Свешников взял отрывок из «Хованщины». «Такое можешь спеть?» – спросил. – «Могу», – ответил Родик, и спел. Свешников послушал и подытожил: «Чего вы так волнуетесь? У мальчика абсолютный слух, и я его беру».
Родион Константинович самостоятельно, «по букварю» изучил сначала английский, потом немецкий языки. Как он говорит на последнем – не ведаю. Но уверен, что лучше, нежели покойная Майя Михайловна, которая твердо была убеждена, что к языкам не приспособлена.
Чувство юмора у Родиона Константиновича отменное. Он умеет рассказывать даже о самой примитивной жизненной ситуации так смешно, что в любой компании сразу становится центром внимания. Однажды я ему заметил в шутку, что по выходу на пенсию с должности председателя правления Союза композиторов РСФСР, он мог бы легко работать тамадой на различных мероприятиях ещё и потому, что, ко всему прочему, может много выпить, не пьянея. Идея ему, в принципе, понравилась.
Российский Союз композиторов и Щедрин – тема отдельная в истории нашей отечественной культуры. Союз, как известно, был организован Д.Д. Шостаковичем. Щедрин стал третьим его председателем (после Г. Свиридова) и пробыл на этой, весьма многотрудной должности полтора десятка лет. Вот что сам говорил по этому поводу:
– В последние годы пребывание на этом посту, честно скажу, тяготило меня. Вы же знаете, что моя личная позиция всегда была против того, чтобы что-либо запрещать, кого-то куда-то не пускать и так далее. Все протоколы секретариатов могут подтвердить правоту моих слов. Но ты, сам того не замечая, попадаешь в некое среднеарифметическое – «Союз композиторов». Дошло до того, что один из известных бардов напечатал на своей визитке: «Не член Союза композиторов». То есть эта организация объективно стала у лихих журналистов чем-то вроде жандармерии. Хотя, разумеется, всё было куда как сложнее. Как-то Геннадий Рождественский решил исполнить симфонию Альфреда Шнитке в Горьком. Мне позвонил дирижер филармонии И.Б. Гусман и сказал: «Меня уволят, если вы не пришлете письмо от Союза, что рекомендуете такое исполнение!» И мы написали, чтобы помочь талантливому композитору. Подобных примеров я мог бы привести множество.
Но всё доброе как всегда забывается, остается лишь фантом, что ты был руководителем Союза, и на тебе вроде бы как клеймо. Так я почувствовал себя заложником этой сложившейся «осудительной» системы.
Я никогда не держался за кресло председателя. Денег, как председатель, я не получал, никакими иными благами не пользовался. Именно поэтому у меня всегда были развязаны руки. Сидя в кресле председателя, я всё равно оставался свободным человеком. Им остаюсь и поныне. И был бы рад послужить для других примером в этом смысле. В любом демократическом обществе уход человека с занимаемого поста – абсолютно простые и каждодневные вещи. Мир не рушится, если у тебя отняли кресло или ты его сам покинул. Солнце по-прежнему всходит и заходит.
У Щедрина очень много друзей, и не только в музыкальном мире. А хороших знакомцев – просто не счесть. При этом все друзья и знакомые любят его, искренне им восхищаются. А многие его просто боготворят.
…После одного из юбилейных вечеров Майи Михайловны, который закончился банкетом в четвертом часу ночи, я вынужден был по делам рано утром приехать к ней на квартиру по улице Горького (ныне Тверская) 25/9. При минус десяти мела жуткая морозная метель. У самого крыльца меня догнал запыхавшийся Родион Константинович. Оказывается, он уже сбегал на Чистые пруды. Так я случайно узнал, что Щедрин каждое утро, вне зависимости от степени напряженности и занятости предыдущего вечера, бегает до тех пор, пока «обильно не пропотеет»! К этим регулярным утренним пробежкам его приучил известный писатель и психолог Владимир Леви, написавший знаменитую, нашумевшую тогда книгу «Я и мы».
Родион Щедрин и Майя Плисецкая официально поженились 2 октября 1958 года. Но прожили к тому времени вместе уже два года. Как они познакомились, Родион Константинович вспоминал:
– Майю я увидел сначала как зритель из зала театра. И все достоинства балерины разделил с тысячами почитателей её ярчайшего дара. Позже мои друзья Лиля Юрьевна Брик и Василий Абгарович Катанян, как цирковой номер, предложили послушать из своей домашней звукотеки пленку, где Плисецкая пела весь балет «Золушка» Прокофьева. Пела не только мелодические ходы непростой музыки композитора, но передавала голосом все тембровые нюансы этой партитуры. Запись меня поразила. Поразило, прежде всего, то, что у балерины оказался абсолютный слух, – все прокофьевские мелодии, все подголоски она воспроизводила точно в тональности оригинала. И сейчас музыка Сергея Прокофьева непроста для восприятия, но в те времена – середина пятидесятых – это являло собой большую и непривычную редкость.
Несколькими днями позже в этом же доме принимали знаменитого французского актера Жерара Филиппа. Хозяева пригласили к себе нескольких поэтов, писателей, киноактеров, Плисецкую. Музыкантов в этот вечер представлял я. Это была наша первая с ней встреча. Поздним вечером я – молодой тогда «шофёр» – развозил гостей по домам. В том числе и Майю. По маршруту она вышла последней. Уже прощаясь, Майя попросила меня помочь ей осуществить давнюю мечту – записать на нотной бумаге музыку Чарли Чаплина к фильму «Огни рампы», которая была у неё на пластинке. Ей, помнится, тогда хотелось вместе с Касьяном Ярославовичем Голейзовским перевести историю чаплинской ленты на язык хореографической пластики. В течение двух-трех дней я это сделал. И то была первая работа для меня, музыканта, на которую вдохновила балерина. А позже четыре балета – «Конек-Горбунок», «Кармен-сюита», «Анна Каренина», «Чайка» – были посвящены Майе Плисецкой.
Семейные отношения этих суперталантливых художников почти полвека были на виду у всего мира и не перестают удивлять до сих пор. Какой же душевной крепостью, мудростью, терпением, пониманием и взаимопониманием надо было обладать, чтобы не просто устоять на палубе корабля в вечно штормящем море жизни, но и постоянно укрепляться во взаимной любви! Воистину великие люди!
А когда страна стала в 90-е шарахаться из стороны в сторону, то в какой-то момент он понял, что вихрь перемен может и его подхватить, а ведь главное в его жизни всё же музыка. Ей, и только ей, он обязан отдаваться весь, без остатка. И они с Майей Михайловной решаются уехать из России.
Вот что он говорил по этому поводу.
– Меня многие стали упрекать: дескать, в тяжелое время бросил страну, а в ней как раз наступило время больших возможностей, время предприимчивых людей. Увы, но по своей биологии, по складу характера своего я не могу себя причислить к таковым. Мне спокойнее жить и работать, подчиняясь устоявшимся законам, которые тебя защищают. В Мюнхене я могу сосредоточиться на деле, не отвлекаясь, не суетясь. Мне не так много в жизни отпущено, чтобы размениваться по пустякам. И всё, что от меня останется – это моя музыка.
Да, мне здесь комфортно, удобно и спокойно. Но такая устроенная жизнь даром не дается. Я работаю не покладая рук. За последние годы я написал свыше тридцати произведений. Все они изданы здесь же, в известном издательстве «Шотт». Чтобы у вас было представление о том, что для меня значит сотрудничество именно с таким издательством приведу такой пример.
Все советские композиторы, если так можно выразиться, со своего младенчества были приписаны к гамбургскому музыкальному издательству «Ганс Сикорский». Как-то я получил от них корректуру своей небольшой пьесы на 17 страницах и обнаружил там 133 ошибки. А «Шотт» прислал корректуру на 90 страницах, где я обнаружил всего 4 (четыре!) опечатки. Кроме того, в Мюнхене базируется общество по защите авторских прав композитора, куда я принят еще в 1990 году.
Ну и напоследок – просто из наших личных разговоров, щедринские мысли, фразы, изречения, в разное время мною записанные.
«Начинать, Мишенька, никогда не поздно. К вашему сведению: Вагнер свою первую оперу написал в 42 года».
«Я всегда интересуюсь творчеством коллег. Никогда – завистливо. Я как-то написал кантату «Бюрократиада», и её долго запрещали. Запретители всегда чётко определяли всякую угрозу в свой адрес. Если не понимали её коротким умишком, то чувствовали нюхом, печенкой».
«Сколь я друг, столь и враг хороший. И я с углами, не овальный. Это и про меня строки Павла Когана: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал». Бываю также излишне упрям и недипломатичен. Майя Михайловна в таких случаях любила говорить, что я «кручу ручку» – на своем настаиваю. Но как раз ей-то я почти всегда – вы же прекрасно знаете – уступал и почти всегда делал это с удовольствием. Когда мы с ней бывали в редких разлуках – главной статьей наших расходов становилась оплата телефонных разговоров, а не покупка взаимных подарков».
«Труд пианиста – труд галерный. Но другого способа, чем играть, люди ещё не изобрели. И чем больше твой возраст, тем больше надо упражняться, чтобы хорошо играть. Рояль труднейший, если не самый трудный инструмент. И я стал хитрить: перешёл на орган».
«Многих выдающихся деятелей отечественной культуры мне пришлось отпевать. Среди них и Антонину Васильевну Нежданову. У гроба, Мишенька, по-иному на многие вещи смотришь».
«По жизни я удачлив и везуч. И жил всегда жадно. На все у меня хватало времени: на музыку, на друзей, на футбол, на рыбалку. В молодости работал только запоями. Сейчас стал более дисциплинирован»…
автор: Михаил Захарчук
источник: www.stoletie.ru
