Четвертый год Великой Отечественной войны. Это время действия картины. Место действия — Заполярье. Там доблестно сражались летчики нашей морской авиации, точнее, Гвардейский минно-торпедный авиационный полк Краснознаменного Северного флота. Будни торпедоносцев — так можно вкратце обозначить содержание фильма.
Режиссер картины Торпедоносцы Семен Аранович на съемках сцены затопления фашистами гражданского транспорта с театром лилипутов
Семен Аранович мечтал снять картину о морской авиации, потому что для него она — часть собственной биографии. Правда, воевать ему не довелось, но в течение пяти лет после окончания Высшего военно-морского минно-торпедного училища он летал штурманом в Заполярье, узнал людей, работавших там, познакомился с традициями, бережно сохраняемыми морскими летчиками.
Торпедоносцы летали на машинах «Ил-4». А такой самолет в единственном экземпляре был только на пьедестале перед Музеем авиации Северного флота в Мурманске. Самолет, который «занят» в картине, энтузиасты и сотрудники музея отыскали в тундре, он был подбит в результате прямого попадания в кабину. Машину отремонтировали в краткие сроки, поставили двигатель, остальное оборудование, — словом, возродили к жизни «ветерана» боев.
Торпедные атаки снимались в натуре. Причем делали это «под хронику», чтобы создавалось ощущение документальности происходившего. При монтаже в фильм вошли и подлинные кадры, снятые в годы войны. Первую атаку оператор показал намеренно очень длительной (она идет на экране почти семь минут), чтобы зрители четче «ощутили» героев, поняли, что есть «быт войны». Очень важно было воссоздать время и атмосферу, в которой жили и работали торпедоносцы. Большое значение отводилось музыкальному строю фильма, в него включены мелодии, популярные в сороковые годы. Они ненавязчиво присутствуют в киноленте постоянно.
Герои фильма «Торпедоносцы» ни разу не сказали слов «сражение», «бой». Они говорят: «работа». И черта в их жизни пролегла совсем иначе, чем там, на Большой земле. Потому что нет для них разделения на тыл и фронт: всё — тыл, и всё — фронт. И перемен в жизни почти не произошло: как жили, так и живут. Кроме одной: поднимаясь в воздух, как обычно, они не знают, вернутся ли назад.
А в остальном всё по-прежнему. Даже лексикон вполне мирный, не переменился. И, узнав о гибели экипажа Плотникова, строгий бритоголовый генерал (А. Филиппенко) скажет фразу совсем обыденную, но оттого ещё более горькую: «Баня есть. Парикмахерскую открыли. Театр какой отгрохали. Кажется, живи и радуйся. А счастья — нет».
Белобров возвращается из госпиталя в надежде на счастье, на встречу с любимой — Настей, но Настя изменила ему, вышла замуж за другого — майора Плотникова. Настя хотела счастья, но майор Плотников погибает. Кругом — «но», расставленные войной.
Родион Нахапетов играет, будто гася таящуюся где-то в глубине души его героя стихию отчаяния. Белобров, прекрасно понимающий, что его чувство к Насте обречено на несвободу, всё-таки пытается внести в своё смятение какой-то лад, он пробует как-то объясниться с Настей, заведомо зная бессмысленность каких-либо объяснений…
С таким же сложным, хотя и качественно другим чувством нежности, изнутри подтачиваемой тревогой и сомнением, рассказана авторами история инженера Гаврилова. К нему из детского дома возвращается сын. Раз десять белоголовый малыш, картавя, но не без гордости, произнесёт своё имя «Игорь Гаврилов», с достоинством принимая в дар плитки шоколада.
Но и здесь автор вовремя предостерегает нас от умиления, уничтожая какую бы то ни было сентиментальность жестковатыми нотами: ребёнок по ночам ворует тушёнку, он не помнит никого из гавриловской родни, и Гаврилов-старший, боясь сам себе в этом признаться, уже начинает сомневаться: а он, этот пацан, его ли сын?
