От первого лица. Ленинградская Комсомолка Людмила Цыкина

Эта скромная пожилая женщина — Людмила Александровна Цыкина — уже более полувека живет в Люберцах, в городке «А». Приехала когда-то в гарнизон супругой летчика — да так навсегда и осталась, и наверное, давно уже могла бы считать себя люберчанкой. Но на вопрос «Откуда вы родом?» с гордостью отвечает: «Из Ленинграда!».

К моменту начала войны Людмила еще училась: только закончила 9 класс, пошла в десятый. Послушаем рассказ блокадницы:

От первого лица. Ленинградская Комсомолка Людмила Цыкина

Ленинградский школьник у места работы саперов

— Первая блокадная зима была страшной, в нетопленом классе было так холодно, что мы сидели на занятиях, не снимая варежек. Учителя зорко примечали ослабевших от голода учеников, все спрашивали: «Ребята, а вы сегодня ели что-нибудь?». Сами голодные, продолжали вести занятия и еще заботились о нас… А после школы мы, молодежь, шли дежурить на крышах жилых домов. Когда видели, что сверху летят зажигательные бомбы, засыпали их песком.

Ленинградцам в день полагалось 125 граммов хлеба на человека. Проведите эксперимент: отрежьте дома от буханки ломтик такого веса и… просто посмотрите на него. Можно ли, съедая за день только такую скудную пайку, продолжать ходить на работу, убирать дом, учиться, защищать родной город?.. А если еще учесть, что это был вовсе не такой хороший хлеб, как нынче? ..

Вы знаете, что такое «дуранда»? На нехорошее слово похоже, правда? А на самом деле это — жмых, остатки семян после того, как из них выжали растительное масло. Хлеб из «дуранды» всегда тяжел и влажен, от него и икота бывает, и колики в животе. Но все же это — хлеб…

От первого лица. Ленинградская Комсомолка Людмила Цыкина

Очередь за хлебом, зима 1942

Я худенькая была, как тростиночка. В домашней аптеке сохранилось с довоенных времен несколько таблеток глюкозы — и мы в голод ее съели. Потом принялись за другие сладкие таблетки. Конечно, таблетками сыт не будешь, да и опасно может быть, и мы еще жевали морские водоросли. Пожуёшь-пожуёшь, пока совсем не станет безвкусная слизь, потом выплёвываешь. Обманываешь свой голодный живот: если жевал, значит — наелся!

Мы жили на улице Марата, на Лиговке. Там до войны бегал трамвай, и вдоль рельс посажен был декоративный кустарник, вроде барбариса. Когда по весне уцелевшие при бомбежке кустики дали первую листву, город и ее съел. Люди собирали молодые побеги с листиками, варили и называли эту похлебочку супом. Я тоже ела такой суп и мечтала, чтобы случилось чудо, и в тарелке у меня оказался хоть маленький кусочек маслица.

От первого лица. Ленинградская Комсомолка Людмила Цыкина

Весна 1943 года. Открылась общественная столовая

Чтобы у меня была рабочая, а не ученическая хлебная карточка, я пошла работать в госпиталь медстатистиком. И здесь поняла: нашим раненым мало медицинского ухода. Раны быстрей заживают, если у человека на душе спокойно, если он счастлив и чувствует с нашей стороны любовь. И мы, девчата, любили наших раненых солдат, как братьев! Поддержать старались любым способом: выпускали боевые листки, и даже, несмотря на усталость и голод, провели несколько концертов госпитальной самодеятельности, пели песни, читали стихи.

Был у нас сосед — врач по фамилии Портиков. Он по-приятельски присматривал за моей семьей. Увидев, что мама от голода стала сильно слабеть, сказал: «Накормить мне тебя нечем. Но ты должна знать: если с тобой что случится, твоих детей, и Людмилу, и Валю, я заберу в свою семью, вы мне как родные». Отец-то у нас на фронте был. И вскоре погиб. Мама потеряла последние силы, рыдая над похоронкой.

Как-то после работы я увидела, что маме совсем плохо и вызвала врачей. Но «Скорая» уже ничего не могла сделать — на этой стадии дистрофии человека не вылечишь. К утру я прикорнула над ее постелью, просыпаюсь — а мама лежит бездыханная… Я, девчонка, на своих плечах отнесла ее с третьего этажа вниз в парадную.

А сестру мою Валю врачи взяли в больницу. У нее тоже была дистрофия, но молодость, видно, свое взяла: сестра стала поправляться. Потом мы в госпитале работали вместе. Страшное впечатление времен блокады: идешь на работу, а в холодной полутемной парадной на лестничных клетках лежат штабелями, завернутые в тряпье, как большие куклы, покойники. Наши близкие! Хоронить нет сил ни у кого, да и пока умерший человек еще числится живым, его хлебная карточка может спасти жизнь домочадцам. Потом похоронная команда забирала наших родственников на ипподром, где собирали всех погибших. А оттуда уже дорога одна — в братскую могилу на Пискарёвском кладбище.

От первого лица. Ленинградская Комсомолка Людмила Цыкина

В последний путь – на скрипучей тачке…

Читай продолжение на следующей странице
AesliB