Подвиг молодого Платова

Ларионов молча пожал ему руку. В это самое время Платов, пристально вглядывавшийся в степь, вдруг радостно перекрестился. Ему показалось на самом горизонте большое серое облако, которое быстро росло, ширилось и вдруг зарябило многими точками. Эти точки отчетливо и ясно стали вырисовываться в прозрачной синеве вечернего воздуха, и зоркий глаз степняка безошибочно угадал в них скачущих всадников.

— Ребята! — воскликнул Платов. — Смотрите, уж это не наши ли скачут на выручку?..

— Наши! Наши! — закричали казаки, и сотни рук поднялись, чтобы сотворить крестное знамение.

Помощь действительно была недалеко. Один из казаков, посланных Платовым, был убит, но другой доскакал до Бухвостова и передал ему известие, которое мгновенно подняло на ноги весь отряд. Гусары, казаки, драгуны бросились седлать лошадей. Шумный говор пошел по всему бивуаку. Одни татары, узнав о близости Девлета, пришли в отчаяние и ни за что не хотели следовать за нашими войсками. Знатные ногайцы вместе с Бухвостовым идти отказались, и вождь их, Джан Мамбет «с изумлением и жалостью смотрел на отряд, числом не более 500 сабель, скакавший, как он полагал, на свою погибель». Уговаривать их было некогда. Пока Бухвостов с эскадроном ахтырских гусар и с легкой драгунской командой выезжал из лагеря, полковник Уваров со своим казачьим полком уже был далеко впереди и прежде всех подоспел на помощь. Минута — и триста казаков с опущенными пиками врезались в тыл неприятелю. Это была атака отчаянная, безумная, не оправдываемая ничем, кроме слепой и дерзкой отваги, но именно эти-то свойства ее и имели решающее влияние на судьбу Калалахской битвы. Десятки тысяч людей, несомненно, храбрых, вдруг дрогнули и, смешавшись, как робкое стадо, обратились в неудержимое бегство. Началась паника — та страшная паника, которая безотчетно охватывает массы и подчиняет их одному только животному инстинкту самоспасения. Платов посадил своих казаков на уцелевших коней и ударил из «окопа». Казаки, преследуя бегущих, нагнали их прямо на отряд Бухвостова, который принял их картечью из четырех орудий. Это была единственная победа, едва ли когда встречающаяся еще в наших военных летописях. Тысяча всадников гнала перед собой двадцатипятитысячную армию, охваченную паникой! Три раза пытался неприятель остановиться, чтобы собрать свои рассеянные силы, и три раза, сбитый Бухвостовым, снова бросался в бегство. Опомнившиеся ногайцы приняли в преследовании Девлет — Гирея живейшее участие и рубили всех, кого удалось настигнуть. Крымчаков и закубанский сброд преследовали до Кубани. И здесь Платов отличился. ’’Платов, — доносил потом Бухвостов, — будучи в огне, оказался вполне неустрашимым. Он сумел ободрить своих подчиненных, приходивших уже в отчаяние, и этим способом удержал их в слабом укреплении до моего прибытия. Затем, во время преследования, он с величайшей опасностью для жизни бросился на многочисленные толпы неприятеля, подавая пример своим подчиненным, особенно в лесном сражении близ Кубани, где ободренные им спешенные казаки оказали храбрость примерную». Это был финал, после которого все татарское скопище разбежалось в разные стороны, и собрать его не представлялось уже никакой возможности. Казакам досталась богатая добыча. На месте боя они собрали и похоронили свыше пятисот неприятельских трупов. У Платова выбыло из строя только восемьдесят два человека, но до шестисот лошадей, так что большая часть его отряда осталась пешей. «Если кому-нибудь придется быть в таком же положении, — говорил известный наш партизан Д.В. Давыдов, — тот пусть вспомнит подвиг молодого Платова, и успех увенчает его оружие. Фортуна, не всегда слепая, возведет, быть может, твердого воина на ту же ступень славы, на которую вознесла она и маститого героя Дона».

Калалахская битва была выиграна. Дон был спасен от погрома, и с этих пор казаки заговорили о Платове, как о чем-то чудесном. Начальство обратило на него особенное внимание, и вся армия, также двор и сама императрица узнали его имя. Но всех более полюбил его знаменитый Потемкин, который до самой смерти своей оставался истинным его благодетелем и покровителем. Калалахское сражение было, можно сказать, яркой зарей блистательной славы, которая сделалась с тех пор неразлучной спутницей его на военном поприще. После этого сражения закубанские хищники, отчаявшись поживиться на Дону и в ногайских стойбищах, покинули незадачливого хана. Однако Девлет — Гирей не пал духом, начавшиеся волнения в Чечне и Кабарде увлекли его под Моздок, откуда, вновь разбитый, он бежал в Чегем. Отряд Бухвостова на плечах бегущего противника достиг Кубани, перешел ее вброд и здесь втянулся в бои с черкесами. В начале июня Бухвостов с гусарами и с казаками Уварова, Платова и Данилова в жестоком бою снова разбил «громадное скопище черкесов» у города Копыл (ныне Славянск-на-Кубани). В разгар битвы Бухвостов и Уваров ворвались в сам город, где захватили тридцать четыре турецкие пушки. За этот подвиг Бухвостов был награжден орденом Святого Георгия третьей степени. Весь июль и начало августа над Кубанью гремела кононада. Наконец стало известно, что в Кучук-Кайнарджи подписан мир. Беспокойного Девлет — Гирея турки сами обвинили в том, что он все время преследовал личные цели, хотел объединить всех татар и сделаться независимым от Турции. Султан Абдул Гамид велел схватить хана и доставить в Константинополь. На Кубани и Тереке стало потише. «Кабарда, закубанские татары и Чечня, не смея повторять открытых нападений на русских без поддержки Турции, занялись своими, искони неразрешимыми и нескончаемыми распрями…». А полк Матвея Платова с Кубани был переброшен в Россию «гонять самозванца Пугача». И произошло еще одно событие, важное для Дона, которое и нашего героя коснулось. Всех, кто в это время казачьими полками командовал, приравняли к русским воинским чинам, считали их пониже майора, но повыше капитана.

Дальнейшая служба Платова не раз снова принадлежала Кавказу. Он еще возвращался сюда полковым командиром на Кавказскую линию, а потом в качестве походного атамана во время персидского похода графа Зубова. Но эти кратковременные походы не дали ему случая совершить что-нибудь достойное его имени. В 1806 году, будучи уже войсковым атаманом, он в первый раз повел свои донские полки на битвы с французами и с этих пор до взятия Парижа, можно сказать, не вынимал ноги из боевого стремени, совершив ряд громких подвигов. Насколько популярно было тогда имя Платова в Европе, можно судить по следующим фактам. В Лондоне, в общем собрании сословий города, было постановлено, в признательность великим подвигам Платова, поднести ему от лица английского народа драгоценную саблю в золотой художественной оправе. На эфесе ее на одной стороне по эмали изображен соединенный герб Ирландии и Великобритании, а на другой — вензелевое изображение имени Платова, верх рукоятки покрыт алмазами, на ножнах медальоны превосходной чеканки изображают подвиги и славу героя, на клинке — соответствующая надпись. Большой портрет атамана помещен в королевском дворце рядом с портретами Блюхера и Веллингтона – это были изображения трех главных бичей ненавистного для англичан французского императора. Под этим портретом висит картина, изображающая знаменитого белого коня — верного и неразлучного спутника атамана во всех боях, написанная по приказанию принца-регента одним из знаменитейших в то время лондонских художников. Коня этого в полном казацком уборе Платов, тронутый сочувствием к себе английского народа, подарил, уезжая из Лондона, принцу-регенту, как представителю могущественного государства. Донской красавец был принят на королевские конюшни и кончил жизнь вдали от родных степей. Возвратившись на Дон генералом от кавалерии, графом и с бриллиантовыми знаками Андреевского ордена, Платов думал еще посвятить остаток своих дней внутреннему благоустройству родины. Но смерть уже стерегла его, и 3 января 1818 года маститый атаман скончался в своем небольшом поместье около Таганрога, шестидесяти семи лет от роду. Рассказывают, будто бы легендарный богатырь, сломленный тяжелым недугом, в последние минуты произнес следующие слова: ’’Слава! Слава! Где ты? И на что ты мне теперь пригодилась?» Когда он умер, завистники и карьеристы, поднаторевшие в придворных интригах и внутренних донских дрязгах, давали оценку войсковому атаману Матвею Платову жесткую и нелицеприятную. Немалая часть Войска Донского бранила его — тщеславный вор, пьяница. матершинник, карьеру на бабах сделал… Первая жена — дочь атамана Ефремова, вторая — дочь атамана Мартынова. Но ветер времени и истории развеял мусор с его имени. И мы Платову симпатизируем. Он — наш, славнейший из казаков.

Платов в эпоху наполеоновских войн

Как при жизни Платову не приходилось долго задерживаться на одном месте, так и после смерти его прах неоднократно тревожили. Первоначально он был похоронен в Новочеркасске в фамильном склепе у Вознесенского собора. Первое перезахоронение было вызвано тем, что его могила более полувека находилась на Соборной площади, представлявшей собой огромную строительную площадку. С 1806 года здесь начали возводить Войсковой соборный храм. Его строили много лет с большими перерывами и, когда дело подходило к завершению, обвалился главный купол. Случилось это в 1846 году, а в 1863г. такая же участь постигла и второй вариант собора. После этого долго решали, что делать: достраивать ли поврежденное сооружение или начинать все заново по другому проекту и на другом месте. Тогда-то родственники Платова и обратились к Александру II с просьбой о переносе праха атамана в родовое имение (хутор Малый Мишкин). Просьба была удовлетворена, и в 1875 году гроб с останками Матвея Ивановича поместили в семейный склеп при Мишкинской церкви. Туда же перевезли и надгробный памятник. В 1853 году в Новочеркасске, на собранные по подписке народные деньги был поставлен памятник Платову (авторы П. К. Клодт, А. Иванов, Н. Токарев). Осенью 1911 года останки Платова снова возвратились в основанную им Донскую столицу — Новочеркасск. В усыпальницу построенного с третьей попытки Вознесенского кафедрального собора, одновременно с Платовым были перезахоронены знаменитые донские генералы В.В. Орлов-Денисов, И.Е. Ефремов, Я.П. Бакланов и архиепископ Донской и Новочеркасский Иоанн.

После Октября 1917 года могила Платова была осквернена. В 1923 году памятник сняли и передали в Донской музей, в 1925 году на тот же постамент был установлен памятник Ленину. Хотя памятник Платову находился в музейной коллекции, в 1933 году его переплавили на бронзовые подшипники. В 1993 году памятник Ленину был демонтирован. В мае того же года в отреставрированной усыпальнице Вознесенского собора было совершено перезахоронение сохранившихся останков, а бронзовая фигура Платова, воссозданная московским скульптором А.В. Тарасенко, заняла свое законное место. Как говорится: «Все вернулось на круги своя». Хочется верить, что теперь уже навсегда. Вся фигура, отлитая из бронзы, дышит энергией и силой. «Долго и в раздумье стоишь перед этим изображением, — говорит один путешественник, — а в голове мелькают события славного 1812 года, и в памяти невольно воскресают строфы Жуковского из его «Певца во стане русских воинов»:

…Витязь Дона,
Русской рати оборона,
Неприятелю аркан,
Где наш вихорь-атаман?

Памятник атаману Платову