«Мы били их, и это главное»
Побеседовать с Ниной Ильиничной, с нашими ветеранами было интересно еще и потому, что с начала 1990-х появляются в России новые книги о войне, где в исключительном, едва ли не победном блеске представлены солдаты и военачальники побежденной Германии. Вслед за летчиками-асами люфтваффе речь пошла и о немецких танкистах. В книге американских авторов С. Митчема и Д. Мюллера «Командиры третьего рейха» величайшим танкистом Второй мировой войны назван Михаэль Виттман из танковых частей СС. Во время Курской битвы он, как утверждается, уничтожил 30 советских танков и 28 орудий. До своей гибели в июле 1944 года Виттман на Восточном и Западном фронте, по немецким данным, уничтожил 138 танков и 132 артиллерийских орудия.
Что можно сказать по этому поводу? Видимо, до выяснения полной картины битв и потерь во Второй мировой войне еще далеко. Но, во всяком случае, едва ли у немецких танкистов были лучшие возможности подсчета подбитых и уничтоженных машин, чем у наших. Можно ли в ходе боя отличить безошибочно подбитый танк от уничтоженного? Значительное число подбитых машин восстанавливалось ремонтниками в сжатые сроки.
Не отрицая высокой боевой выучки немцев, можно ли с абсолютной верой относиться к их донесениям и пропаганде? Приведем две цитаты. В книге «Реквием каравану PQ-17» В. Пикуль пишет об исследовании «Битва за Атлантику выиграна» (М., 1959) американского историка, состоявшего при президенте Ф. Рузвельте историографом войны на море, С.Э. Морисона: «Он считал, что документа точнее вахтенного журнала быть не может на белом свете, и потому после победы с радостью заполучил для работы «дневники» кораблей фашистского флота… Его постигло жестокое разочарование! «Для большинства вахтенных журналов, — писал С. Морисон, — характерны преувеличения и даже искажения истины». Морисон заметил, что вахтенные журналы большинства кораблей флота Германии заполнялись после возвращения корабля или подлодки на базу (что недопустимо!). Морисон пришел к печальному выводу, что показаниям гитлеровских моряков не доверяло даже собственное командование, проверяя все их боевые отчеты по сведениям нейтральной прессы и радиовещанию Би-би-си».
А вот как оценивал счета асов люфтваффе Герой Советского Союза Г.А. Баевский: «Чем сложнее для немцев становилась обстановка на советско-германском фронте (особенно после Курской битвы) и чем выше становилось наше мастерство тем… удивительно! Но количество побед у немецких асов становилось все больше. Похоже, это скорее успех пропаганды доктора Геббельса… Вообще немецкая система подтверждения сбитых асами-«охотниками» самолетов (в отличие от нашей, гораздо более жесткой), как правило, сводилась лишь к свидетельствам заинтересованных лиц… Громкие цифры нечем подтвердить».
Что ж, не имели немецкие офицеры бдительного ока смершевца за спиной, могли и приврать безнаказанно. Чего их, «недочеловеков», жалеть?
Да, были у нас и неоправданные потери, были и самодуры. Но и об этом пишут по-разному. Адмирал Н.Г. Кузнецов выделил у русского историка И.Е. Забелина такую мысль: «История зависит от искусства и умения или даже намерения писателей изображать в славе или унижать народные дела, как и деяния исторических личностей…»
Немецкие мемуаристы ограничены, не могут понять русского человека. Его жертвенный героизм и «почти невероятная способность выдерживать сильнейший артиллерийский огонь и мощные удары авиации» кажутся генералу Ф. Меллентину («Бронированный кулак вермахта») тупой нечувствительностью: «Русский солдат дорожит своей жизнью не больше, чем жизнью своих товарищей». И все же генерал констатирует: «Никто не сомневается, что у России может быть свой Зейдлиц, Мюрат или Роммель — в 1941-1945 годах русские, безусловно, имели таких великих полководцев… Люди, в массе своей апатичные и невежественные, без всякой подготовки, без всяких способностей, действовали умно и проявляли удивительное самообладание. Танкисты Красной Армии закалились в годы войны, их мастерство неизмеримо возросло».
Как могут люди без всяких способностей действовать умно? Этот парадокс показывает столкновение в бедной голове немца русофобских предрассудков и установок с реальной действительностью боев, участником которых он был.
Комбат Н.С. Корявко прошел войну от первого до последнего дня, участник двух исторических парадов на Красной площади — 7 ноября 1941 года и 24 июня 1945-го, награжден орденом Ленина, Красного Знамени, Суворова III степени, Отечественной войны 1-й степени, двумя Красной Звезды, медалью «За отвагу», чехословацким орденом «За храбрость». Он вспоминал: «Метод мой был такой. Стремиться к внезапности. Никогда я не лез в лоб на деревню, на станцию. Обойду, а они сами потом выйдут оттуда, из своих укреплений. Соберу своих хлопцев, поставлю задачу — идем на полной скорости, сколько можем, собираемся там-то, видите ориентир? Собираемся, потом задачу дальше получаем. На полной скорости — р-раз! Стреляйте, бейте! Нужно быстрее вырваться на простор. Прорвать первые позиции обороны, чем дальше от своих войск и от противника, чем поглубже, тем лучше. Если ты хитрый, здоровый — рвись вперед! Это мой метод до конца войны».
В сборнике статей «Правда о Великой Отечественной войне (СПб., 1998) доктор филологических наук Б.В. Соколов утверждает со ссылкой на немецкие исследования, что на самом деле в сражении на Курской дуге потери советских танков были в четыре раза большими, чем у немцев. Более того, Соколов делает такой вывод: «В тактическом и до некоторой степени в оперативном отношении вермахт выиграл Курскую битву. Но превосходство Красной Армии в людских и материальных ресурсах было столь подавляющим, что для немецкой стороны невозможно было выиграть сражение за Курск полностью в оперативном и особенно стратегическом отношении».
Вспоминается рассказ Н.С. Корявко: «Был я и под Прохоровкой. Жара, пыль, гарь, стрельба, самолеты носятся. Солнца не видно. Пишут о том, что наши потери были в несколько раз больше? Это неправда. В таком случае они бы не отступили. А они хорошие вояки были. Воевали и сильно, и крепко. Дрались до последнего. Чего ж они не смелые, когда до Москвы дошли. На Сандомирском плацдарме я полковника в плен захватил. Вызывающе себя вел, нагло. Хоть ты его бей, черта. Надавали ему хлопцы…
В технике мы им не уступали, сами они писали, какой переполох у них вызвали «тридцатьчетверки» под Москвой. Но потребовалось мобилизовать столько народу, столько силы… Дело пошло, только когда народ уже почувствовал в конце концов, что это изверги. Когда партизаны поднялись, когда везде их ждало сопротивление. И мы уже научились, организовались.
Мы всегда гордились, что мы — танкисты, гордились своим корпусом и бригадой. Никакого персонального подсчета, кто сколько подбил, у нас не велось. Я всегда болел за свою роту. Важно, что мы сделали вместе. Мы били их, и это главное».
А вот отрывок из неопубликованных рукописных воспоминаний еще одного ветерана 237-й бригады капитана Николая Петрова о дне 10 июля 1943 года на Курской дуге: «В первых атаках противник проявлял высокую активность. Чувствовалось его стремление любой ценой прорваться на г. Обоянь. Выдержав десять атак противника, ни одного метра земли мы им не уступили. Этот день запомнился неуверенностью вражеских танкистов во второй половине дня и в особенности последней атаки. Чувствовался какой-то психологический надлом. Они несли огромные потери в танках и людях. На их глазах гибли бесславно товарищи, а командование гонит и гонит их на непреодолимую оборону советских танкистов, артиллеристов и стрелковых соединений».
В заключение процитируем мнение на сей счет танкового стратега Германии Г. Гудериана («Воспоминания солдата»): «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя… Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику».
Такова в данном случае правда о Великой Отечественной войне.
автор:Алексей Тимофеев
источник: www.stoletie.ru
