Виктор Оленев школьником ушел на финскую войну. Когда началась Великая Отечественная, бросил институт и записался в ленинградское народное ополчение. Был тяжело ранен под Гатчиной, лечился в ташкентском госпитале. Оттуда попал в штрафную роту за пощечину офицеру: тот приставал к студентке консерватории, выступавшей перед ранеными. Студентку звали Фаина, и перед отправкой на фронт он сделал ей предложение.
Виктор Оленев. Фото: из личного архива
Она поклялась дождаться…
Оленев дошел до Берлина. За последний месяц боев был награжден двумя медалями «За отвагу» и орденом Красной Звезды. А после Победы закончил ленинградскую Академию художеств имени И. Репина, работал архитектором, проектировал дворец культуры в Варшаве и цирк на московском проспекте Вернадского. Умер 13 сентября 2003 года в возрасте 83 лет.
На фронте запрещали вести дневники под страхом трибунала. Как батальонному разведчику удалось их сохранить, одному Богу известно. Рукопись принесла в редакцию «Родины» режиссер Татьяна Ишина, которая была знакома с Оленевым и собирается снять фильм по его военным дневникам.
7 февраля 1945 год. «Нас отделяет еще одна граница»
Родная, нас отделяет еще одна граница. На старой толстой березе у дороги прибита доска, на ней черная надпись в зеленой рамке «ГЕРМАНИЯ». Туман обступает со всех сторон, и далее ста шагов уже ничего не видно, кругом вспаханные поля, зеленая озимь. Первые дома. Хлопцы пошли, набили шесть кур, отдали немкам, велели сварить, приготовить. Они готовят, а сами боятся, дрожат. Сейчас зашел в один дом, смотрю — наш сержант помогает немкам заколотить фанерой разбитое окно. Они тронуты, плачут. Тут же пришел какой-то мерзавец — старший сержант и требует у немки, чтобы она отдала ему свои хорошие ботинки. Мы прогнали его.
12 февраля. «Завтра убьют»
Утром распределили по полкам. Я в 328-й Краснознаменной Варшавской дивизии, в 1107-м полку. Пришли сюда в Кнакендорф пешком. Здесь только вчера были немцы. Все брошено. Встретил товарища с эшелона. Говорит — много наших убито и ранено. Передовая 10 км. Вероятно, завтра будем там…
Настроение такое — ну, я сегодня нахлебался в последний раз. Завтра убьют.
15 февраля. «Первое стихотворение Фаинке»
Три бессонные ночи и четыре дня похода. Спим днем не более трех часов. Вчера со мной произошел такой случай, во время небольшой остановки колонны, присел на мокрую траву. Вдруг очнулся, как от удара. Залитая чернилами ночь, хмурый лес, моросит дождик. Кругом ни звука, ни души. Вскочил. Сколько времени я спал, не знаю. Одному жутковато, снял автомат с предохранителя, взял гранату в руки и бегом, не замечая ни ям, ни кустов, ни луж, ни грязи. Догнал через 2 километра, а меня уже с ног сбились — ищут. Вот она усталость.
Вчера было ровно два года, как я написал свое первое стихотворение Фаинке. Я как сейчас помню тот далекий вечер, потом ночь ожидания, туман, желтые фонари. Далекий родной Ташкент, как часто вспоминаю о нем. Не верится, что есть еще где-то Россия, города, родные люди. Кто-то сказал, что война кончится 16 февраля. Эх, это все шутки. Еще долго, очень-очень долго.
17 февраля. «Я не возьму ничего»
Меня вначале заразил общий азарт трофейщины. Я набрал массу украшений для Фаинки, нашел прекрасные шелковые и тонкие шерстяные носки, пар десять, великолепные кожаные желтые перчатки на меху и массу всякой дряни. Потом поборол себя — все выбросил. Перчатки отдал комдиву, генерал-майору, носки раздал офицерам. Нашел коробку с немецкими орденами, сдал их в политуправление, воспользовался только вареньями. Солдаты зашивают посылки. Я не возьму ничего. Если останусь жив, будут на месте руки, ноги, голова, я все себе сам сотворю.
20 февраля. «Мои куры кипят»
Сижу на свежем воздухе. Весна. Варю кур. Высоко-высоко гудят немецкие самолеты. Передовая рядом. Сейчас говорил с пленными, нашли в сарае 5 человек — два немца, три чехословака. Допрашивали немца унтер-офицера. Отправили в дивизию, боятся страшно. Объяснил, что расстреливать не будут, а отправят в Россию на работы. Обрадовались. Артиллерия гремит во всю.
Сегодня установил, что лучше всего растапливать печь скрипками — дают много жару и быстро воспламеняются. Кипятил на скрипках, становлюсь циничным и жестоким. Старая мораль летит к черту, здесь переоценка ценностей, вернее, абсолютное отсутствие всякой ценности, то есть цены вещам.
Уже 20 февраля, уже два месяца, как я тебя не видел. Сколько еще будет таких месяцев? Да и будут ли они? Но верю в свою звезду, еще не утратил. Надежда теплится, хотя разум и подавляет ее. Ну, мои куры кипят, надо снять пену.
23 февраля. «Больше всего молодые девчата…»
Сегодня День Красной Армии — там, в России. Здесь теплый день, светит солнышко, дороги расползлись. Бодро чирикают воробьи, где-то гудит самолет, стреляют пушки, пулеметы, вот и все. Получили задание собрать как можно больше трудоспособных немцев для земляных работ. Начали обходить все дома по порядку и отбирать людей. Делалось просто — заходили в дом, собирали всех его обитателей в одну комнату и выбирали годных, записывали фамилию и приказывали, чтобы брали с собой хлеба на три дня и лопаты. Набрали 68 человек, больше всего молодых девчат от 18 до 22 лет. После обеда повели их к себе, в Ной Грабе. Ночью шел дождь, многие потеряли в грязи свои туфли, шли босиком, промокли. Я за старшего. Они ко мне относятся с доверием. Привел в дом, расчистили его, нанесли соломы и уложил их спать. Через час подняли немок на работу.
25 февраля. «Сердце болит за немок»
Странная обстановка для фронта — большая комната. Окна выбиты и заложены соломой, подушками, тряпками. Полумрак. Горит и коптит светильник из сала. На стенах висят картины в поломанных рамах, огромные часы стоят поломанные. На полу настелена солома. Вповалку лежат женщины — немки, пьют кофе, отдыхают. Это сейчас моя армия, мои «солдаты». Работают по ночам на передовой, под обстрелом немцев. Роют окопы. Играет патефон, пластинки немецкие.
В окно лезут морды солдат. Вчера один всю ночь ходил за мной, просил одну. Охраняю их сам всю ночь и день. Жалко их, девчата молоденькие — от 17 до 22 лет. Я их именую -«майне гуте золдатен», они смеются. На мой вопрос — Ви эс гейт? — научились отвечать по-русски — «Все в порядке». Сегодня достал им патефон, достаю обувь, полотенца. Каждый день приходит контрразведка, допрашивает их. Сердце болит за них, запуганы донельзя. Не боятся, кажется, только меня.
Опять заводят патефон сами. У меня тоже какая-то жадная потребность в музыке. Я стосковался по тебе, по твоему пению и музыке. Вчера делали наступление, неудачно, потеряли четыре человека, осталось 22 — это на батальон. Сегодня опять наступление, прибыло два танковых полка, но куда-то ушли. Немцы минируют подступы. Опять подожгли одну нашу самоходку. Вчера была жуткая погода. Ветер, дождь со снегом, обстрел. Девчонки промокли до нитки, многие заболели. У меня пропал голос. Больных оставил дома. Лечусь спиртом, но кончается. Немки готовят нам хорошо, вкусно и много. Конечно, так воевать можно — ночь на передовой в окопах под обстрелом, днем в доме с патефоном, кухней и вином. Разве я думал, что такое будет со мной, да еще где — в Германии.
26 февраля.»Набил морду старому другу»
Сижу, как в осажденном замке, в двери ломятся пьяные солдаты, девчата перепуганы. Вышел. Лезут на меня. Пришлось одному старому другу набить морду. Грозят меня застрелить, я плюю на это, я часовой.
Сегодня всю ночь работали под артобстрелом. Дождь, холодный ветер. Сначала нас накрыла наша артиллерия, потом немцы. Девчата перепуганы, но работают, роют окопы. А к свисту пуль уже привыкли, даже шутят. Показывал твои фото, они восхищены — «Прима! Прима! Шоне фрау». Говорят, что видели тебя в нескольких фильмах. Я смеюсь. Наступление не удалось, пехоты нет.
27 февраля. «Отправил девчат по домам»
Только что отправил всех девчат по домам. Последний раз покушали, я их построил, просчитал и проводил. Прощание очень трогательное. Тысячи добрых пожеланий мне. Желают мне увидеться с тобой, быть здоровым и т.п. Я остался здесь. Издали машут руками. Прошел по всей деревне. Прибыли новые части 105-го полка, увидел своих друзей старых. В домах играют гармошки, патефоны, аккордеоны. Мне как-то грустно, как будто стало пусто в селе. Жаль девчат — ведь многие сейчас не найдут своих родных, матерей, детей да еще хлебнут немало горя.
1 марта. «Из товарищей остался в живых один»
С утра дует сильнейший ветер. Редкий дождь. Всю ночь ходил по батальонам на передке. Началась артподготовка. Батальоны первый и третий пошли в наступление. Сейчас вернулся с передка. Там по-прежнему. Из моих товарищей — одиннадцати человек, прибывших со мной, — остался в живых только один. За истекшую ночь устал донельзя. Сейчас мой коллега связной сказал мне, что война окончится 25 марта. Откуда он это взял?
8 марта. «Через месяц будет нам два года»
Враг не сдается и жестоко сопротивляется. Раненые, убитые, стоны, крики боли. Разбросанные руки, ноги, внутренности, кишки, куски окровавленных ребер и уткнувшиеся в землю безмолвные фигуры солдат. Атаки не удались. Я все время на передовой, меня щадит твое счастье, родная. Налетели вражеские самолеты, бомбили, обстреливали. Щелкали разрывные пули. Немец, кажется, употребляет только разрывные.
Выпал снег. Холодно. Ночью сверкают трассирующие пули, рикошетируя от земли, взвизгивают, взлетают ввысь. Ни зги не видно. Били по одиночкам-фрицам из танковых орудий. Не завидую ему. Выбили из первой линии укреплений, они ушли в деревеньку Луценков. Командовал сам генерал-майор, командир 37й танковой бригады. Подбито два наших танка и один увяз, в ушах непрерывный треск и шум от разрывов, взрывов, выстрелов.
Итак, пришло 8 марта. Через месяц будет нам два года. Доживу ли? Кто знает.
16 марта. «… а весна вступает в свои права»
Утром случилось большое несчастье — снайпер подстрелил командира моей роты капитана Таратынова. Попал прямо в сердце. Вообще, сегодня день какой-то неудачный — «катюша» сыграла по своим, много жертв, настроение подавленное. Вчера наша артиллерия давала жизни немцам, сегодня немцы все время бьют по нам. Кругом смерть, смерть и смерть во всех видах, а весна и природа вступают в свои права. Только люди не чувствуют и не ведают этой радости — радости нарождающейся весны. Снаряды с минами летят и летят, рвутся, сотрясая землю, вздымая черные густые облака пыли и дыма, неся смерть и разрушения. За сегодняшнее утро сгорело 5 наших танков, рвались трассирующие снаряды.
