В ночь на 27 января (9 февраля по новому стилю) 1904 года, флот Японии неожиданно, до официального объявления войны, атаковал русские корабли, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура. В результате этого нападения из строя были выведены мощнейшие корабли русской эскадры – броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан» и бронепалубный крейсер «Паллада».
ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКА
В литературе часто подчеркивается, что благодаря разведке на территории Дальнего Востока и, в частности, на территории России и Китая японский Генштаб перед началом Русско-японской войны 1904–1905 годов (или, как ее еще тогда называли, Маньчжурской войны) собрал обширную информацию, которую в дальнейшем успешно использовал в ходе военных действий. А вот русская военная разведка и контрразведка накануне и в ходе войны с Японией столкнулись с проблемой незавершенности своей структурной организации, неразвитости агентурной сети и информационно-аналитического аппарата, отсутствия квалифицированных переводчиков японского языка.
Из русских газет можно было почерпнуть много сведений о состоянии войск. Фото 1905 года
Хорошо известно начало рассказа А.И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников» о японском шпионе, действовавшем под личиной русского офицера: «В тот день, когда ужасный разгром русского флота у острова Цусима приближался к концу и когда об этом кровавом торжестве японцев проносились по Европе лишь первые, тревожные, глухие вести, – в этот самый день штабс-капитан Рыбников, живший в безыменном переулке на Песках, получил следующую телеграмму из Иркутска: «Вышлите немедленно листы следите за больным уплатите расходы».
Штабс-капитан Рыбников тотчас же заявил своей квартирной хозяйке, что дела вызывают его на день – на два из Петербурга и чтобы поэтому она не беспокоилась его отсутствием. Затем он оделся, вышел из дому и больше уж никогда туда не возвращался.
И только спустя пять дней хозяйку вызвали в полицию для снятия показаний об ее пропавшем жильце. Честная, толстая, сорокапятилетняя женщина, вдова консисторского чиновника, чистосердечно рассказала все, что ей было известно: жилец ее был человек тихий, бедный, глуповатый, умеренный в еде, вежливый; не пил, не курил, редко выходил из дому и у себя никого не принимал».
Характерно, что в начале ХХ века не только писатели, но и специалисты, подводя итоги Русско-японской войны 1904–1905 годов, одну из причин поражения русской армии в Маньчжурии видели в успехах японской и неудачах русской разведки и контрразведки.
ПРОЧНАЯ ШПИОНСКАЯ СЕТЬ
Накануне войны японским военно-политическим руководством была организована интенсивная работа по разведывательному и контрразведывательному обеспечению предстоящего театра военных действий. При этом еще за 10 лет до этого японцы направили в Россию большое количество своих шпионов и диверсантов. Японская разведка активно собирала информацию о российских войсках и железных дорогах в Сибири, Приморье и Маньчжурии. В этом направлении активно работали военные агенты: в Петербурге – полковник Акаси Мотохиро, в Пекине – полковник Аоки.
Японцы активно изучали русский язык. Каждый японский офицер был обязан знать как минимум один иностранный язык. А в русской армии в Порт-Артуре не было ни одного, говорящего по-японски.
Японские офицеры принимались за любую работу с целью создания надежной легенды для осуществления разведывательной деятельности на территории России. Они поступали на тяжелые работы по строительству российских укреплений, где собирали подробную информацию о строившихся объектах. Известны случаи, когда кадровые офицеры японского Генерального штаба работали парикмахерами, приказчиками, содержателями опиумных курилен, сутенерами и содержателями публичных домов. Одной из самых распространенных среди японских лазутчиков считалась профессия фотографа, благодаря которой японская разведка получала групповые снимки военнослужащих, фортификационных сооружений и складов с привязкой к местности.
Серьезное внимание уделялось сбору сведений о передвижении русских войск. Эта информация, несомненно, была стратегически необходимой японцам и давала возможность своевременно перебрасывать свои войска. Для сбора такой информации японские агенты были заброшены на все крупные станции Сибирской железной дороги (вспомним, что штабс-капитан Рыбников получил шифрованную телеграмму из Иркутска). Так, например, коммерческий агент Японии во Владивостоке в 1901–1904 годах организовал и руководил агентурной сетью из примерно 30 японцев, проживавших во Владивостоке, Никольск-Уссурийском, Ново-Киевске, Хабаровске, Николаевске, Благовещенске и Харбине.
Помимо этого подготовка квалифицированных разведчиков, способных руководить работой рядовых шпионов, осуществлялась в Японии специальными отделениями, находившимися в непосредственном ведении Генерального штаба. В эти отделения, расположенные в Токио и Шанхае, ежегодно набирались молодые японцы. Поскольку появление японца в России сразу же привлекало повышенный интерес, ставка японских военных властей была сделана на «превращение» занятых шпионажем японцев в китайцев, которых вследствие хороших отношений России и Китая находилось в стране огромное количество. Пройдя длительный путь обучения в усвоении внешних китайских привычек, эти будущие шпионы становились малоотличаемыми от китайцев.
Таким образом, можно сказать, что до войны с Россией японцы создали в Маньчжурии сеть резидентур и подготовили кадры опытных разведчиков. Генерал Фукусима, помощник начальника штаба главнокомандующего сухопутными войсками Японии маршала Оямы, составил подробный план войны, полностью основанный на донесениях шпионов, которыми он предварительно наводнил Маньчжурию. Генерал Е.И. Мартынов, который участвовал во всей кампании, начиная от Вафангоу и до Мукдена, писал, что Япония организовала «род сети из шпионов, в которой русская армия билась, не будучи в состоянии скрыть ни одного своего движения».
По далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов, количество японских шпионов, действовавших на территории Российской империи, к началу Русско-японской войны доходило до 500 человек.
Японские военные, по свидетельству очевидцев, были хорошо снабжены подробными картами Маньчжурии. Но помимо знания местности и хороших карт причиной уверенности и, как отмечали специалисты, «безумной дерзости» японцев в Маньчжурской войне было, несомненно, глубокое знание русской армии. По свидетельству одного из них, полковника Данилова, изучение будущего противника было проведено в Японии «в самом широком размере и крайне тщательно».
Генерал Ясумаса Фукусима. Фото начала ХХ века
С началом Русско-японской войны большинство японских агентов покинули контролируемую русскими территорию, и с этого момента основной ударной силой японского шпионажа стали наскоро обученные китайцы, монголы и корейцы. Особую ценность для японской разведки представляли те китайцы и корейцы, которые работали у русских в качестве переводчиков и писцов. Эти лица являлись наиболее ловкими шпионами, так как были известны русским, находились в постоянных сношениях с последними и не возбуждали у них никаких подозрений. Они получали приказания от внедренных ранее резидентов, которым сообщали также о своих наблюдениях. В ведении каждого агента находилось от трех до пяти шпионов, которые составляли особую группу.
Кроме этого, японцы своими агентами буквально наводнили тылы русской армии, куда шпионы направлялись группами в 3–4 человека. Возглавлял такую группу обычно наиболее опытный агент, хорошо знавший русский язык. Члены группы, внедряясь в штат работников ресторанов, погонщиков при обозах, а также в госпитали, успешно собирали интересующие Токио сведения.
