полка отобрали 32, в основном, участников Великой Отечественной. Меня назначили заместителем командира эскадрильи, возглавил 324-ю истребительную авиадивизию полковник Иван Кожедуб, к тому времени уже трижды Герой Советского Союза.
— А как все было оформлено в официальном приказе?
— Нам никто их не показывал, приказов. В офицерской книжке записали: служба по спецпредписанию. Ни разъяснений, ни уточнений. Даже родным запрещалось говорить про Китай, тем более, Корею. И в письмах нельзя было упоминать какие-либо географические названия. Якобы служим на Дальнем Востоке — и точка.
Ехали на поезде чуть больше недели. Самолеты следовали на открытых платформах под брезентом с предварительно отсоединенными плоскостями. Разместили нас в старых японских казармах под городом Дунфын на северо-востоке Маньчжурии, переодели в форму Китайской народно-освободительной армии с иероглифами на кармане кителя. Несколько месяцев переучивали корейцев и китайцев летать на МиГ-15. А в конце марта пришел приказ перебазироваться на недавно построенный аэродром Аньдун у корейской границы и сменить 29й гвардейский полк, который до нас вел бои.
— Американцы знали, что воюют не с корейцами?
— Не дураки же, должны были догадаться. Хотя официально СССР никогда не признавал, что советская авиация участвовала в боевых действиях, нам категорически запрещали залетать за линию фронта, чтобы не попасть случайно в плен. Воздушные бои проходили только над территорией КНДР, сбитых советских летчиков потом подбирали и доставляли на аэродром китайские или корейские солдаты. Удостоверения личности мы не брали, и инструктировали нас так, чтобы в полете говорить по-корейски, даже специальные шпаргалки подготовили. Почти два месяца заучивали команды. Во время учебных полетов дело обстояло более-менее нормально, благо планшет с подсказками лежал на коленях, но в ходе боевых действий, когда до гибели порой оставались секунды, корейская грамота вмиг улетучивалась из головы, и радиообмен шел исключительно на русском языке. Американцы не могли этого не слышать.
Надо сказать, что нашим пятидесяти, хоть и прекрасным МиГ-15, противостояли три воздушные армии — свыше двух тысяч боевых самолетов. Ясно, что воевать против такой мощи чрезвычайно трудно. Силы были явно неравны — один к сорока. Кроме отличных летно-тактических данных МиГов и мастерства пилотов, нас спасало, что главная задача американцев состояла в том, чтобы сбросить бомбы, выпустить ракеты по целям в Северной Корее и вернуться живыми на аэродромы.
Поэтому наше командование решило не маскировать истребители защитной окраской, а, наоборот, сделать их еще приметнее. Изготовленные из серебристого алюминия, покрытые бесцветным лаком крылья и фюзеляж МиГ-15 были видны на десятки километров, особенно на ярком южном солнце. Американцы своевременно замечали наши самолеты и уходили за береговую черту, куда мы не залетали.
1951 год. Советские истребители на корейском аэродроме.
Но к такой тактике противник перешел не сразу, а после сокрушительного поражения. 12 апреля 1951 года мы вывели из строя двадцать пять стратегических В-29 Superfortress из сорока восьми, летевших бомбить мост через реку Ялуцзян. Были уничтожены и четыре истребителя F-84 Thunderjet. Это походило на настоящую бойню. Все наши МиГи благополучно вернулись на базу, только у нескольких имелись пробоины от огня пулеметов. Американцы объявили в войсках недельный траур и почти три месяца не решались летать в дневное время. Потом «Суперкрепости» стали потихоньку выходить на задания, но старательно избегали встреч с нами.
И все-таки мы нанесли врагу еще один болезненный удар. За так называемую «черную неделю» с 22 по 27 октября 1951 года нам удалось сбить двадцать В-29. Более «Летающие крепости» в зону действия МиГов не лезли. Корейские села и города были спасены от ковровых бомбардировок. Мы же стали презрительно называть В-29 «летающими сараями» — так легко и хорошо они горели.
«Я висел на стропах и ждал конца»
— Получается, игра шла в одни ворота?
— Нет, конечно. Мы использовали сильные стороны МиГ-15 в борьбе с плохо подготовленными для воздушных дуэлей стратегическими В-29, но с истребителями F-86 Sabre дрались на равных. Меня едва не сбили 2 апреля в первом же бою. И потом я неоднократно попадал в серьезные передряги. Однажды никак не мог оторваться от преследования: что ни делал, тройка Sabre висела на хвосте. Пришлось подставиться под огонь корейских зенитчиков, охранявших Ялуцзянскую гидроэлектростанцию. Им дали приказ расстреливать любой самолет, приближавшийся к стратегическому объекту. От разрывов снарядов трясло так, что, казалось, у МиГа вот-вот отвалятся крылья. К счастью, обошлось.
В конце осени 1951 года американцы перебросили в Корею партию модифицированных Sabre с более мощным двигателем, бои стали еще ожесточеннее. Честно говоря, мы порядком утомились от бесконечных полетов. Наш 176й полк насчитывал только шестнадцать боеготовых экипажей, отдыхать не получалось.
А 17 января меня сбили… Нас атаковали три группы Sabre, в какой-то момент я почувствовал резкий удар, и мой самолет начал стремительно вращаться. Прижало к левому борту, рули не действовали. Было впечатление, будто отлетело крыло! С большим трудом я дотянулся до ручки катапультирования, рванул и… от резкого удара на миг потерял сознание. Придя в себя, вытащил вытяжное кольцо парашюта. Купол открылся, меня резко тряхнуло, и я повис на стропах.
До облаков было метров 800. Я оглянулся и увидел стремительно приближающийся F-86. От него потянулись дымные ниточки трасс из шести пулеметов… Дистанция до Sabre оставалась большой, и пули, загибаясь, сначала проходили значительно ниже, но с каждой долей секунды приближались к моим ногам. Помню, даже поджал их — так четко ощущал, что еще миг, и свинец начнет рвать тело на куски. Вдруг трасса исчезла. Смотрю: американец резко накренился и пронесся рядом, метрах в пятидесяти. Меня даже заболтало от вызванной им воздушной струи. Sabre сделал разворот и вновь зашел в атаку…
Думаю, он хотел отомстить за гибель своего ведущего, которого я сбил несколькими минутами ранее. Я висел на парашюте и ждал конца, понимая, что во второй раз летчик вряд ли промахнется. До спасительных облаков осталось метров сто, когда Sabre начал стрелять. Новая трасса прошла далеко, и я успел вскочить в облако. Сразу стало темно, сыро, но ощущение, что меня никто не видит, и я могу не искать взглядом этот чёртов истребитель, было прекрасным!
Весна 1951 года была отмечена «черным днем» для американских летчиков — 29 сбитых самолетов.
— Больше F-86 вас не преследовал?
— Там же гористая и лесистая местность, американец побоялся слишком снижаться, чтобы не зацепиться за сопку.
При посадке я сильно ударился о землю, потом несколько дней болел позвоночник, на затылке выросла огромная шишка. Но главное, остался живым, кости целы!
Погасил купол парашюта, оглянулся. Вроде тихо. Спустился с пригорка и на дороге, идущей вдоль поля, увидел крестьянина с запряженной ослом двухколесной повозкой. Кореец тоже меня заметил, взял в руки вилы… Надо было объяснить, что я — не враг. Прежде случалось, что крестьяне до полусмерти избивали спускавшихся на парашютах американских летчиков. Начал подбирать корейские слова, пытаясь сказать, кто я. Может, не то вспоминал или мое произношение было неважным, но кореец явно меня не понял. Тогда я решил упростить себе задачу и произнес: «Ким Ир Сен — хо! Сталин — хо!»
— Что означает «хо»?
— «Хорошо».
Для гарантии я выдал на бис: «Пхеньян — хо! Москва — хо!» Тут кореец окончательно успокоился и закивал головой: «Хо, хо!» Усадил в двуколку и повез в деревню. Там я на пальцах растолковал, что меня сбили в бою, я — русский летчик, защищающий их землю от американцев. Корейцы залопотали на своем, накрыли стол, угостили какой-то острой капустой, от которой все горело во рту, налили рисовой водки. Словом, встретили гостеприимно. Утром пришла машина из части. Меня уложили в кузов и повезли. Я пытался сидеть, но позвоночник побаливал, все-таки 16кратная перегрузка при катапультировании и удар о сопку давали о себе знать. В том бою, в котором упал мой самолет, погиб молодой летчик Филиппов, а старший лейтенант Вороной с трудом дотянул до аэродрома…
Вскоре пришла замена, мы вернулись в Советский Союз. С 1 апреля 1951 года по 31 января 52го наш 176-й гвардейский полк уничтожил 107 самолетов противника, потеряв при этом двенадцать МиГов. Пятеро летчиков погибли. Тяжелее всего пришлось в первый и последний месяцы боев.
Советские асы смеялись над листовками, которые им подбрасывал противник.
