Личное дело генерала Снесарева

Действия Снесарева, других военспецов, имеющие положительные результаты, приписывались отныне вождю, и, наоборот, результаты поражения относились на совесть военных специалистов, которых Сталин презрительно называл «сапожниками». Это неудивительно: его советчиком и наставником по царицынской эпопее был Ворошилов, которого Снесарев в докладе Председателю Высшего военного совета Л. Троцкому так охарактеризовал: «т. Ворошилов как войсковой начальник не обладает нужными качествами. Он недостаточно проникнут долгом службы и не придерживается элементарных правил командования войсками».

Результат во что бы то ни стало – это было главной целью Сталина. Он и действовал соответственно: «Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, — писал Сталин Ленину. — Я принимаю ряд мер и буду принимать впредь до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом, понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями».

Увы, аргументы и доводы Снесарева в пользу основательного укрепления обороны и наращивания усилий для последующего наступления Сталин не хотел и слушать. Его план объявил «вредительским» на том основании, что он носит «печать оборончества». Доказательствами себя не утруждал, зато, не стесняясь в крепких русских выражениях, поставил «этих сапожников» на свое место. Большинство промолчали, а Снесарев дал отпор. Как это выглядело в подробностях, сейчас уже никто не узнает. Но факт тот, что Сталин с тех пор открыто пренебрегал военруком. В штабах, а потом и по городу вдруг поползли слухи: квартира Снесарева — шпионское гнездо, сам он — ставленник иностранных разведок, глава подпольной белогвардейской организации. До приезда Сталина ничего подобного не наблюдалось. Кстати говоря, Снесарев свободно ходил по фронтовым частям в царской генеральской форме, не вызывая у солдат обычного по тому времени озлобления к «золотопогонникам».

Его помнили и любили со времён войны за ум, смелость и справедливость. На замечания о небезопасности ношения генеральского мундира Снесарев спокойно отвечал: «Погоны — знак военных заслуг. К тому же меня никто не разжаловал».

Спустя некоторое время Снесарев вынужден был переодеться, только этот шаг слухов не поубавил. А в Москву регулярно летели с виду объективные и дельные донесения: «Военрук Снесарев, по-моему, очень умело саботирует дело очищения линии Котельников — Тихорецкая. Ввиду этого я решил лично выехать на фронт и познакомиться с положением. Взял с собой командующего Ворошилова, технический отряд. Всё это удалось нам сделать вопреки Снесареву, который против ожидания, также поехал на фронт». «Линию, безусловно, можно прочистить в короткий срок, если за броневым поездом двинуть двенадцатитысячную армию, стоящую под Гашуном и связанную по рукам и ногам распоряжениями Снесарева». «Теперь две просьбы: первая — убрать Снесарева, который не в силах, не может или не хочет вести войну с контрреволюцией, со своими земляками — казаками (Снесарев родом из Старой Калитвы Воронежской губернии — М. 3.). Может быть, он и хорош на войне с немцами, но в войне с контрреволюцией он — серьезный тормоз, и если линяя до сих пор не прочищена — между прочим, потому, и даже главным образом потому, что Снесарев тормозит дело. Вторая просьба — дайте нам срочно штук восемь броневых автомобилей».

Ленин понимал: без военспецов в войне не победить. Поэтому проявлял сдержанность в отношении этих сообщений.

Тем не менее, когда Снесарев издал боевой приказ, в котором группе Ворошилова (тот уже именовал себя «командующим фронтом») отводилась вспомогательная роль, Сталин вмешался, чтобы «предательский» приказ не вступил в силу. Сначала арестовывают работников штаба округа — ближайших помощников Снесарева, а потом и самого военрука. Этих «сапожников» засадили в трюм баржи и начали действовать «со всей революционной решительностью».

Конфликт между Сталиным и Снесаревым (так называемое «баржевое дело») разбирала специальная инспекция Высшего военного совета, которая подтвердила правомочность большинства действий командующего округом, а главное, спасла его от физической расправы. Снесарева срочно отозвали в Москву, где его деятельность оценили положительно и назначили сначала начальником обороны Западного района, а впоследствии командующим Белорусско-Литовской армией.

Как известно, благополучно закончилась и оборона Царицына. Но успех пришел только тогда, когда начали действовать по-снесаревски — налаживать дисциплину, отстранять самочинных полководцев, учить людей соблюдению субординации, строгой подчиненности, неукоснительному выполнению приказов. При этом под городом на Волге погибло около 60 тысяч красноармейцев. В значительной степени эти потери были следствием необдуманных, скоропалительных действий Ворошилова, Будённого, Кулика, Щаденко, Минина. Кстати, три первых стали затем маршалами, четвёртый – генерал-полковником. И только Минин, утверждавший, что «философию, как орудие эксплуатации, следует выбросить за борт», отошёл от дел в 1927 году и умер пенсионером всесоюзного значения в 80 лет. Вот такие оппоненты были у Снесарева..

Несомненно, в молодости все они обладали горячим стремлением как можно быстрее выполнить революционную задачу, но военных знаний не имели, а учиться у таких полководцев, как Снесарев, полагали ниже своего «пролетарского достоинства».

От таких людей, кстати, и пошло гулять высокомерное: мы академиев не кончали… Это самодовольство неучей очень дорого впоследствии обошлась нашему народу.

В августе 1919 года А.Е. Снесарев был отозван из действующей армии и назначен начальником Академии Генерального штаба РККА. Воздвигнутое наспех новое здание военной науки, далеко ещё не было закончено и, оставаясь, образно говоря, в лесах требовало кропотливой достройки и отделки. Андрей Евгеньевич взялся за эту работу с энтузиазмом и рвением. Ему приходилось вести борьбу на два фронта: с пролеткультовцами, которые рьяно отказывались от «лекционной схоластики», и с частью старых профессоров, противящихся обновлению программ и методики преподавания. Писал по этому поводу: «Я готов был идти по пути замены плохого старого хорошим новым, даже сомнительного прошлого хотя бы таким сомнительным новым, но я не мог поступиться хорошим и определенно необходимым прошлым в пользу еще не испытанного хотя бы и обольстительного грядущего».

Снесарев впервые поставил вопрос о глубоком научном осмыслении и изучении тактики и стратегии Гражданской войны. В 1920 году в академии начали читать лекции по этому важнейшему направлению. Они были, по оценке Снесарева, слишком «энциклопедичны», общи, но знаменовали собой новый шаг в развитии военно-исторической науки. Среди первых профессоров, читавших названный курс был сам начальник академии. Он же начал преподавать ещё один новый курс — «Психология войны». Выступал со статьями по тактике и стратегии. Разработал и прочитал курсы лекций — «Огневая тактика», «Современная стратегия». Отрецензировал книги И. Вацетиса по истории военного искусства, А. Свечина — по стратегии, Б. Шапошникова — о Генеральном штабе. Снесарев был членом военно-исторической комиссии по обобщению опыта первой мировой войны и председателем Главной военно-научной редакции. Перу Снесарева в те годы принадлежат переводы военных теоретиков Шлиффена, Бернгарди, Куля, Шварте, Кюльмана, Фалькенгейна, снабжённые его предисловиями и примечаниями.

Всего по вопросам тактики и стратегии сохранено 30 печатных работ ученого. В 1921 году он сделал доклад «Генеральный штаб и его назначение», подчеркнув необходимость специальной подготовки лиц, предназначаемых для работы в таком ответственном военном учреждении.

Отдаю себе отчет в том, что перечисление научных трудов Снесарева — не самое занимательное чтиво для человека несведущего, но прошу поверить, что каждая из этих работ по своей ценности и значимости для профессионалов не потеряла значения и по сей день. В них Андрей Евгеньевич предварил многие из теоретических положений, высказанных позднее Вацетисом, Свечиным, Шапошниковым. Многие из его взглядов значительно или полностью совпадают с положениями, развитыми в конце 1920-х — середине 1930-х годов в работах Фрунзе, Тухачевского, Иссерсона, Триандафиллова и вошедшими в сокровищницу советской военно-теоретической мысли. А ведь он ещё занимался проблемами востоковедения, военной географии и военной экономики. Так, в трудной борьбе и интенсивной научной деятельности проходили «годы утрясок, волнений и проб, годы постройки и создания норм». Возводился лишь первый этаж академического здания, который, конечно же, был далек от совершенства. Но оглядываясь на время, проведенное Андреем Евгеньевичем на таком ответственном посту, можно с уверенностью сказать: он сделал всё, что было в его силах, что определялось его воспитанием и образованием для становления российской, советской военной науки. Когда в 1928 году было введено звание Героя Труда, в числе первых оно было присвоено профессору А.Е. Снесареву. Тогда же он стал членом Академии наук.

Но в 1930 году, выдающегося ученого обвиняют в контрреволюционной деятельности. Следует арест по делам так называемого «Русского национального Союза» и «Весна». Всего по ним было арестовано по некоторым данным более 3 тысяч человек. Среди них — А.А. Свечин, П.П . Сытин, Ф.Ф. Новицкий, А.И. Верховский, Ю.К. Гравицкий, В.А. Ольдерогге, В.А. Яблочкин, Н.В. Соллогуб, А.А. Балтийский, М.Д. Бонч-Бруевич, Н.А. Морозов, А.Е. Гутор, А.Х. Базаревский, М.С. Матиясевич, В.Н. Гатовский и другие. Это, впрочем, отдельная тема, но здесь я хочу подчеркнуть, что далеко не все из арестованных были военнослужащими Красной Армии. Более того — не все были и офицерами старой армии. Многих фигурантов (А.А. Свечин, А.Л. Родендорф и др.) в 1932 году освободили и восстановили на командных постах в РККА, хотя по обоим этим делам всем был вынесен приговор к «высшей мере наказания».

Личное дело генерала Снесарева

Из воспоминаний дочери Снесарева Евгении Андреевны: «Мама писала прошения во все инстанции. Из ВЦИКа ответа не пришло. Ворошилов в приеме ей отказал. Буденный сообщил по телефону: помочь не в силах. Уборевич написал: «Ввиду невозможности помочь, ваша просьба остается без последствий». Мама послала телеграмму и следом письмо Сталину. Ответа мы не получили. Папу отправили в Соловецкий лагерь. Он безропотно нёс свой тяжкий крест. Мы с мамой часто к нему приезжали. Мама добилась, чтобы отца перевели из островной тюрьмы в материковую, где у него появилась возможность работать. Папа начал писать книги «О чём говорят поля сражений» и «Огневую тактику». Спешил работать. Приближалось его 70-летие, здоровье ухудшалось, и быт тому катастрофически способствовал. После первого паралича им занялась комиссия под председательством знаменитого психиатра-невропатолога Оршанского. Вердикт: больной нуждается в особом уходе. Несколько месяцев папа пролежал в ленинградской тюремной больнице. Там его признали инвалидом (не двигались рука и нога) и «досрочно условно» освободили из-под стражи. Дома он перенёс ещё три инсульта и, не дожив трёх лет до конца тюремного срока, умер в московской больнице».

Пробовал я разыскать личное дело генерал-лейтенанта А.Е. Снесарева. Безуспешно. Кроме справок об освобождении из мест заключения и о реабилитации в 1958 году в столичном военкомате ничего нет.

Трудам военного ученого повезло больше. В архиве востоковедов АН СССР есть фонд №115 из документов и материалов, сбереженных женой ученого. Здесь около 400 единиц хранения. Поскольку имя Снесарева на долгие годы было предано забвению, его труды не востребовались даже во время ввода и многолетнего пребывания советских войск в Афганистане. Глядишь, своевременное обращение к Снесареву уберегло бы нас от этой катастрофической ошибки…

Мир наш стоит на парадоксах. Вот один из них. Военная академия Генерального штаба Вооруженных сил СССР, фундамент которой заложен Андреем Евгеньевичем Снесаревым — блестящим ученым, полководцем и военным энциклопедистом, долгое время (до 1992 года) носила имя К. Е. Ворошилова, человека, никакого отношения не имевшего к военной науке. Если бы я стал перечислять формы сбережения памяти Климента Ефремовича, никакого места мне бы не хватило. А имя Снесарева в наших Вооруженных силах никак не увековечено. Есть, правда, на Ваганьковском кладбище надгробие с надписью: «Профессор, комкор А.Е. Снесарев. 1865—1937. От Министерства обороны СССР».

автор: Михаил Захарчук

источник: www.stoletie.ru

AesliB