Был у солдата фотоаппарат…

— Ну, мы, шофера, обстановку вокруг знаем. Припомнили, что неподалеку полевой аэродром. Быстро туда смотались, привезли пару бочек авиационного бензина, танкисты смешали его с маслом – вот и «солярка». Заправились. Командир-танкист нам говорит: «Ребята, снимайте глушители». А ЗИС-5 без глушителя ревет громче танка. Вот ночью погрузили пехоту в наши грузовики и ломанули: впереди настоящие танки, за ними мы, «ревущие коровы», стреляли во все стороны из всего, что могло стрелять. Так на арапа и прорвались!

В захваченном замке. Слева — капитан Якутович. Австрия, 1945

Шоферил Мотин, уже сержант, на «дороге жизни», связывавшей блокадный Ленинград с Большой землей по льду Ладожского озера. В первую же поездку тяжело груженный артиллерийскими снарядами ЗИС-5 ухнул в занесенную снегом пробоину во льду.

— Шли ночью, и так ни черта не видно, так еще и метель. И немецкие «берты» вовсю молотят. Чувствую вдруг, что машину назад какая-то сила потянула. Выскочил из кабины, а кузов уже в воду ушел, а через пару секунд и весь мой ЗИС подо льдом оказался. Думал, расстреляют прямо на месте! Однако не расстреляли. Вскочил на подножку другой машины, так до Питера и добрался. А там нас, таких же безлошадных бедолаг, отправили на завод имени Кирова, дали новые машины, и мы поехали на них на Большую землю, блокадников-доходяг повезли.

После боев на озере Балатон. Венгрия, 1945

Потом были бои по прорыву ленинградской блокады. Мотин со своим полком попал в окружение под Демянском. Из кровавого Демянского котла удалось вырваться с огромным трудом и огромными потерями. В городе Осташкове Мотин опять попал на переформировку. Теперь его отправили в 142-й отдельный саперно-понтонный батальон РГК. Возил он комбата капитана Якутовича до самого конца войны.

В 1944 году батальон перебросили в только что освобожденный Крым на разминирование берегов Азовского моря. Немцы устроили там мощные противодесантные минные заграждения. Саперов не хватало на такое огромное пространство. Призвали местных девчат, прошли они трехдневное обучение и бросили их на минные поля. Да разве из девчонки за три дня сделаешь опытного сапера? Стали они подрываться на растяжках одна за другой. Вскоре пришел приказ – запретить разминирование местными силами. Но девчата в батальоне остались. Капитан Якутович как раз и нашел среди них свою будущую жену. Слава Богу, что она ни разу не ошиблась на поле смерти.

Вальс победителей. Австрия, май 1945

Затем батальон получил приказ отправиться в Румынию.

— Помню прощальный вечер, — рассказывает Тимофей Андреевич. – Мы уже в теплушках, девчата на перроне. Обнимаются все, прощаются. А тут мы песню запели: «Прощайте, милые подружки!» Так они криком кричали. Прибежал местный парторг стал упрашивать — «ребята, смените песню! А то я не знаю, что будет!» Ну, мы «Катюшу» затянули. Так с «Катюшей» и укатили…

С Терезой. Дружба народов. Венгрия, 1945

Румынский город Плоешти встретил их, как освободителей – цветами. Но путь батальона не был усыпан розами. Вскоре Мотину снова пришлось услышать свист пуль и осколков. Шли кровопролитные бои за Будапешт. Саперно-понтонный батальон был развернут на берегу Дуная в пяти километрах выше столицы Венгрии. Капитану Якутовичу и его людям предстояло переправлять солдат, танки и артиллерию на правый берег Дуная. Пришлось Тимофею Мотину стать рулевым катера, который тянул на буксире понтон с танком. Дунай в том месте достигал в весеннее половодье почти 800 метров. Ни в коем случае нельзя было терять ход, иначе быстрое течение отнесет тебя к немцам. Первый рейс удался вполне: катер приткнул понтон на отмель, танк съехал на мелководье и пошел в бой. Потом были и другие рейсы под обстрелом противника. Все, как в поэме Твардовского: «Переправа, переправа, берег левый, берег правый, снег шершавый, кромка льда… Кому память, кому слава, кому темная вода…» Мотину выпала слава в виде боевого ордена. Кстати, именно в Валуйках, в его родном городе, Александр Твардовский и начал писать свою «поэму про бойца» — легендарного Василия Теркина.

Вот так вернусь в родную Агошевку. Венгрия, 1945

А потом были бои за город Секешфехервар, почти сожженный авиацией. Там, в Венгрии, Мотин и обзавелся фотоаппаратом. Комбат поощрял занятие своего шофера и сам охотно позировал ему вместе с другими офицерами.

Эх, если бы ту камеру да в то проклятое лето сорок первого года! Сколько бы бессмертных кадров сделал бы тогда Мотин и под Шауляем, и под Демянском, и в том же Крыму.

Солдат и комбат. Якутович и Мотин. Австрия, 1945

Но и то, что он успел снять в конце войны сначала в Венгрии, потом в Австрии и Чехии, имеет ныне большую историческую ценность. Снимал боевых товарищей на походе и на отдыхе, фотографировал гостеприимную венгерскую семью, в доме которой стоял на постое со своим комбатом. Хранят старые фотографии и портрет венгерской женщины Терезы, хозяйки квартиры на постое, и молодую улыбку Маруси, невесты, которая дождалась своего суженого с фронта.

Победу гвардии сержант Мотин встретил в городе Чешски Будеевицы. В том самом городе, откуда родом литературный герой Гашека бравый солдат Швейк.

Где же вы теперь, друзья однополчане…

После войны и до самой пенсии не изменял Мотин своей профессии – шоферил на дорогах Белгородщины. Он из тех лихих и неунывающих фронтовых шоферов, о которых поется в песне «а помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела…» Вот и не собирается помирать военный шофер Мотин, несмотря на преклонный возраст – 88 лет! – потому, как дел невпроворот и в огороде, и в ветеранском обществе.

Маруся, Мария Павловна, подарила ему четырех дочерей и сына. Все вышли в люди. А сын, Владимир Мотин – подполковник милиции, он-то и привел меня в гости к отцу-ветерану. Долго мы с ним беседовали за чашкой чая. Конечно, в таком возрасте прошлое помнится отрывками, как набор отдельных эпизодов. Но там, где подводит память, там приходят на помощь фронтовые фотографии: глянул – вспомнил, и как друга зовут, и фронтовую судьбу его… Великая вещь – фотография!