Разведчик Николай Кислица

Мне позвонили. «Я — жена брата нашего известного земляка, Николая Филипповича Кислицы. Наш родственник — героический человек, погибший в войну. Но, к сожалению, о нём мало знают». Это был звонок Валентины Тихоновны Кислицы из хутора Свободного.

Он — один из тех, кто не знал безмятежной юности, кто 18-летним шагнул прямо в войну. Лето 1941 года. Вместо ушедших на фронт мужчин на тракторы сели подростки, в том числе и Николай. Я видела его фото — 16-летнего тракториста, комсомольского секретаря в фуражке, повернутой козырьком назад, и улыбающегося. Это его последнее фото, на котором он улыбался в своём родном хуторе Майском. Работа в поле чередовалась с мобилизацией на рытьё оборонительных укреплений на левом берегу Дона: окопов, капониров, противотанковых рвов.

Быстрое продвижение немцев помешало эвакуации последней партии молодёжи колхоза ордена Ленина им. Первого мая. И она малыми группами возвращалась в родные хутора. Потихоньку стали собирать брошенное нашими при отступлении оружие (у Николая была особая винтовка, противотанковая, СВТ-10).

Молодёжь стала готовиться к приходу наших. Освобождение родного посёлка Целина, района и приход Советской Армии они встретили, не прячась в погребах, на блоковой скирде соломы, чтобы видеть бой, принять в нём участие, а потом «нечаянно» пристать к войскам. Офицеры тогда забрали у них оружие, а их, «обиженных», отправили в военкомат.

Николай — из того, первого, февральского призыва 1943 года, который почти весь попал и пал на Миус-фронте. Ходили слухи, что даже немцы переступали через мёртвых и умирающих в муках наших стриженых пацанов, грудью бравших высотки вроде печально знаменитой Саур-горы, что в Донбассе. Среди этих солдат-мальчишек был и Николай Кислица. Но он чудом выжил в тех боях. Может, эти первые кровавые бои настолько потрясли Николая, что он ни на одной фронтовой фотографии больше уже не улыбался. Юноша с морщинами на лбу, с первой сединой. Как пелось в «Балладе о красках» Р. Рождественского, которую исполнял Муслим Магомаев, «видно, слишком много белой краски у войны».

Разведчик Николай Кислица

Там, на Миусе, он потерял в бою друзей и земляков — Ивана Пальчикова и Владимира Рослякова. Кстати, их, убитых, привезли на повозках солдаты и похоронили на хуторе Майском, в родной земле, где они под памятником с красной звездой покоятся и поныне.

Война продолжалась. Однажды в часть прибыл старший лейтенант Туманиани, с которым Кислице будет суждено пройти всю оставшуюся войну. Солдат построили. Короткое знакомство и короткая команда-призыв: «Кто хочет в разведку? Два шага вперед!»

И Николай, в числе 12 рисковых ребят (с тремя из них, оставшимися в живых, судьба свела меня позже), вышел из строя. Вышел не только на два шага вперед, а навстречу всей своей славной, но короткой судьбе.

Разведчиков никто специально, так, как танкистов, саперов, не готовил. Ими становились добровольно самые отважные и дерзкие солдаты. Науку одной из самых рискованных на фронте профессий познавали на опыте, щедро оплачивая его своей кровью. В одном из боев под станицей Мечётинской Николай проявил отчаянную смелость и сообразительность при уничтожении вражеского дзота. За тот бой он был награжден медалью «За отвагу».

В отряде разведчиков Кислица подружится с уже опытным сержантом, имеющим не одну боевую награду, своим тезкой Воробьёвым. Встретился, чтобы пройти с ним оставшиеся два года войны и быть им же похороненным. Их фронтовая дружба настолько была крепкой, настолько они обязаны друг другу жизнью, что Николай Макарович Воробьёв до сих пор время от времени навещает семью Кислицы. Именно по его настоянию бывший командир полковой разведки полковник Туманиани пригласил младшего брата Николая, ныне здравствующего Фёдора, в город-герой Брест на слёт ветеранов-разведчиков. А более 20 лет назад, наконец-то, состоялось моё личное знакомство с этим отважным разведчиком Великой Отечественной войны, работавшим на момент нашей встречи директором одной из средних школ Волгодонска.

— Мне хорошо помнятся все операции, я даже сейчас бы различил немцев: какого из них, когда и как брали, — неторопливо, как по написанному, начал свой рассказ старший по возрасту и по званию Николай Макарович Воробъёв. Впустую он не жестикулировал — умел собою владеть, как и положено разведчику. — «Языков» легко берут в книжках. А в жизни их приводили редко, чаще притаскивали своих ребят на плащ-палатках.

— Почему армия на Миусе не имела два месяца «языка»? — задал он мне вопрос и сам же на него ответил.

— Да потому, что не могли его взять. Не одну разведгруппу положили. Немцы подстерегали нас везде и уничтожали. Они — вояки сильные, смышлёные. Поэтому «языки» ох как тяжко нам доставались.

Поэтому решили охотиться за немцами не группами, а по одному-два человека, чтобы сократить потери, да и незаметнее получалось. Короче, заприметили мы одного немца, который, как по расписанию, ходил за бугорок «по большому». Дело было в обед. Немцам и в голову не могло прийти, что среди бела дня кто-то в одиночку поползет на верную смерть к их траншеям. А Николай Кислица пополз, я прикрывал его. Да разве я один прикрывал? Весь полк был наготове открыть огонь. С другими разведчиками, вот с этими ухарями, — кивнул он на двух своих друзей-разведчиков, приехавших с ним на эту встречу, — я должен был, в случае чего, Николая вытащить, с «языком» или без «языка», живого или мёртвого. Такой у нас, разведчиков, закон. Гибли ребята, но этот закон мы никогда не нарушали. Разведчик должен быть уверен, что если хоть что-то от него останется, будет похоронен своими.

Разведчик Николай Кислица

От этих жутких слов меня словно передернуло, и я воскликнула:

— Так дело ж было днём, как можно было ему самому спастись, или вам его вытащить?!

Все смолкли и молча подняли рюмки. Николай Макарович твердо (я подумала, что таким он, решительным и убежденным, конечно же, был и на фронте), как отрубил, отчеканил:

— Во всяком случае, мы бы его у немцев не оставили!

Читай продолжение на следующей странице
AesliB