Зинаида Гиппиус, как и многие женщины, любила повисеть на телефоне. Только, в отличие от многих женщин, она не звонила по-настоящему, а болтала сама с собой на выдуманном языке. Это у неё юмор был такой. Любила пошутить Зинаида Николаевна. Страдал от этого чаще всего Мережковский, потому что он шуток вообще не понимал и простодушно всему верил.
Они прожили в браке 52 года, и когда её спросили, остались ли у неё письма от мужа, она удивилась: какие могут быть письма, если не расставались ни на день. Тут все начинают дико умиляться и цитировать и как-то совсем забывают о том, что у Гиппиус зато осталась гора писем от её любовников и чуть ли не ожерелье из подаренных ими обручальных колец. Свои многочисленные романы Зинаида Николаевна оправдывала тем, что Мережковский, якобы, был к ней холоден, а ей не хватало… ну, в общем, не хватало ей. В принципе, учитывая, что после их свадьбы Дмитрий Сергеевич спокойно пошел спать домой и вернулся к жене лишь наутро, можно было ещё тогда предположить, что для него есть вещи поинтереснее, но все равно невольно начинаешь задумываться, что не такая уж это была и классная идея — никогда не расставаться…
Любовников Гиппиус выбирала не очень удачно, её роман с издателем, например, привел к тому, что мужа тупо перестали печатать. Да и вообще слухи всякие ползли, приятного мало. И тут появляется Дима Философов — умница, красавец , молодой публицист, немного маменькин сынок, но кто этим не грешил? Когда Мережковские собрались в Париж, Гиппиус стала вовсю звать его ехать с ними. Дима начал ломаться. Казалось бы, деньги есть — бери да поезжай, но это же Философов, он должен сначала полгодика подумать, посомневаться, у мамочки спросить. Гиппиус всё это время его долго и нудно уговаривала, заваливая письмами, каждое страниц на двадцать, удивительно бессмысленный перевод бумаги. В итоге Философов, конечно, согласился, и во Франции они жили втроем. (Привет, Лиля Брик).
Не очень понятно, чего он, собственно, ломался, но про Философова вообще мало, что понятно: то ли он гей, то ли он не гей; очевидно, что от Гиппиус его тошнило, и чем дальше, тем хуже, он даже не мог после нее из мундштука курить, но раз такое дело, зачем все эти километровые письма?
Гиппиус: «…С тобой я могла бы сделать и почувствовать только то, что могла бы сделать при Христе, под Его взором, и даже непременно при Нем».
Философов: «При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом… Между мной и тобой вырос какой-то факт, который вселяет мне ощущение какой-то доведенной до пределов брезгливости, какой-то чисто физической тошноты». Вот этот диалог, его же можно было к двум фразам свести: «Спасибо, не хочется», зачем неделями-то мусолить…
Судя по фоткам, внешне Гиппиус была очень даже ничего, да и по отзывам современников, если не слушать Андрея Белого («оса в человеческий рост»), вполне симпатичная женщина: стройная, длинные волосы, зеленые глаза. Одевалась только странно: куча каких-то мехов, ленточек, тряпочек. Ну, как говорится, на вкус и цвет.
Не срослось с Димой, ничего страшного, бывает. Зато по Европе покатались.
Если у кого и стоит поучиться экономить на путешествиях, так это у нашей интеллигенции. В 1892-м Гиппиус с Мережковским практически без копейки денег поехали из Ниццы в Одессу через Афины и Стамбул — неплохо, да? И там вот не было, знаете ли, лоукостеров из Хельсинки, там грузовое судно с углем — и вперёд. Вообще, если можно было не платить, Мережковские не платили и везде жили в долг, поэтому в эмиграции их без конца отовсюду выселяли. Даже их парижская квартира была описана за долги.
Надежде Тэффи, писательнице, тоже оказавшейся в эмиграции, такой образ жизни её «коллег по цеху» покоя не давал, страшно волновало Тэффи, что все в гостинице платят десять франков за ночь, а Мережковские не платят, все едят рютабагу, а у Мережковских на ужин кролик, и всему этому тихо велся тайный учет для потомков, такие, вроде бы беспристрастные исторические заметки: так-так, не заплатили за отель, опять, но, господи, какой там отель, им на кефир-то иной раз не хватало.
Мережковский недолюбливал Тэффи, Тэффи недолюбливала Гиппиус, при этом все всё равно общались, а после смерти Мережковского бабули вроде даже подружились, насколько это было возможно, но вообще их разговоры напоминали, скорее, печальные зарисовки на тему «это был Серебряный век, мы выживали, как могли», то есть, они попросту садились и уныло вспоминали, кто каким был фриком в молодости, типа:
— А я вот ходила в мужском костюме…
— Бывает… а я часы носила на ноге…
— Ясно, понятно…
Гиппиус хотелось успеть написать побольше, но последние книги остались незавершенными. Мережковского она пережила всего на четыре года. Работала много, но сильно утомлялась, вдобавок отнялась правая рука. Это потому, что Дмитрий на неё вечно опирался, говорила Зинаида Николаевна.
автор: Ольга Андреева
источник: izbrannoe.com
