Приход к власти самого Болеслава типичен для эпохи Средневековья – в результате борьбы с братьями. Но для нас важно другое: именно этот правитель, на исходе своего земного пути увенчавший голову королевской короной, много потрудился над учреждением в Польше первого архиепископства, непосредственно подчиненного Ватикану, и с тех пор эта страна – форпост католицизма в Восточной Европе. Причем названное событие имело не только политическое, но и духовное значение, так как произошло после канонизации святого Войцеха, являвшегося учеником небезызвестного у нас Адальберта – первого епископа, побывавшего по просьбе княгини Ольги на Руси. А его последователь – Войцех, лично знакомый с правителем Священной Римской империи Оттоном III и весьма почитаемый Болеславом, погиб от рук язычников в Пруссии. Польский монарх выкупил его останки, заплатив за них огромную сумму золотом, равную весу самих останков. После канонизации святой Войцех стал небесным патроном Польши. Сам же Болеслав задумал грандиозный проект создания единой славянской державы под эгидой Польши и духовным протекторатом Ватикана. В принципе эта идея не встретила существенного возражения Оттона III, человека также весьма религиозного и впечатленного богоугодным поступком Болеслава. За его сына – будущего польского короля Мешко II император выдал племянницу. В сущности именно Болеслав стал первым в истории выразителем панславизма.
Представим, что произошло, проводи польский князь более взвешенную политику относительно Руси: скажем, либо вывел бы войска из завоеванного Киева, оставив в нем своего ставленника, либо строжайше запретил бы полякам грабить мирных жителей. Следует принимать во внимание, что в XI столетии в сознании и славяно-скандинавской элиты, и свободных общинников, и горожан еще отсутствовал стереотип восприятия Запада, утвердившийся в постмонгольскую эпоху: мы – Святая Русь, а Европа сплошь населена злобными латинянами. То есть до разделения Церквей поляки не воспринимались как чуждый и даже враждебный элемент с духовной точки зрения. Таким образом, Болеслав при более осмотрительной политике мог включить Южную Русь в некое подобие объединенного государства, где господствующую роль играли бы либо перекупленные ляхами скандинавы (а они служили тому, кто больше платит), либо зарождавшаяся в XI столетии польская шляхта.
Мог быть и другой вариант: Болеслав посадил бы в Киеве Святополка. А тот, мягко говоря, не жаловал христианство в византийском его понимании, тем более что духовником его супруги-польки был кольбергский епископ Рейнберн, брошенный еще Владимиром I в тюрьму и там скончавшийся. Но в любом случае общение с ним, равно как и покровительство могущественного тестя, несомненным образом склонило бы Святополка к более тесным контактам с Ватиканом, нежели Константинополем.
Привело бы это к расколу Руси на Южную, окатоличенную, и Северную, оставшуюся православной? Собственно, в XI столетии могло случиться то, что мы увидели в XIV веке: отпадение Галицко-Волынского княжества от складывавшейся единой России. Причем сценарий мог получиться и более радикальным: подчинение Болеславу в случае его победы над Ярославом всей Руси, что было вполне реально, если бы не Ингигерд. Дело в том, что известная скупость Ярослава не раз приводила его к конфликту со скандинавской дружиной Эймунда. И дочери шведского короля приходилось выступать в роли посредника между норманнами и мужем. Один из таких конфликтов, улаженный Ингигерд, произошел накануне битвы Ярослава и Святополка на реке Альта.
Но в 1023 году против Ярослава выступил его брат – Мстислав Тмутараканский. А первый вновь поссорился с наемниками-норманнами, конфликт уладить не удалось, и Эймунд увел своих воинов к Мстиславу. Тогда Ингигерд пробралась в его лагерь, встретилась с предводителем норвежцев и убедила его не выступать против мужа. Часть историков полагают, что это легенда, созданная автором «Саги об Эймунде» с целью противопоставить храбрую и умную княгиню якобы безвольному Ярославу. Однако как пишет Людмила Морозова, «сравнение данных «Саги об Эймунде» с летописями показывает сходство между ними. Очевидно, в обоих произведениях отразилась реальная ситуация, которая сложилась на Руси в начале княжения Ярослава Мудрого в Киеве».
Мстислав вызвал Ярослава на поединок. Будучи хромым, тот отказался, но вызов приняла Ингигерд – как дочь викинга она сызмальства владела оружием. Мстислав – рыцарь в лучшем смысле этого слова – не стал биться с женщиной. Но войну предотвратить не удалось. Ярославу пришлось раскошелиться и вновь обратиться за помощью к скандинавам, вскоре в его распоряжении была дружина знаменитого Хакона Слепого. Надо полагать, что и здесь не обошлось без посредничества Ингигерд. Однако в состоявшейся в 1024 году битве у Листвена войска Ярослава были наголову разбиты. Мстислав, впрочем, не стал усугублять конфликт и предложил брату поделить владения. Тот, понятно, не возражал, вновь обосновавшись в Новгороде – поближе к Скандинавии, где его жена оставалась гарантом военной помощи со стороны викингов.
Как складывались отношения супругов? По словам историка Елены Рыдзевской, умершей в 1941-м в блокадном Ленинграде от истощения, Ярослав так любил ее, что ничего не мог сделать против ее воли. Шумилов сомневается в подобных чувствах великого князя: «Трудно поверить в такую всеподавляющую любовь. Речь скорее всего идет о полном подчинении Ярослава воле Ирины. Не случайно в сагах подчеркивается, что Ирина решает за… всех, а Ярослав лишь вождь… рати».
Тема их отношений выходит за рамки статьи. Отмечу одно: по мнению ряда историков, в частности Шумилова, великая княгиня не была счастлива в этом браке, ибо Ярослав как мужчина совершенно не соответствовал идеалам скандинавской женщины… К этому можно еще добавить, что Ярослав был трусливым (бегство с поля боя у Западного Буга и Листвена), нерешительным (стояние у Любеча и на Западном Буге) и недальновидным (случай с расправой над новгородцами). То есть по всем показателям он не соответствовал категории отважного воина, сильной и яркой личности.
Добавлю, что некоторое время в Новгороде в качестве изгнанника находился Олаф Харальдссон, что также вряд ли радовало Ярослава. Однако уничижительный взгляд на Мудрого постулируется в скандинавских сагах, воспевающих Ингигерд. Замечу, что трусливый князь вряд ли вел бы решительную и полную опасностей борьбу за киевский престол, не раз терпя поражения, но не сдаваясь. Оставляя за скобками личные взаимоотношения супругов, предположу, что истина здесь где-то посередине.
Безусловно, Ярослав не был воином, подобным своему деду Святославу или тмутараканскому Мстиславу, но нельзя отрицать ни его умственные способности, ни искусство дипломата. Ибо ему удалось выжить и победить в крайне сложных для себя условиях – достаточно вспомнить расправу с новгородцами в 1015-м и последовавшее за тем примирение. Другое дело, что без посредничества Ингигерд вряд ли Ярославу удалось бы удержать при себе скандинавских наемников, разгромить Святополка, укрепиться во власти и как следствие начать политику, направленную на просвещение Руси, создав ту культурную матрицу, наследниками которой мы и являемся – во всяком случае являлись до революции. Впрочем, делом просвещения на новой родине активно занималась и Ингигерд. Именно ей принадлежит идея канонизации своей предшественницы – великой княгини Ольги.
Супруга Ярослава до последних дней проводила проскандинавскую политику, примером чему свадьба ее дочери Елизаветы с норвежским конунгом Гарольдом Суровым, в 1066 году разбитым королем англосаксов Гарольдом II Годвинсоном в сражении при Стамфорд-Бридже. Не прошло месяца, как Гарольд потерпел поражение и погиб в битве при Гастингсе, а его дочь Гита сумела бежать на Русь, где стала женой внука Ярослава – великого князя киевского Владимира Мономаха. Последние годы Ингигерд прожила в Новгороде – принимала личное участие в закладке Софийского собора. Там же, по мнению большинства историков, она приняла схиму с именем Анна, положив начало традиции монашеского пострига русских князей и княгинь. Точная дата ее смерти неизвестна – то ли 1051, то ли 1054 год. Заслуживает внимания то, что не только Ингигерд под именем Анны Новгородской, но также ее муж Ярослав и бывший жених Олаф канонизированы Церковью, а сын Изяслав женился на дочери польского короля Мешко II – сына Болеслава, их бывшего с Ярославом врага.
Подведем итог: во многом благодаря Ингигерд Киевская Русь была прочно встроена в орбиту военно-политической жизни Европы и избежала как возможного подчинения польской короне, так и принятия католицизма.
автор: Игорь Ходаков
источник: vpk-news.ru
