Еще несколько дней боренья с самим собой, думы о правде жизни, о суровой правде его дела, в жертву которому раз и навсегда теперь будет принесена его личная жизнь. Его назначение — иное. И тогда поэт прощается со своей Кармен уже в стихах, отчаянно и решительно:
Была ты всех ярче, верней и прелестней,
Не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни.
Он крепко обжегся, но реальная Кармен не для него, поэта. Невозможно сочетать счастье с тревогами жизни, с ее ужасами, с совестью, с трудом. Невозможно уклониться от пути, предназначенного Богом, судьбой, долгом. Дельмас еще будет гостить у поэта в его любимом Шахматово. По вечерам петь за старинным клавесином романсы, «Хованщину» и «Кармен». На склоне лет она вспоминала: «Он говорил, что художник и не может быть счастлив, что искусство там, где страдания. Я с этим никак не соглашалась, я любила все солнечное, светлое». Да, уровень духовности был разный. В Шахматово они много гуляют, говорят о том же, о взаимном непонимании. И тогда Блок решается на суровое и прямое письмо: «… ни Вы не поймете меня, ни я Вас — по-прежнему. А во мне происходит то, что требует понимания, но никогда, никогда не поймем друг друга мы, влюбленные друг в друга. Той недели, которую Вы провели в деревне, я никогда не забуду. Разойтись все труднее, а разойтись надо. Меня настоящего, во весь рост, Вы никогда не видели».
Бегство от жизни в соловьиный сад любви — не для поэта. Бог создал его таким. Наконец, Кармен что-то поняла:
Превратила все в шутку сначала,
Поняла — принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слезы платком вытирать…
Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась
И, должно быть, навеки ушла.
Еще не совсем ушла. Иногда все же встречались, потом и он получил от нее письмо «любящее и мудрое», каких не бывало еще. Когда Блок был призван на военную службу, писала туда, слала подарки. Уже после 1917 года, поддавшись воспоминаниям, он стал разбирать «ящик, где похоронена Л.А.Дельмас». И записал: «Боже мой, какое безумие, что все проходит, ничто не вечно. Сколько у меня было счастья с этой женщиной. Останется эта груда лепестков, всяких сухих цветов, роз, верб, ячменных колосьев, резеды». Иногда ночами все еще снилась, однажды плакала во сне.
О Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.
Но время было к ней великодушней: поэт обессмертил свою Кармен. Вскоре они стали просто добрыми знакомыми, хотя Любовь Александровна много раз проявляла заботу о Блоке, пыталась помочь сильно голодающему поэту. Он отвергал и это, хотя, разбирая в последний раз свой архив, все записные книжки о ней, оставил:
О да, любовь вольна, как птица.
Да, все равно — я твой!
Нам остались не просто стихи, а шедевры интимной лирики. И вот эти строки: «Она вся благоухает, золотой, червонный волос, из миллионов единственный, я ничего не чувствую, кроме ее губ и колен». Гениальный поэт надолго замолчал. Он вслушивался в гул революции, после которой «всем радость будет». Звал других вслушаться в ее музыку. А когда она безжалостно пронеслась по огромным сугробам разоренного города — все понял и отрекся от нее.
В первый же приезд в Петербург мы вдвоем с дочерью разыскали три дома: Пушкина, Достоевского, Блока. В комнатах на Офицерской улице долго стояли у посмертной маски поэта. Никогда и никого смерть так не изуродовала. Это ли златокудрый красавец Александр Блок?.. Какие же страшные муки изглодали прекрасное лицо? Обманула музыка революции? И жить, в ней и с ней, не захотел.
источник: mygazeta.com
