Евграф Николаевич Крутень родился 29 Декабря 1890 года в Киеве в семье кадрового военного. Его родители развелись, когда он был ещё мальчиком. Мать — Каролина Карловна — уехала в Санкт-Петербург, а маленький Евграф остался с отцом — Николаем Евграфовичем.
Отрочество началось для него с момента поступления в Киевский кадетский корпус. По окончании курса он, по настоянию родителя, выбрал Павловское военное училище в Санкт-Петербурге. Однако, Евграф очень быстро пришёл к выводу, что в пехоте служить не так интересно, и перешёл в Константиновское артиллерийское училище. Закончив его в 1911 году по Первому разряду, он получил звание прапорщика и назначение в 4-ю конно — артиллерийскую батарею, которая дислоцировалась в «родном» Киевском военном округе.
Через год Крутень был произведён в подпоручики и переведен во 2-ю батарею 2-го конно — горного артиллерийского дивизиона. В Июне 1913 года, когда 3-я авиационная рота и дивизион полковника Ханжина занялись первыми опытами отработки совместных действий авиации и артиллерии, Евграфу Крутеню посчастливилось попасть на эти маневры, где и состоялось его первое знакомство с авиацией. Участвовавший в маневрах будущий Авиадарм В. М. Ткачев вспоминал следующее:
«Спокойные и уверенные подъёмы и спуски без единого дефекта внушили большое доверие к полётам, и появились многочисленные пассажиры — любители. Мне особенно запомнилась фигура коренастого, невысокого роста, юного подпоручика 2-го конно — горного артиллерийского дивизиона. Он внимательно и, как видно, с большим переживанием следил за полётами аэропланов. Но, наконец, не вытерпев ожидания «пассажирской очереди», подбежал ко мне и возбуждённым тоном произнёс:
— Господин сотник, возьмите меня с собой полетать !
Я невольно вспомнил, как и я когда-то ( 2 года тому назад ) горел желанием «полетать», и, сочувствуя подпоручику, взял его на внеочередной полёт. Это был прославившийся позже ( во время Первой Мировой войны ) бесстрашный истребитель Евграф Николаевич Крутень».
После полёта в качестве пассажира Крутень буквально забросал начальство рапортами с просьбами о переводе в авиацию. Наконец его ходатайства были удовлетворены, и Евграф получил назначение в 3-ю Киевскую авиационную роту — для, как тогда говорили, «прохождения лётного ценза». К новому месту службы он прибыл 7 Сентября 1913 года. Видимо, для полноты впечатлений, в этот же самый день он стал свидетелем того, как П. Н. Нестеров впервые в мире проделывает «мёртвую петлю».
Отучившись на лётчика — наблюдателя, Крутень сначала получил назначение в 9-й корпусной авиаотряд, но затем сумел перевестись в «нестеровский» — 11-й. В Сентябре 1913 года, участвуя в качестве летнаба в маневрах Киевского военного округа, он, вместе со своим командиром и учителем, совершил несколько совместных полётов.
В Январе 1914 года, по ходатайству Нестерова, Крутень был направлен в Гатчинскую авиашколу. Здесь он обучался пилотированию на «Фармане-16», и при этом успел в качестве пассажира поучаствовать в перелёте Гатчина — Псков — Рига — Ревель — Гатчина ( вместе с поручиком А. А. Кованько ). Незадолго до окончания курса ( 5 Сентября 1914 года ) Евграф Крутень дважды проделал «мёртвую петлю», а ещё через 2 дня в воздушном бою погиб его кумир — штабс-капитан Пётр Нестеров.
К тому времени Первая Мировая война уже полыхала вовсю, и теперь у Крутеня имелась реальная возможность на практике продемонстрировать всё, чему он научился. В Сентябре 1914 года он прибыл на фронт, и в рядах сначала 21-го корпусного, а затем 2-го армейского авиаотрядов принял участие в разведывательных и бомбардировочных миссиях.
Так, 5 Апреля 1915 года, узнав о варварских бомбардировках немецкими лётчиками русских санитарных поездов и госпиталей, он возглавил ночной «налёт возмездия», лично сбросив 6 бомб на вражеские окопы и резервы восточнее реки Бзуры.
12 Ноября 1915 года Евграф Крутень был назначен командиром 2-го армейского авиаотряда, а в начале весны 1916 года отправился в Москву на завод «Дукс», где занялся испытанием и приемкой новых самолётов для своего подразделения.
Здесь он познакомился с будущим покорителем «штопора» К. К. Арцеуловым ( в то время — лётчиком 18-го корпусного авиаотряда ), который в этот момент прибыл в Московскую авиационную школу для переподготовки на лётчика — истребителя. Позже Константин Арцеулов писал о Крутене следующее:
«Небольшого роста, коренастый, плотно скроенный, с приветливым открытым лицом, всегда одинаково спокойный, сдержанный в жестах, он производил очень приятное впечатление.
Очень скромный в быту, Крутень вёл спартанский образ жизни, весь уклад которой был приноровлен к развитию лётных способностей. Всё свободное время Евграф Николаевич проводил на аэродроме, наблюдая полёты других, и пользовался каждым случаем полетать на самолётах разных типов. В часы, свободные от полётов, Евграф Николаевич садился за работу по обобщению боевой деятельности русской авиации на фронте…»
Именно к этому времени относятся первые рапорты и докладные записки Крутеня, в которых он призывал командование приступить к созданию специализированных истребительных частей.
После возвращения на фронт Крутень летал на двухместном разведчике «Вуазен ЛА» — первом на русском фронте самолёте, получившем в качестве штатного вооружения пулемёт. Машина была тяжёлой, мало подходя для ведения наступательного воздушного боя, но Евграф постоянно искал встречи с противником, и 6 Марта 1916 года фортуна ему улыбнулась. К сожалению, не сохранилось никаких сведений о сбитом им в этот день самолёте, однако именно тогда на счёт Крутеня была записана 1-я победа.
Примерно через месяц было принято решение создать первые истребительные авиаотряды. Вполне естественно, что командование вспомнило о Крутене, и в Мае 1916 года он был назначен командиром ещё не созданного 2-го истребительного авиаотряда. Евграф Крутень с величайшей радостью и энтузиазмом занялся его формированием, и уже в конце следующего месяца рапортовал о боеготовности своего соединения.
7 Августа 2-й истребительный авиаотряд прибыл на фронтовой аэродром неподалеку от местечка Несбиш, а через 3 дня Крутень одержал свою 2-ю победу. Его трофеем стал германский «Альбатрос С.III», совершивший после боя вынужденную посадку за позициями 9-го армейского корпуса Русской Армии.
Ещё через 3 дня жертвой Крутеня стал «Румплер С.I», совершавший разведку в районе железнодорожной станции Столбы. Меткое попадание в радиатор вынудило неприятеля к экстренной посадке. Экипаж попытался сжечь машину, но был захвачен в плен подоспевшими казаками, которые и доставили германцев на аэродром к русским лётчикам. Молодой русский офицер и его «гости» стали героями газетных репортажей.
Дело в том, что в соответствии с неписаной авиационной традицией, попавшие в плен вражеские лётчики могли рассчитывать на прощальный ужин у победителя. Своеобразие ситуации заключалось в том, что «в гостях» у Евграфа Крутеня оказались сразу два неприятельских экипажа. Правда, газетчики слегка приукрасили этот случай, выдумав историю про некоего германского Майора, якобы, решившего отыскать сбитых Крутенем подчинённых, и увеличившего своей персоной число «гостей» за столом у русского лётчика.
На самом деле промежуток между двумя эпизодами журналисты сократили с 3-х дней до нескольких часов. Несколько по — иному фактическая канва событий отражена в приказе командующего 2-й армией генерала Смирнова:
«1 Августа [ 14 по новому стилю — примечание авторов ] сего года, около 19 часов над Несвижем появился неприятельский самолёт. Командир 2-го авиационного отряда истребителей штабс-капитан Крутень, всего лишь 30 Июля сбивший немецкого лётчика в районе Сроятичи, тотчас же поднялся на своём «Ньюпоре», нагнал немца и вступил с ним в бой. Я, многие чины моего штаба и весь город любовались смелым поединком двух самолётов. Штабс-капитан Крутень коршуном налетал на немца и после короткого, но чрезвычайно эффектного боя сбил немецкий самолёт «Альбатрос» [ на самом деле, как указывалось выше, это был «Румплер» — примечание авторов ], вынудив немецкого лётчика спланировать недалеко от города. Население, с захватывающим интересом следившее за смелыми и искусными действиями нашего героя — лётчика, радостно кинулось за город и устроило ему овацию. Штабс-капитану Крутеню за проявленную им исключительную выдающуюся удаль, бесповоротную решимость и доблесть в борьбе с врагом объявляю мою сердечную благодарность. Приказываю представить его к награде».
Здесь следует отметить лётное мастерство и меткость Крутеня, «подарившего» русской авиации 2 практически неповреждённых неприятельских самолёта — разведчика. О достоинствах этих аппаратов свидетельствует, например, тот факт, что максимальная горизонтальная скорость «Румплера С.I» ( 152 км/час ) была вполне сравнима со скоростью «Ньюпора-11», на котором летал победитель, а «Альбатрос С.III» считался хорошо вооружённой и очень маневренной машиной, часто использовавшейся в качестве двухместного истребителя.
Германский двухместный разведывательный самолёт «Румплер С.I».
На этом боевые успехи Евграфа в 1916 году закончились. Вместо милой его сердцу деятельности лётчика — истребителя Крутеню пришлось посвятить себя не столь увлекательной, но не менее важной организационной работе.
Речь в данном случае шла о создании 2-й Боевой авиагруппы, которая, наряду с уже существовавшей 1-й Боевой авиагруппой А. А. Казакова, должна была противостоять 2-й германской Боевой эскадре. Однако, главными противниками Евграфа Крутеня стали не немцы, а извечные российские беды — бюрократизм и косность, царившие в военном министерстве, вкупе с неразберихой в среде высшего военного командования. К сожалению, этой борьбе не удалось увенчаться успехом: фактически сформированная Крутенем из 2-го, 8-го и 10-го истребительных отрядов 2-я Боевая группа оказалась растащена по частям командующими соответствующих армий, вспомнивших о том, что и у них есть своя авиация, и потребовавших её обратно.
В утешение Евграфа Крутеня отправили в Ноябре 1916 года на стажировку во Францию, где ему довелось воевать в составе 3-й эскадрильи знаменитых «Аистов». Именно тогда Крутень познакомился с самым прославленным лётчиком Франции — Ж. Гиннемером, с которым у него было много общего.
Любопытно, что много лет спустя один из пилотов «Аистов» — русский подданный Э. И. Меос давал Крутеню не очень-то лестную характеристику:
«Когда я был во Франции, в нашу эскадрилью на стажировку прибыл какой-то русский лётчик — офицер, шатен ниже среднего роста, с Георгием на груди френча. От напогонных эмблем и звёздочек рябило в глазах, чего тут только не было: вензеля царя, муха — орёл, перекрещенные пушки, максимальное количество звёздочек и ещё что — то. Этот капитанишка был высокомерным, критиковал всё, от чего гостеприимные французы его недолюбливали. Ходил он в шпорах и носил стек. Когда я о нём, примерно 6 лет тому назад, говорил Ткачеву, тот сказал, что это был Крутень. Я обратился к нашему комэску во Франции, тот тоже подтвердил, что это был Крутень. На меня, волонтёра — старшего унтер-офицера, он не смотрел даже, а когда узнал от японского политэмигранта — капитана, что знаменитый ас, «русский воздушный казак Вердена» Виктор Фёдоров — «царский преступник» — этот штабс-капитан шарахнулся в сторону и с ним ни слова не говорил».
