Арбайтен! Арбайтен!
Однажды женщин, таких же, как Аня, потерявших дар речи (оказалось, что она не одна такая), собрали в одном месте и дали штопать чулки. Тех, у кого получалось лучше, собрали в одну команду, посадили в вагоны и куда-то повезли.
На одной из станций началась бомбежка. Поднялась паника, и все без команды бросились в бомбоубежище. Народу набилось столько, что не хватало воздуха. К тому же Аню так сдавили, что ей стало дурно, и она потеряла сознание. Очнулась оттого, что кто-то совал ей в рот кусочек хлеба, смоченного в варенье. Она пожевала и ей стало легче. Уже когда вернулась домой, вспомнила вкус того варенья, было оно из черной смородины. А тогда ничего не соображала.
Кто была та женщина, которая поделилась с ней этим спасительным кусочком? Кажется, по национальности немка.
Вообще, как говорит Анна Георгиевна, все немцы, с которыми ей приходилось общаться, скажем так, за рамками их служебных лагерных обязанностей, не были людьми жестокими. А вот на службе – совсем другое дело.
Система, созданная вождями рейха, не давала им никаких шансов проявить человечность. Адская машина уродовала всех, в том числе и самих немцев.
Потом Аня опять потеряла сознание, а когда очнулась, оказалась одна в кромешной темноте. Видимо, ее в общей суматохе забыли. Стала стучаться в закрытую дверь, кричать, и тут поняла, что к ней вернулась речь. На шум дверь отворил немец, видимо, охранник, очень удивился. Поняв, что перед ним русская, позвал товарища, который говорил немного по-русски. Аня поняла, что он примерно так сказал: «Иди сюда, здесь русская дура».
Стали расспрашивать, как она здесь оказалась, почему ее не забрали? Она все, как есть, и рассказала, только промолчала, что из Освенцима, а они на татуировку не догадались посмотреть. Может, это и спасло ей жизнь, а то бы отправили назад в лагерь. А так направили на биржу труда в Мюнхен, где ее отобрали в трудовой лагерь. Он находился неподалеку от Мюнхена.
Там работали от рассвета до заката, сбивали какие-то ящики, наверное, для патронов и снарядов. Кормили здесь тоже скверно, но отношение к заключенным было лучше. Служившие здесь немцы оказались добрее, в основном это были пожилые солдаты. Среди работниц были и немки, которые иногда подкармливали их, а порой и какую-нибудь старую одежонку давали.
– Простым людям война тоже была не нужна. Они тоже страдали, и ненависти к нам совсем не испытывали, – рассказывает бабушка Аня.
Там встретила землячку, Анну Серикову, с которой учились на курсах комбайнеров Она постарше была и взяла покровительство над девчонкой.
– Сказала, что надо меня замуж выдать. С мужиком легче будет жить, – вспоминает Анна Георгиевна.
Немцы разрешали создавать семьи. Отселяли семейных в специальный барак. Но никакого уединения. Так и жили скопом.
Мужа ей подыскала из земляков, с Кавказа. Звали его Никита Хорошилов. Был офицером, попал в плен. Родом из Минвод.
– Любви-то не было, – признается Анна Георгиевна. – Думала, как бы выжить, не пропасть одной. Никита был суровый, молчаливый. Жизнь у нас потом не сложилась. Но я благодарна ему, что поддержал в трудную минуту. В конце мая 45-го, когда нас уже американцы освободили, родилась у нас девочка. Назвали Александрой в честь его первой жены. Он рассказывал мне, что жена и дочь у него погибли. Но потом выяснилось, что они живы. В конце концов, он к ним потом и ушел…
И все же – на Родину!
Когда союзники бомбили Мюнхен и окрестности, и уже всем стало понятно, что фашисты доживают последние дни, молодую семью спрятал у себя в сарае немец Макс. Он работал с Никитой в токарном цехе. Подкармливал их. Позже он отвез молодую семью в пересыльный лагерь к американцам. Анна Георгиевна до сих пор вспоминает с благодарностью этого человека. Говорит, что он симпатизировал Советскому Союзу, может, даже был коммунистом. А может, просто понимал, что, кроме русских, никто не победит это зло – фашизм.
Рожала в американском лагере. Роды принимала хорватка, за санитарку была русская. Так что Шура родилась на немецкой земле. Хотя в документах потом записали, что в Минводах.
Они вскоре домой поехали, несмотря на то, что американцы предлагали и в Америку, и в Канаду. Говорили, что в России всех лагеря ждут. Но Хорошиловы решили, что только на Родину, даже если она им будет и не рада.
Но особист, который с ней уже в Минводах беседовал, предательства не нашел, сказал: «Иди домой, расти дочь».
Всякое потом было. И в мирной жизни судьба не щадила Анну. Так она и ходила всю жизнь по лезвию ножа. Но это уже другая история.
автор: Сергей Иващенко
источник: www.stoletie.ru
