Очнулся от страшной боли в ступнях. Ноги будто жгли раскалённым железом. Так оно и было: из мотора било пламя, на мне горела одежда, а сам я висел на привязных ремнях вниз головой. При ударе о бугор самолёт перевернулся. Отстегнул ремни, вывалился из кабины и покатился по земле. Вдогонку раздался оглушительный взрыв – взорвались топливные баки.
Сгореть заживо мне не дала яма для полива огорода (самолёт приземлился па крестьянском поле). Я скатился в неё в горящей одежде. Был взят в «плен» сбежавшимися крестьянами, которые едва не устроили надо мной самосуд – приняли за японского лётчика. К счастью, в последний момент я умудрился разыскать в кармане полусгоревшей куртки опознавательный лоскут красного шелка (удостоверения, выдававшиеся всем советским летчикам-добровольцам). Разъярённые крестьяне вмиг изменились, заволновались и бросились ко мне с радостными возгласами.
От редакции. Почти месяц Кудымов лечился в госпитале, а после выздоровления был отправлен на Родину. В феврале 1938 года за уничтожение двух лучших японских асов был награждён орденом Красного Знамени. В период Великой Отечественной войны сражался в истребительной авиации Черноморского и Краснознамённого Балтийского флотов, сбил 12 самолётов противника, а также в групповых боях — 29.
Политбюро ЦК ВКП(б) по примеру испанских событий решило направить на помощь китайцам советских лётчиков-добровольцев. Среди них был и Анатолий Пушкин (1915–2002 гг.). С марта по июль 1938 года в качестве лётчика-бомбардировщика и командира звена Анатолий Иванович (на снимке) принимал участие в национально-освободительной борьбе китайского народа. Публикуем отрывок из его воспоминаний.
До начала боевых вылетов оставалось немного времени, чтобы хоть как-то освоиться на местности, ведь на выданных нам картах (очевидно, из соображений секретности) все надписи были на китайском языке, которого никто из нас не знал, и пришлось спешно учиться ориентироваться по конфигурации рек. Поскольку радиостанций на бомбардировщиках тогда ещё не было, особое значение придавалось слётанности экипажей в группе – ведомые должны были понимать ведущего без слов, поэтому лётчиков, плохо державших строй, без крайней необходимости к полётам старались не допускать.
19 мая 1938 года наша группа получила первое боевое задание – разбомбить японскую переправу через Хуанхэ. Однако мне в этом вылете участвовать не довелось: как назло, у моего бомбардировщика забарахлил мотор, и вместо боя меня отправили на запасной аэродром, где наши самолёты должны были дозаправиться на обратном пути. Только под вечер выяснилось, что из-за тяжёлых метеоусловий наша группа на обратном пути вынуждена была совершить посадку на другом аэродроме, а многие и до него не дотянули, садились где придётся.
Мне было приказано возвращаться на базу по железной дороге в сопровождении китайского солдата. В общем, добрели мы до станции, и вот тут-то я впервые по-настоящему осознал, как много мы значим для китайцев…
На перроне, запруженном беженцами, творилось нечто невообразимое: дикая толчея, какой-то человеческий муравейник, люди буквально по головам лезут в поезд. Но стоило моему сопровождающему что-то прокричать, указывая на меня, наверное, что я иностранный доброволец, приехавший им на помощь, – и вся эта, казалось бы, совершенно неуправляемая толпа мигом расступилась и пропустила нас к почтовому вагону. Хорошо помню, какими глазами смотрели на меня эти люди, с какой надеждой. Многие улыбались. Наверное, именно тогда эта чужая война стала для меня своей.
А на следующий день, добравшись до Ханькоу, я узнал, что мы понесли на этой войне первые потери. Из первого же боевого вылета не вернулся экипаж Жоры Велигурова (Георгий Николаевич Велигуров, 1911-1938 гг. – Ред.) – погибли все, никто не спасся. Я хорошо знал Жору, мы жили в одном подъезде, дружили семьями. Представляете, каково мне было сообщать его жене о смерти мужа. Она не могла даже прийти поплакать на его могилу – Жору похоронили в Китае, недалеко от города Аньцина. Первые жертвы в бою как-то особенно тягостны для оставшихся в живых.
Потом многое меняется, и люди стремятся меньше поддаваться своим чувствам. Мысленно представляю себе могилу Велигурова (могила в районе Аньцина не сохранилась. – Ред.), так хочется пойти и положить на неё цветы. Ведь он погиб вдали от Родины во имя борьбы со злейшим в то время врагом – японским милитаризмом. И сколько таких могил оставили мы на китайской земле…
В Китае в 1937–1940 годах погибли и похоронены более 210 советских лётчиков и военных специалистов. Их имена увековечены на стелах Мемориального комплекса авиаторов в Нанкине, на братских могилах в Ухане, Чунцине, Гуанчжоу и Гуйлине. За боевые заслуги в боях в небе Китая 14 советских лётчиков были удостоены звания Героя Советского Союза.
Как правило, действовали без истребительного прикрытия: считалось, что наши бомбардировщики обладают достаточной скоростью, чтобы оторваться от преследования
Потом начались обычные боевые будни: мы бомбили наступающие японские войска и боевые корабли, мосты и аэродромы, часто летали на разведку. Причём, как правило, действовали без истребительного прикрытия – считалось, что наши бомбардировщики обладают достаточной скоростью, чтобы оторваться от любого преследования, и достаточно хорошо вооружены, чтобы в случае необходимости самостоятельно отразить любую атаку.
На самом деле всё было не совсем так. Наш бомбардировщик СБ действительно превосходил в скорости основные японские истребители И-95 и И-96, однако их новейшие машины И-97, способные разгоняться до 450 км/ч, уже могли нас достать. Да и в воздушном бою шансы японских перехватчиков были предпочтительнее. При встрече с ними следовало любой ценой сохранять строй и огневое взаимодействие между экипажами, потому что поодиночке мы становились для них лёгкой добычей. И если кого-то из наших всё же подбивали и он начинал терять ход и отставал от группы, мы уже ничем не могли помочь – приходилось бросать его на произвол судьбы, а самим, сцепив зубы, лететь дальше. Главное было выполнить задание. Вот такие ситуации – самое тяжёлое в работе лётчика-бомбардировщика.
Так что если вам скажут, что на войне ко всему привыкаешь, даже к потерям, и что это не душевная чёрствость, просто иначе не выжить, не верьте: есть вещи, к которым привыкнуть невозможно. Никогда не забуду боевой вылет на штурмовку японских кораблей на Янцзы в районе Аньцина, когда погиб экипаж лейтенанта Москаля (Самсон Андреевич Москаль, 1907–1938 гг. – Ред.). Мы шли двумя пятёрками – как обычно, без сопровождения. Задание было сложным: японцы всегда хорошо прикрывали свои суда и зенитной артиллерией, и авиацией.
Так было и на этот раз: уже на подходе к цели нас атаковали истребители, потом мы попали под ураганный обстрел с земли, а едва отбомбились, пришлось выдержать ещё один воздушный бой. Несмотря на то что мы шли в тесном строю, защищая друг друга, паре японских истребителей удалось прорваться сквозь наш заградительный огонь и подбить бомбардировщик Москаля – тот стал терять скорость и понемногу отставать от группы.
Обречённый самолёт, снижаясь, повернул в сторону гор – попробовать затеряться на их фоне. Конечно, все мы понимали, что шансов у ребят никаких – от японских истребителей им теперь не уйти. Больше их никто никогда не видел. Позже до нас дошли слухи, что где-то в горах в этом районе разбился русский бомбардировщик…
Я до сих пор помню ярость и стыд, когда оглядывался на отстающий СБ и не смел сбросить обороты, помню, как матерился мой штурман, как скрипел зубами от бессилия стрелок. Сколько лет прошло, а забыть не могу.
За успешное ведение боёв с японскими захватчиками А.И. Пушкин был награждён орденом Красного Знамени. Впоследствии участвовал в советско-финской и Великой Отечественной войнах, в 1942 году за образцовое выполнение боевых заданий удостоен звания Героя Советского Союза. После войны командовал 36-й воздушной армией Южной группы войск, служил в Главном штабе ВВС, был заместителем начальника Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н.Е. Жуковского, вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта.
автор: Николай ПАЛЬЧИКОВ
источник: www.redstar.ru
