Владимир Викторович Васильев – доктор технических наук, профессор, лауреат Государственной премии Российской Федерации. Сегодня мы публикуем фрагменты его воспоминаний о двух годах, проведенных в городе, захваченном фашистами в годы Великой Отечественной Войны.
Донбасс — шахтерский край.
— Начало войны, 22 июня 1941 года, я будучи 11-летним мальчиком, встретил в одном из крупных индустриальных центров Донбасса – городе Макеевка. Жил без отца, с матерью и тетей. Как фотокадры, в памяти запечатлелись эпизоды военных лет…
…Вот старшие ребята, восторженные, полные патриотического подъема, собираются группами, делятся впечатлениями и уверенностью в скорейшей победе нашей страны над фашистами. Сожалеют лишь о том, что не успеют принять участие в сражениях. Расходились лишь в спорах о том, сколько месяцев понадобится для разгрома фашистов…
Но, к сожалению, уже через пару месяцев приблизилось ощущение надвигающейся беды: скупые, неутешительные сводки о сдаче крупных городов, в особенности столицы Украины Киева, затем Запорожья, Днепропетровска. Введение карточной системы, крестообразная оклейка окон домов бумажными полосками, учебные тревоги, рытье траншей-бомбоубежищ в городском саду. Репрессивное преследование граждан «за распространение ложных слухов», введение штрафных санкций за опоздание на работу свыше 5 минут. Звеняще ощущалось военное положение.
Шахтеры слушают сводку Совинформбюро.
Фронт приближался. Высоко в небе начали появляться немецкие бомбардировщики. Вокруг них образовывались белые клочки разрывов снарядов зениток. Уже в сентябре начался демонтаж и вывоз на запад оборудования заводов и шахт, эвакуация специалистов, ответственных работников, отдельных групп населения, преимущественно, еврейской национальности. Все знали, что евреев фашисты убивают безжалостно.
Начались плановые взрывы теплоэлектростанций, шахтных копров, цехов на заводах, в том числе на одном из крупнейших в то время в Союзе металлургическом заводе им. Кирова. На полях поджигались колосящиеся урожаи пшеницы и другого зерна.
В середине ноября покидает город немногочисленная военная техника, грузовики и подводы отступающих частей Красной Армии. Солдаты в видавших виды шинелях и гимнастерках, в обмотках вместо сапог… Три дня безвластия. Паника. Грабеж магазинов. Растерянность. Нет еды, нет тепла, нет света… Немецкие самолеты с крестами на крыльях с леденящим душу завыванием летают все ниже, почти над головами.
И вот в город врывается армада немецко-фашистских войск. Стремительно, на броневиках и мотоциклах, все в касках, зеленых шинелях и плащах, с автоматами и пулеметами. По сравнению со снаряжением наших отступивших войск контраст был угнетающим.
Взорванный танк на улице Макеевки.
Во второй половине дня появились танки, самоходные орудия, грузовики-фургоны. Вскоре в город вошла и пехота, состоявшая из альпийских стрелков. Затем пошли обозы, представлявшие собой крытые, крепко сколоченные, запряженные в сытых лошадей-тяжеловозов, подводы, подобные изображаемым в довоенных техасских вестернах.
Для временного содержания лошадей был превращен в конюшню стоявший в нашем дворе пустой дом, стены которого возницами без промедления были разрушены. Разместив лошадей, красномордые баварцы по-хозяйски уселись в нашем доме, уплетая колбасу с хлебом и что-то еще. Помню, как мать тихо сказала: «Неужели мальчику ничего не дадут?» Немцы не дали, свернули остатки и завалились спать на наших кроватях.
Немецкие танки.
Уже на следующий день после вторжения фашистов по городу был расклеен приказ немецкого военного коменданта с предписанием немедленно зарегистрироваться в гестапо всем находящимся в городе коммунистам и евреям. Из числа предателей были назначены «городской голова» и штат городской управы; из уголовников набран отряд полицаев.
Через три дня девять коммунистов (те, кто надеялся на «милость победителей») были расстреляны и два дня пролежали у входа в городской парк. Оставшиеся в городе евреи, а это были сотни, а может быть, тысячи, в основном бедных людей, не имевших возможности выехать в эвакуацию, были переселены в пустые овощные склады и бараки на западе города.
Первые дни этим людям разрешалось днем появляться в городе с белыми повязками с изображением шестиугольной звезды Давида. Потом их увезли — и больше они не появились…
Сборный пункт для еврейского населения в оккупированном городе.
Перед самой войной я с мамой бывал в гостях у её знакомой по работе – Фаины, еврейки-вдовы, воспитывавшей маленького, лет пяти, сына Абрашу. Жили они в одной комнате, очень скромно, и выехать в эвакуацию просто не имели возможности. На пятый-шестой день после оккупации в дверь нашего дома раздался тихий стук. Мама открыла. Смотрим – стоит тетя Фаина. За ручку держит Абрашу. У обоих на рукавах повязки с Давидовой звездой и знак «Юде», который велели носить всем евреям, даже малышу.
