» Я родился летом на ржаном поле во время жатвы… Принимала меня родная бабушка Евдокия Ивановна со словами: “быть молодцу работящим и мужчиной настоящим”», — так начинаются воспоминания полковника Харитона Алексеевича Лобанова (1908-1999). Он появился на свет в большой крестьянской семье в вологодской деревне Низкая Грива. Все мужчины в роду служили солдатами, кто-то и положенные в свое время 25 лет. И Харитон Алексеевич отслужил 26 лет офицером уже Советской армии.
Хотя о военной карьере он не мечтал, работал ткацким подмастером, учился на рабфаке. В 1931 г. по партийному спецнабору умного энергичного парня направляют в Московскую артиллерийскую школу, после которой направляют на Дальний Восток, где он и отслужил 16 лет, последовательно проходя все командирские ступени. В годы Великой Отечественной Х. Лобанов – начальник штаба полка, командир дивизиона, полка, бригады. Он описывает тяжелую службу в военные годы, когда приходилось не только готовить кадры для фронта, но и просто выживать в монгольских степях… К сожалению, Харитон Алексеевич не написал о последовавшем затем наступлении в августе 1945-го, о своих нескольких командировках на запад для получения боевого опыта. Никогда он не рассказывал и о том, что высадившиеся в тылу наших войск самураи на глазах у матери убили двух его малолетних сыновей…
В истории Великой Отечественной пишется: «Войска Забайкальского фронта, преодолев безводные степи Внутренней Монголии и приграничные укрепленные районы на солуньском и хайларском направлениях, разгромили противостоящие части 44, 30 и 4-й армий противника, преодолели хребет Большой Хинган и к 18.8.45 г. вышли на рубеж Чжанбэй, Жэхэ, Чифын, Тунляо, Ванемяо, Чжаланьтунь, Яэрдай».
17 августа 1945 г. наша 17-я армия в основном преодолела Большой Хинган, а 18 августа подполковник Х.А. Лобанов был награжден орденом Красного Знамени «за образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с японским милитаризмом и проявленные при этом доблесть и мужество». Среди его наград орден Ленина, два — Красного Знамени, два — Отечественной войны 1 и 2 степени и орден Красной Звезды.
Сегодня, когда некоторые «эксперты» продолжают настаивать на том, что наша армия не умела воевать, необходимо вспоминать таких русских офицеров, как Харитон Лобанов – отлично подготовленных профессионально, волевых, способных отстаивать свое мнение перед высоким начальством, противостоять любому противнику и в годы Великой Отечественной, и в годы холодной войны.
Мы публикуем две главы из неизданных воспоминаний Х.А. Лобанова, предоставленных его сыном — кандидатом технических наук Геннадием Харитоновичем Лобановым.
В Монголии, 1941–1945 гг.
Как известно, политическая и военная обстановка на Дальнем Востоке в 1941–1943 гг. была крайне напряженной. Японское правительство усиленно готовилось вступить в войну с Советским Союзом, укрепляло Квантунскую армию и военно-морской флот у границ СССР и Монгольской народной республики (МНР). Мы же, вынужденные держать немалый контингент войск на Дальнем Востоке, постоянно его готовили к боевым действиям: оборудовали укрепрайоны, готовили плацдармы.
В 1941 году 185-й артиллерийский полк (АП), получив большое пополнение в личном составе и матчасти, передислоцировался из Забайкалья в МНР, где его разделили на два артполка (185-й и 629-й), каждый из которых должен был готовить новые батареи, дивизионы и укомплектовывать их в полки, с целью отправки на запад, на фронт. При этом сроки боевого сколачивания каждого такого нового полка устанавливались предельно сжатые — не более 3–4 месяцев. Одновременно нам самим следовало быть постоянно в полной боевой готовности: либо для отражения японской агрессии, либо для отправки на фронт – на запад.
При разделении полков я был назначен начальником штаба 629-го АП, в должности которого прослужил более полутора лет. Чтобы подготовить командиров всех рангов, сержантов и солдат для вновь созданного артполка, требовалось проводить много тренировочных занятий с командирами батарей, дивизионов и штабов на миниатюрных полигонах, а также проводить практические учения на местности с боевыми стрельбами.
Вся эта кипучая деятельность увлекала и заставляла много работать над собой по организации и управлению крупными массами артиллерии с использованием новой техники, с учетом опыта, уже полученного на фронтах Великой Отечественной.
Когда было подготовлено и отправлено пять артиллерийских полков, меня (в феврале 1943-го) назначили командиром 809-го отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона (ОРАД) 17-й армии, который сформировывался в г. Баян-Тюмени (МНР). Так я впервые стал единоначальником отдельной «высокотехнологичной и инновационной» (как сказали бы сегодня) части армейского масштаба.
809-й ОРАД состоял из 10 подразделений: штаба, оптической, топографической, фотограмметрической и звукометрической батарей, батареи управления, метеорологического и хозяйственного взводов, медчасти и приданного отдельного артиллерийско-корректировочного авиаотряда в составе 10 самолетов Р-10 и У-2. Все подразделения имели грузовые и специальные машины, а всего автопарк состоял из 45 автомашин. В течение года ОРАД несколько раз выезжал на отдельные полковые, дивизионные и армейские учения, за результаты которых я всегда получал отличную оценку от командования армии. Теоретические, специальные вопросы в основном изучались и отрабатывались зимой – в стационарных лабораториях, классах, на полигонах. Летом обычно проводились специальные учения ОРАД по разведке боевых порядков противника с имитацией стрельбы «артиллерии противника».
По истечении менее одного года в должности командира ОРАД (октябрь 43-го) командование 17-й армии награждает меня орденом Отечественной войны II степени и назначает командиром 185-го тяжелого армейского артиллерийского полка Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК), и придает этому полку 809-й ОРАД и авиаотряд 17-й армии.
Таким образом, подготовленные и сколоченные во взаимодействии 809-й ОРАД и авиаотряд оказались снова в моем подчинении, чему я крайне был обрадован. В то же время на меня возлагалась большая ответственность. Итак, снова упорная работа над собой, обучение командиров подразделений и штабов. Усиленная боевая и политическая подготовка всех подразделений. Но, помимо всего прочего, предстояла борьба за здоровье личного состава…
Здесь надо начать с того, что большая часть территории Монголии степно-пустынная. Климат резко континентальный. Леса нет, дорог нет, воды нет. Зимой сильные, до –55°, морозы, весной и осенью метели, ветра, дующие с колоссальной скоростью. Снег смешивался с песком и галькой так, что после бури с успехом можно было двигаться на автомашине по как бы утрамбованной поверхности. Летом в дневные часы сильная жара до 45–50°, ночью, особенно в июле-августе, температура падает ниже 0 ° (иногда до –5-10 °).
Особые трудности были с пресной питьевой водой. Множество солончаковых озер, а пресная вода отсутствует. В искусственных колодцах на малой глубине подземные воды также имеют соленый привкус. А строить колодцы на больших глубинах не всегда было возможно, хотя и глубинная вода тоже имеет специфический привкус. Из-за отсутствия нормальной питьевой воды у многих постоянно болели желудки.
…В Монголии, в Улан-Цирикском военном гарнизоне, стояли: 36 стрелковая дивизия, 185-й тяжелый армейский АП РВГК (которым я командовал), 629-й корпусной пушечный полк, отдельный противотанковый дивизион. Гарнизону было приказано прежде всего организовать круговую оборону, с глубоким противотанковым рвом, оборудовать полковые и батальонные узлы сопротивления, установить круглосуточное наблюдение… Поэтому весь личный состав осенью 1942 – весной 1943 гг. был занят этими работами и круглосуточно находился в полной боевой готовности на случай внезапного нападения противника.
Полк располагался на открытой, степной местности, в летних лагерных палатках, и с наступлением осенних монгольских холодов (40–45°) и сильных ветров вынужден был зарываться в землю, что дополнительно прибавляло физических нагрузок на молодых солдат – мальчишек.
Спать приходилось по 4–5 часов в сутки, а питание было – 2-я военная норма (полуголодная!). В пехотных полках 36-й дивизии началась страшная болезнь – дистрофия, от которой стало погибать много молодых солдат (за что, кстати, ряд командиров пехотных полков и батальонов поплатились своими погонами, с направлением в штрафные батальоны на западный фронт…).
В моем полку случаев дистрофии не было, т.к. принимались меры по обеспечению дополнительным питанием – мясом диких коз, которые большими стадами бродили по монгольским степям.
Охота на коз была организована мною на трех грузовых автомашинах, в кузовах которых располагались по 2–3 снайпера с оптическими прицелами на карабинах. Они отстреливали ежедневно по 150 – 200 коз (ведь приходилось помогать пехотным полкам 36-й дивизии, у которых автомашин и бензина для этой цели не было).
В летнее время, когда стада диких коз, по каким-то природным условиям, уходили за границу – в степно-пустынные районы внутренней Монголии, приходилось организовывать дополнительное питание за счет свежей рыбы из озера Буир-Нур, которое находилось в 120 км от нашего гарнизона. С этой целью были собраны все солдаты и сержанты – сыновья рыбаков из районов Байкала и сибирских рек, которых направили в краткосрочные отпуска, чтобы они привезли из дома необходимые рыболовные снасти (неводы, сети и т.п.). И в скором времени у нас началась ловля рыбы (в основном крупного сазана). Как и с козами, мы стали не только обеспечивать свой полк, но и помогать пехоте (впоследствии они и сами неплохо стали рыбачить).
Рыба появилась, но возникла новая проблема. Жара 40°, соли нет (ее норма в пайке была крайне ограничена), большие уловы рыбы портились… Как быть? На помощь пришли рыбаки-байкальцы, которые по опыту своих предков копали глубокие ямы-«могилы», штукатурили их жидкой глиной, загрузив свежим уловом рыбы, покрывали толстым слоем камыша и все это заваливали землей («хоронили»). Таким способом рыба сохранялась при любой погоде не менее 3 – 4-х недель.
Очень большой трудностью было строительство землянок для жилья офицеров и солдат, а также столовых, укрытых реммастерских и др. Какой- либо строительный материал – дерево, крепления, гвозди и т.п. – отсутствовал, поэтому снова пришлось «изворачиваться». Те двухметровые бревнышки для приготовления пищи в походных кухнях, что ограниченном количестве прибывали по узкоколейке к нам из СССР , пришлось использовать на столбы и накаты землянок, а на приготовление пищи собирать знаменитую степную траву «перекати поле» или аргал (верблюжий и коровий помет).
Несмотря на все трудности и осложнения, землянки для офицеров с семьями и холостяков, сержантов и солдат были закончены до самых сильных холодов. Строительство столовых для офицеров и солдат немного задерживалось, и они были открыты только в новом, 1944-м, году, в них можно было не только пообедать в тепле, но и посмотреть вечером кино.
В условиях степно-пустынной местности с резко континентальным монгольским климатом землянки оказались самыми приспособленными для жизни войск помещениями – в жару прохладно, в мороз и ветер – тепло!
Нормальная зимняя учеба в 1944 году началась во всех подразделениях (кроме строителей столовой), однако в связи с усилением движений японских войск у границ МНР поступил строгий приказ 17-й армии срочно приступить к строительству районов обороны вокруг гарнизона, вырыть противотанковый ров, организовать опорные пункты… Снова начался изнурительный физический труд всего личного состава полка.
Окончательно все укрепления по обороне Улан-Цирикского гарнизона были закончены в апреле 1944 года, когда уже стало ясно, что Япония наступать на нас не собирается, а наоборот, побаивается, как бы не выступили мы (так и случилось в августе 1945 года!).
