Ленинский лауреат
Главное в брежневских мемуарах – война. Словосочетание «Малая земля» в те годы в СССР было известно каждому ребенку. Любопытно, что знаменитая одноименная песня А. Пахмутовой и Н. Добронравова («Малая земля – священная земля,…Малая земля – российская земля») появилась еще в 1974 г., за несколько лет до выхода знаменитой книги. А в 44-страничной книжке «Малая земля» нашлись впечатляющие эпизоды – типичные фронтовые рассказы, получившие неплохую литературную обработку:
«Прожекторы уже нащупали нас, вцепились намертво, и из района Широкой балки западнее Мысхако начала бить артиллерия. Били неточно, но от взрывов бот бросало из стороны в сторону. Грохот не утихал, а снаряды вокруг неожиданно перестали рваться. Должно быть, наши пушки ударили по батареям противника. И в этом шуме я услышал злой окрик:
– Ты что, оглох? Руку давай!
Это кричал на меня, протягивая руку, как потом выяснилось, старшина второй статьи Зимода. Не видел он в воде погон, да и не важно это было в такой момент. Десантные мотоботы, как известно, имеют малую осадку и низко сидят над водой. Ухватившись за брус, я рванулся наверх, и сильные руки подхватили меня».
Что-то здесь, быть может, романтизировано, но главное, что Брежнев действительно там был. И находился на волосок от гибели. Тон был выдержан верно, роль Брежнева в победе не преувеличивалась.
Брежнев, Малая земля, 1943 г., фото М.Трояновского.
Однако долго сохранять сдержанность система пропаганды не смогла. Начались перекосы. Литературная критика признала добротные брошюры Брежнева очередной вершиной русской литературы. Они вошли в школьную программу.
А потом вся страна увидела пышную церемонию с вручением «дорогому Леониду Ильичу» членского билета Союза писателей СССР. И как апофеоз – Ленинская премия по литературе весной 1980-го. Кампания, перешедшая границы здравого смысла, порождала все более едкие остроты: «Вы слыхали, книга Леонида Ильича вышла в Италии! На обложке так и написано, крупными буквами: “Леонардо. Ренессанс”».
Так что же, Брежнев действительно, как в анекдоте, так и не прочитал свои эпохальные «Воспоминания»? Это все-таки преувеличение. Почти все опорные факты, случаи, конфликты, о которых рассказано в «Возрождении», «Жизни по заводскому гудку» и прочих “нетленках”, известны по его автобиографическим справкам. Кроме того, Брежнев действительно умел травить байки, в том числе и о делах минувших дней.
И все же кое-какие литературные способности у Брежнева имелись. В юности он любил читать, выходил на сцену в любительском театре, да и в зрелые годы мог наизусть продекламировать Есенина и, как ни странно, Мережковского. Сам сочинял стихи – крайне наивные, неумелые, но все-таки сочинял.
Десятилетиями вел дневниковые записи. Только на войне на это не хватало времени, как и отмечено в «Малой земле»:
«Дневников на войне я не вел. Но 1418 огненных дней и ночей не забыты. И были эпизоды, встречи, сражения, были такие минуты, которые, как и у всех фронтовиков, никогда не изгладятся из моей памяти».
Дух времени
И кураторы, и журналисты старались вжиться в образ Брежнева. Поэтому в мемуарах проступает кредо генсека, которое невозможно спутать, например, со сталинским или хрущевским. Забота о людях, «бережное отношение к кадрам» – коронный принцип генсека, перекликавшийся с его фамилией.
Вот директор металлургического комбината Николай Тихонов (он на всю жизнь останется соратником Брежнева и в 1980-м станет председателем Совета Министров СССР) «открыл стационар для заболевших рабочих, организовал хорошую орсовскую столовую, начал восстанавливать разбитую фашистами дорогу, клуб завода отремонтировал одним из первых в области».
Брежнев как секретарь Днепропетровского обкома поддерживал Тихонова в столь гуманных начинаниях. Но и он не был всесильным. Тихонов израсходовал на ремонт клуба больше положенного, – по-видимому, с ведома Брежнева. Им обоим пришлось поволноваться:
«Тут прибыл к нам Тевосян, мы ехали втроем, и Иван Федорович отчитывал директора:
– Ты кто, Рокфеллер? Для этого тебе деньги дали?
Между тем машина остановилась, мы вышли – перед нами было просторное, чистое, красивое здание клуба.
– Да-а, – сказал я как бы в поддержку министра. – Такую «дачку» построил лично для себя!
Тевосян хмыкнул, мы поехали дальше, свернули на новую дорогу, и тут он снова возмутился.
– Что с тобой делать? – повернулся к директору. – Мне уже из Минфина звонили, знают об этой дороге.
– И обком знает, – сказал я. – Без нее не было бы ночной смены. Он ведь не для себя, Иван Федорович, не в свой личный карман. Хотите, мы эту дорогу закончим как народную стройку?
Так потом и сделали, а грозу от хорошего директора отвели. И это стало известно в области, такие вещи быстро разносятся и, конечно, идут на пользу, отзываются в других местах».
Здесь очень мягко Брежнев дает понять, что его управленческие методы разительно отличаются от сталинских. И «пробивал» он свою человеколюбивую установку даже в жестокие годы послевоенной разрухи.
Вручение Л. И. Брежневу членского билета Союза журналистов СССР. На снимке слева направо: Л. И. Брежнев, генеральный директор ТАСС Л. М. Замятин, председатель Государственного комитета по радио и телевещанию при Совете Министров СССР С. Г. Лапин, главный редактор «Правды» В. Г. Афанасьев. Москва, 27 апреля 1977 г.
Брежнев старался не перебарщивать с саморекламой – как-никак партийная этика диктовала отсутствие чванства. Поэтому о личных заслугах Леонида Ильича авторы его воспоминаний писали осторожно. Но иногда им удавалось высветить типично брежневский добродушный демократизм:
«Не так давно по центральному телевидению выступал старый экскаваторщик с “Запорожстали” и рассказал о таком эпизоде. Его жена потеряла все продуктовые карточки. Четыре человека почти на месяц остались без хлеба. И вот, рассказывает рабочий, он пошел на прием к первому секретарю обкома, и тот распорядился помочь. Сам я давно забыл этот случай. А вот человек помнит. Для него тогда это было жизненно важно».
Что это – правда или очередной миф? Даже по телевизионным выступлениям было видно, что Леонид Ильич человек сентиментальный, с «простыми людьми» – сердобольный, что не мешало ему без слезливых рефлексий «пережевывать» политических конкурентов.
Управленческий стиль того времени подразумевал критику бюрократизма. И тут в воспоминаниях Брежнев преподносит урок: «Одного “кабинетного” руководства мало, надо постоянно общаться с народом, выезжать на места, видеть своими глазами и успехи, и возникающие трудности, а когда есть нужда, оперативно вмешиваться. Поспорив с людьми на такой степной станции, посидев с трактористами у бригадного котла, очень многое поймешь и многому научишься».
Другая проблема – новые подходы к хозяйствованию. Культ экономии и самоокупаемости. По крайней мере, в декларациях. И снова студенты могли делать выписку из мемуаров вождя:
«Разозлишься: до чего же доводит людей пассивность! Под Москвой, в Барвихе, обратил я однажды внимание на великолепный кирпичный замок – в нем размещался пионерский лагерь. Поинтересовался, что за постройка. Отвечают: имение какой-то баронессы.
Как же строился замок? Говорят, очень просто. Построила барыня кирпичный завод, из кирпича соорудила себе этот загородный дом и все надворные службы, затем продала завод и полностью покрыла все расходы по строительству. Разумеется, не сама она все сообразила, а был у нее толковый управляющий. Вот так.
А у нас порой и поныне целые коллективы, опытные руководители, инженеры, строители, замахиваясь на грандиозные дела, не могут построить простой кирпичный завод, все уповают на государство, едут в Госплан».
Вот вам и взвешенная самокритика…
