Первая половина октября 1941 года на западном направлении от Москвы выдалась на редкость дождливой и прохладной. С одной стороны это обстоятельство сильно мешало продвижению немецких войск на восток, поскольку дороги раскисли и, даже испытанная в боях, техника отказывалась двигаться по русской распутице с прежней скоростью. Но еще большие трудности преодолевали,окруженные превосходящими силами противника, и измотанные советские дивизии Западного фронта. Уцелевшую после непрерывных боев технику, танки и автомобили приходилось бросать, когда в баках закачивалось топливо, и еще остававшийся драгоценный боезапас использовался для ее уничтожения.
Войска пробивались из окружения, огрызаясь и временами контратакуя, по раскисшим лесам и полям, не имея возможности использовать дороги, занятые противником. И даже когда казалось, что все уже потеряно, и драться против танков и пулеметов организованного и осведомленного врага, имея лишь винтовки и легкие 45-мм пушки с истощенным боезапасом, невозможно, люди дрались, умирали и держались-держались-держались… Именно в те дни, окруженные советские части, сохранившие знамена и честь, решили предпринять последнюю попытку прорваться к своим или погибнуть в боях, но с оружием в руках. Они не просили помощи войсками, поскольку знали — резервов нет, и все зависит только от них самих. Но боеприпасы и топливо для оставшейся техники необходимы были, как кровь для израненного человеческого тела….И Верховное командование Красной армии, не имея точной информации о местонахождении, как окруженных западнее Вязьмы остатков армий Западного фронта, так и частей противника, пыталось организовать снабжение окруженных советских дивизий по воздуху….
…Капли облачной влаги били в стекла очков шлема командира корабля. Кабина пилотов бомбардировщика ТБ-3 не оборудована фонарем, и возможности укрыться от набегающего ветра и дождя- нет никакой. Не было смысла и подниматься выше облаков — лететь всего около часа — и потому командир отряда принял решение идти под нижним краем. Группа из пяти громадных машин шла под самым краем облачного рванья и лейтенанту казалось, что монотонное пронизывание холодных и влажных, серых протуберанцев хоть как-то поможет отвлечься от надвинувшейся вдруг усталости….
Лишь несколько дней назад закончилась большая работа по переброске десанта под Орел, где они только случайно не погибли, когда танки Гудериана вылезли на летное поле аэродрома.Крупно повезло, что высадка уже закончилась, самолет успел взлететь, а десантники сразу приняли бой, отвлекая на себя огонь от улетающей машины. На завтра — работали уже на площадках ближе к Туле. Вся бригада была десантирована вовремя, вместе с техникой, и смогла выполнить задание по сковыванию продвижения немецких танковых дивизий. Хотя и задержала их лишь на несколько дней, но тогда все дни и даже часы октября 1941-го под Москвой были бесценными…
А до этого — сентябрь. Казавшиеся бесконечными, ночные полеты, изматывающее душу ощущение борьбы с нескончаемыми ордами прожорливой саранчи, налетевшими на родную землю. Фашисты рвались к Ленинграду и летчики бомбардировщиков готовы были летать и чаще на бомбометания и для доставки грузов в район Луги, где пыталась выйти из окружения наша группировка войск, если бы техника позволяла….
Заправка топливом и боеприпасами гигантского корабля длится несколько часов, плюс осмотр двигателей и час-другой на отдых экипажу и — снова громовой гул двигателей и устаревшая, но все еще грозная, бывшая краса и гордость советских ВВС медленно и уверенно набирает высоту. Самолет ТБ-3 легко преодолевал зенитную оборону противника, «зависал» на высоте, по причине низкой крейсерской скорости — 200-240 км/час, над целью и обрушивал совершенно сногсшибательный объем бомб — до 4 000 кг на головы обнаглевшего врага. Не менее тяжелыми для экипажей становились и полеты для обеспечения наших войск, медленно отступавших под натиском, пока более сильного и опытного противника. Полки тяжелобомбардировочной авиации, оснащенные ТБ-3, приобрели неоценимый опыт по переброске грузов в ходе довоенных учений. Все это пригодилось сейчас.
…Командир посмотрел направо — сержант Коля — Плахов Николай Иванович, второй пилот, уверенно держал штурвал двумя руками в перчатках и все время поглядывал по сторонам. Счастливая, детская улыбка, то ли от восторга полета, то ли от набегающего потока воздуха, блуждала на его безусых губах. Совсем недавно лейтенант сам отобрал этого талантливого паренька в экипаж, взамен товарища, ушедшего на повышение, из группы новобранцев, прибывших в полк из разных летных училищ. Не ошибся — уроженец Пензенской области был на удивление способным летчиком, да еще и на редкость — веселыми добродушным человеком. С самого начала совместной службы опытный лейтенант тепло, по-братски проникся к желторотому призывнику — выпускнику Балашовского летного училища, который так искренне и комично расстраивался, когда ему не хватило места в экипажах более современных и престижных СБ (скоростной бомбардировщик АНТ-40). Командование училища сержанта «попросили временно» влиться в стройные ряды тяжелобомбардировочной авиации, где он и встретил начало войны. Переучиваться управлять громадным тихоходом проблем не составило, а ощущение полета и удовольствие от власти над четырехмоторным кораблем в открытой кабине были гораздо более острыми.
Традиции товарищеских отношений установились в экипаже бомбардировщика давно — с финской компании, когда впервые им пришлось испытать и друг друга и машину в боевых условиях. Самолет не был оборудован переговорными устройствами и интуитивное взаимопонимание и доверие были залогом успешного выполнения задания, а, подчас, сохранения машины и жизни экипажа. Почти три месяца работы при убийственных морозах- до 40 градусов — в самолете отсутствовал обогрев и пилотам,и стрелкам на турелях приходилось мазать лица жиром — любым, который был под рукой, чтобы избежать обморожения. И внутри грохочущего корабля штурману и бортикам — бортмеханикам — было не намного теплее. Тогда их полк понес первые боевые потери — один экипаж, будучи подбитым, вынужденно пошел на посадку — на лед озера и, чтобы не сдаваться в плен принял неравный бой с белофиннами. Погибли все, а машину успели сжечь.…
Несмотря на солидное пулеметное вооружение, тихоходный ТБ-3 был весьма уязвим для маневренных истребителей противника, и даже живучесть конструкции не всегда выручала при многочисленных попаданиях, особенно, в топливные баки. Что уж и говорить о штатных местах экипажа -их бронирование было, мягко выражаясь, формальным. Зато небольшая скорость давала экипажу значительные шансы на выживание при совершении вынужденной посадки.
….Из отверстия носовой турели высунулся стрелок — сержант Гололобов Василий Федорович и схватился за рукояти спаренного ДА (Дегтярев Авиационный — пулемет) — дескать, все нормально — он службу бдит. Воинственно крутанув турель по передней полусфере, установил стволы по оси самолета, чтобы, как ему казалось, улучшить аэродинамику самолета. Однако, скоро его снова позвали снизу — из штурманской кабины, где сидел с относительным комфортом бортовой штурман и по совместительству — бомбардир — Кузнецов Виктор Георгиевич — старший сержант был одним из старожилов экипажа. Будучи призванным на военную службу и пройдя обучение на штурманских курсах, он все еще оставался в солдатском звании, надеясь на скорое повышение.
Для обслуживания, капризных и часто выходящих из строя, четырех двигателей и систем охлаждения — в полете — требовалось, как минимум, двое борттехников. На некоторых модификациях ТБ-3 в их обязанности входила не только техническая поддержка работоспособности самолета, но и отражение атак истребителей противниками поражение наземных целей. Для этого под крыльями сооружались небольшие выдвижные пулеметные гнезда, прозванные в летной среде — «штанами», на которые, действительно, были похожи. Находится в них, да еще, и стрелять могли только самые смелые и отчаянные люди.К счастью конструкция предвоенных бомбардировщиков была уже лишена этих устройств, применение которых было признанно неудачным. Однако, с тех пор техники могли заменить стрелков, в случае выхода последних из строя.
….В гулком чреве фюзеляжа, позади кабины летчиков, находились воентехники второго ранга — Лужковский Константин Тимофеевич и Салазгорский Иван Васильевич — оба кадровые офицеры с большим опытом летной работы. Грохот работающих двигателей практически полностью исключал возможность говорить, да и шлемы на ушах были плотно подогнаны, чтобы окончательно не оглохнуть. Но за годы военной службы оба научились обмениваться знаками и жестами, так что и слова не требовались. Сейчас двигатели рокотали размеренно, и им оставалось лишь посматривать на приборы небольших панелей управления моторами. Штатные места техников находились сразу за кабиной летчиков и были оборудованы небольшими иллюминаторами. Там, за бортом пролетали клочья седых облаков, а внизу расстилались леса и поля, пересекаемеы кое-где завитушками речных русел и нитками дорог, по которым спешили на запад колонны войск и техники.
