Помнить всё. До самой кровинки своей памяти, до самой глубины своего сердца. Эта память стала для них священной, и рассказывают они о прошедших днях своей жизни так, словно бы вчера они ели чёрные пышки, замирали в страхе перед лающим окриком немецких солдат и помогали раненым бойцам.
Раиса Георгиевна Попова родилась в 1929 году, она из тех, чьи детские годы перечеркнула страшная беда. Она вынесла голод, изнуряющий труд, оккупацию, слезы матери. Этого никогда не забыть.
Самое трудное время началось в дни отступления наших войск. Мирные жители с ужасом шептали: «Да неужто и к нам фашист дойдет?» Им не хотелось верить, но пришлось, когда над деревней стали летать самолеты с черными крестами на крыльях.
Один такой истребитель однажды пролетел над главной улицей деревни, а потом, развернувшись, словно прощаясь, срезал пулемётной очередью толпу мирных жителей. Упали раненые, заголосила женщина над убитым ребенком.
В этот же день Рая вместе с матерью пошла за водой к реке. Мать стояла и ждала, пока девочка доберется и наберёт воды. Вдруг из кустов прямо на Раю вышел солдат: оборванный, раненый, страшный. Девочка вскрикнула.
— Не бойся, родная, я свой, — шепнул он. — Кто там тебя ждет? Мамка? Скажи ей, пусть принесет немного хлеба, три дня иду, не ел ни крошки.
Советский солдат, видимо, попал в окружение и теперь оказался в немецком тылу.
Четверо суток девочка вместе с матерью выхаживали бойца, а затем, переодевшись в старую одежду Раиного отца, солдат решил пробиваться к своим.
— Ну, до встречи, родная, — сказал он девочке на прощанье, — буду жив, обязательно к вам приеду.
Но больше они его никогда не видели.
А тем временем немцы наводили новые порядки в деревне и распределились на постой по всем домам.
— Наша хата была большая, — вспоминает Раиса Георгиевна. — Потому в доме сразу поселились четыре немецких солдата. Один из них был, наверное, каким-то казначеем, носил с собой большой металлический сундук с деньгами или товарами, не знаю.
Солдаты, остановившиеся в доме, относились к ребятишкам неплохо, иногда даже подкармливали их, несмотря на запреты командиров. Видимо, голодные дети вызывали жалость у тех оккупантов, в душе которых осталось что-то человеческое.
Ребятишки даже поделили немцев на «гарных» и «поганых». Вторыми они называли тех, кто сбрасывал бомбы на дома и стрелял в людей.
Мать строго-настрого приказала детям не говорить о немцах, даже не смотреть в их сторону, понимая, что «гарных» среди них очень мало.
Как бы тяжело ни было, но дети находили время для забав. Играя, забывали о том, что шла война, отцы на фронте, что постоянно хочется есть. Девочки забавлялись с тряпичными куклами, играли в прятки, лапту, прыгали через веревочку. Зимой катались на санках с горки, которая находилась рядом с их домом.
Шалили ребятишки и в доме при немцах, несмотря на материнские запреты. Однажды Рая, заигравшись, столкнула с печки металлический ящик, да прямо на голову фашисту, которому тот принадлежал. Немец от удара охнул и схватился за голову. Девочка испуганно смотрела, как сквозь его пальцы течет кровь, а остальные солдаты пытаются оказать помощь.
Брат Василий кинулся на улицу и закричал матери: «Райка «гарному» немцу голову пробила!»
Женщина кинулась в избу, увидела испуганную дочь, окровавленного фашиста и упала на колени:
— Пан, не убивай, не убивай её, пан!
Немец отвернулся и замахал руками: мол, уходите отсюда!
Девчонку сразу как ветром сдуло, а мать, выйдя во двор, зарыдала от пережитого страха.
Когда началось немецкое отступление, в доме и во дворе разместился лазарет. Раиса Григорьевна вспоминает, что вокруг лежали раненые, и фашистский офицер сильно ударил маму, которая отказалась обрабатывать их раны и купать тяжелобольных.
Много пришлось вынести мирным жителям в оккупации, поэтому радость, с которой встречали они родных солдат, была безграничной. Раиса Григорьевна помнит этот день, как будто все было вчера.
— Слышим стук в дверь, — рассказывает она, — громкий такой стук, мы даже испугались. Спрашиваем: «Кто там?» А в ответ: «Открывайте, свои!» Смотрим: а там наши солдаты, родненькие, долгожданные.
— А немцы в деревне есть? — спрашивают они.
— Ой, сыночку, тут их так богато було, — запричитала мама.
— Не волнуйся, мамаша, больше их тут не будет!
Конечно, война на этом не закончилась, но радость освобождения была огромной. Все понимали: Победа будет нашей!
Много было хорошего в жизни Раисы Георгиевны. После войны она окончила школу, стала изучать азбуку Морзе на курсах телеграфистов. Работала на почтовом телеграфе, а потом её перевели трудиться на узел связи.
После строительства в Донецке (Ростовская область) центрального телеграфа стала телеграфисткой. Служила она телефонисткой МТС, была на хорошем счету у руководства, за ударный труд получала почетные грамоты и благодарности.
Однажды про неё даже написали в местной газете, вырезку из газеты Раиса Георгиевна бережно хранит. Статья называется «Личный — шестой» (это был позывной номер телефонистки).
Есть фотография, где Раиса Георгиевна за работой. Так и представляется мне она за пультом связи, помните, как у Высоцкого: «Девушка, милая! Я прошу: продлите! Вы теперь как ангел, не сходите ж с алтаря!»
Раиса Георгиевна была именно таким человеком, который соединяет людей, помогает им услышать друг друга. Говорит, что прожила счастливую жизнь: занималась любимым делом, вырастила сына, который благодаря ее стараниям стал замечательным доктором, кандидатом медицинских наук. Теперь и он помогает людям, а его мама гордится сыном, оправдавшим все ее надежды. Раиса Георгиевна Попова смотрит на мир с оптимизмом, старается не унывать в трудные минуты, не любит ворчать, как это делают некоторые представители старшего поколения.
Раиса Захарченко: я помню чёрные пышки
Я отношусь к числу тех, о ком сейчас говорят «дети войны». Мне было два года, когда началась война. Жили мы в деревне, в семи километрах от города Морозовска. В семье нас было семеро: дедушка, бабушка, мама, мамины сёстры шестнадцати и одиннадцати лет, брат семи лет и я. Старший мамин брат Иван был на войне.
Первое, что возникло в памяти, — это отступление наших. Солдаты шли через деревню. Шли измученные, голодные. Все деревенские высыпали на улицу посмотреть. В глазах — немой упрёк.
Мой дедушка полез на чердак, достал мешок с сухарями, вынес за ворота и стал раздавать солдатам. Бабушка, толкая деда в спину, ворчала:
— Что ты делаешь, старый, у самих семья, вон какая.
— Ничего, бабка, как-нибудь проживём, ведь это наши сынки, наши защитники.
Потом над деревней закружили вражеские самолёты, начались бомбёжки. Прятались в подвале или убегали в кукурузное поле. А вскоре нашу деревню заняли немцы. Разместились по хатам. Расположились и в нашей, выселив нас в сарай.
