Татьяна Шорохова прислала в редакцию такое письмо: « Этот почтенный человек нашёл меня сам. Учёный-лесовод, ветеран Великой Отечественной войны, Сергей Андреевич Соловьёв позвонил и попросил меня прочесть текст его воспоминаний «Искры памяти». Мы договорились о встрече, и несколько раз мне довелось посетить его добротный и уютный деревянный дом в Лисино-Корпусе – бывших охотничьих угодьях Романовых, расположенных в 18 километрах от Тосно. Высокий, ясноглазый, седовласый, Сергей Андреевич удивительным образом сочетал в себе живую веру, глубокие богословские познания, пытливость учёного, мужество офицера… Он прошёл всю войну артиллеристом лишь с единственной контузией, без единого ранения. Победу встретил далеко за пределами нашего Отечества, в Чехословакии. Имел воинские награды и ушёл в запас, если мне не изменяет память, в звании капитана.
«Война, Татьяна Сергеевна, – это тяжелейшая работа», – говорил Сергей Андреевич. Когда я спросила, как он отмечал церковные праздники на фронте, он только горько улыбнулся: «Мы часто не знали, какое сегодня число. Не до праздников было. Тяжёлые орудия, ящики со снарядами, постоянное недосыпание, распутица, глубокий снег, нестерпимая жара… Молитвами деда священника и верующей матери выжил».
Отдав ратному труду лучшие годы своей молодости, Сергей Андреевич поселился в Лисино уже в послевоенные годы. Ему было о чём вспомнить и что рассказать и людям зрелым, и молодому поколению. В течение нескольких лет в этом лесном посёлке он описывал событие за событием, эпизод за эпизодом – всё то значительное и важное, с чем соприкоснулся в жизни, что бережно сохранялось в тайниках памяти.
Прочитав рукопись «Искры памяти» С.А. Соловьёва, включавшие в себя как записки мирного времени, так и военного, отослала их в московское издательство «Отчий дом». Редакторы посоветовали разделить записки на две книги: церковной тематики и мирской, куда включить и воспоминания из военного периода жизни автора. Эти рекомендации я и передала Сергею Андреевичу.
Прошло несколько лет, и книга С.А. Соловьёва «Искры памяти» с воспоминаниями о Великой Отечественной войне и восстановлении разрушенного народного хозяйства и науки вышла в Нижнем Новгороде».
Вот несколько небольших, но пронзительных рассказов из этой книги.
Запах войны
Летом 1943 года мы были в тылу наших войск на формировании после выхода из окружения. Стоим в каком-то селе посредине беспредельных украинских полей. Подгоняем оборудование, которое мне почему-то все коротко, учимся мотать обмотки.
Слышим, летит тяжелый «Юнкерс». Выскочили на улицу. Видим, по нему стала густо лепить батарея 25 мм зенитных пушечек. Расчеты таких батарей зачастую состояли из наших девушек, только командир батареи был какой-нибудь молоденький лейтенант, у которого только-только начали пробиваться усы.
Вдруг видим, от хвоста самолета полетели какие-то клочки. Ай да девки! Самолет пошел в штопор и упал где-то, как нам показалось недалеко. Бросились бежать к месту падения. Оказалось, что это километра 1,5-2. Пока спешили, самолет взорвался и загорелся. Подходим ближе с автоматами наготове (парашютисты не выскакивали). И тут нас охватило облако дыма от горящего самолета. Страшный, тяжелый, удушливый запах горелого мяса. Это горели наши враги!
Затем этот знакомый отвратительный запах войны везде преследовал нас.
После того, как был сломан хребет фашизму под Орлом и Курском, немцы начали быстро отступать без боев на нашем участке фронта. Они-то отступали на автомобилях, а мы преследовали их пехом. Естественно, между нами и немцами образовывался разрыв в 2-3 дня, который изверги использовали для уничтожения городов и деревень. На политзанятиях нам говорили, что существовал приказ Гитлера, чтобы на месте густо населенной Украины оставить коммунистам пустыню…
Этот приказ исполнялся хладнокровно, специальными отрядами «зондеркоманда». Приезжает такой отряд из 15-20 солдат в деревню, дает для острастки пару очередей из автоматов, выгоняет всех жителей из хат на улицу и специалисты-факельщики поджигают кровли этих домов. Обычно кровли соломенные или из очерета (тростника) и горят быстро. План выполнен, поехали дальше.
На другой-третий день в село вступаем мы. Видим ряды дымоходов и печей, среди которых копошатся несчастные люди, перемазанные, плачущие, рыдающие. Они и радуются нам, и поглощены своей страшной бедой. Раскапывают горелую картошку, ищут погибший скот.
Вот здесь-то снова все окутано ужасным запахом горелого мяса, запахом войны. Конечно, сгоревших людей встречать не приходилось, но в хатах сгорели шубы, подушки, валенки и прочий небогатый скарб колхозников.
И потом, из подбитых танков, сгоревших домов в городах, везде нас сопровождал мрачный, ужасающий запах горелого мяса, запах войны.
Расстрел перед строем
Этот способ казни является «педагогическим». Он придуман для устрашения непокорных, сокрушения воли сомневающихся. Он всегда оставляет самое тяжелое впечатление и запоминается на всю жизнь. К нему привыкают, наверное, только профессионалы.
Технически расстрел перед строем производится следующим образом. На достаточно большой площади выстраивается воинское подразделение каре, то есть буквой «П». В свободное пространство выводится человек, подлежащий казни, зачитывается приговор, который на глазах у личного состава приводится в исполнение. Мне довелось присутствовать при этом три раза, причем каждый раз ощущения были совсем разными.
Первый раз это случилось, когда мы были еще в училище, необстрелянными мальчиками. Наше артиллерийское техническое училище было эвакуировано из Ленинграда в Ижевск. Шел второй год войны.
И в деревню Новый Игерман в 25 километрах от Ижевска пробрался дезертир с фронта, вооруженный пистолетом. Там он устроился у какой-то бабенки и, воспользовавшись тем, что все сильные люди были на фронте, а здесь, в глубоком тылу, не было ни милиции, ни крепкой власти, стал устанавливать свои порядки.
Думаю, что если бы он жил мирно, ему бы так и удалось отсидеться в тылу. Но он обнаглел. Здоровый и вооруженный, он стал грабить людей, и без того истощенных условиями военного времени. Когда к нему пришел вернувшийся с войны инвалид, бандит застрелил его. На председателя колхоза, пожилую женщину, бросился с ножом и ранил. Тогда из деревни прибежали мальчики и сообщили о террористе. Областные власти попросили помощи у нашего училища. На другой же день в Новый Игерман был отправлен взвод вооруженных курсантов из второй батареи под командованием старшего лейтенанта Жирова, который уже побывал на фронте, воевал в разведке, так что имел необходимый опыт. Идти пришлось пешком, так как автотранспорт находился на пределе своих возможностей — «все для фронта, все для победы». Бандита взяли легко, без сопротивления и привели на гауптвахту. Я в этом деле не участвовал. Через два дня трибунал приговорил преступника к расстрелу перед строем.
Наше училище выстроили на аэродроме по-батарейно. Привели обросшего мрачного негодяя, и комиссар училища подполковник Голубев, вернувшийся с фронта искалеченным, произнес речь, которую я запомнил на всю жизнь. «Ты хотел жить, и это понятно. Наши курсанты тоже хотят жить. Но ради спасения своей Родины и своих близких, они пойдут в бой. Некоторые из них погибнут, но на их могиле Родина поставит памятник. А на твоей могиле, ненасытная тварь, мы будем с..ть». Мы слушали это с воодушевлением и ненавистью к бандиту.
Зачитывается приговор. Вдруг преступник падает на колени и ревет диким голосом.
Раздается команда: «По изменнику огонь!» Трое незнакомых в штатском исполняют команду из автоматов. Потом один из них стреляет в голову поверженного негодяя из пистолета. Мы сообразили, что это были городские НКВДешники, которых власти держали в тылу для таких случаев. «Направо, шагом марш».
Курсантам страшновато, но ощущается удовлетворение справедливым решением…
О вреде пьянства
Была весна 1945 года. Мы с большим трудом и огромными потерями вгрызались в собственно немецкие земли. Наш небольшой отряд где-то в районе Крейценорта в Силезии вылавливал «вервольфов» (что-то вроде запоздалых фашистских партизан) и немецких дезертиров, которые, видя свое поражение, расползались по домам. Весь мир чувствовал, что до Победы — один шаг.
Перед операцией мы с утра приняли свои «боевые сто грамм» (вернее, 200 или 300), и поэтому были в очень геройском настроении.
Подходим к небольшому двухэтажному зданию начальной школы. Кругом парк, на клумбах цветут подснежники. Двери заперты. Наши опытные специалисты легко их выламывают. В коридоре появляются две дрожащие старушки, которые не одобряют наше поведение, машут руками и возмущаются, лопоча по-немецки. Но когда я похлопал по кобуре пистолета, замолкают. Стоит только показать дверь, ее моментально открывают.
Вижу чисто прибранные классы, без единой царапинки парты, пианино, везде образцовый порядок.
Открываем шкафы. В них множество красочных плакатов с изображениями лесных зверей, схемы крестовых походов, круговорота воды в природе, разреза древесной почки, портреты Бетховена, Вагнера, Гете и других великих и еще каких-то немцев. На подставке стоит метроном и я его запускаю. Фашизмом здесь что-то не пахнет.
В это время наши бойцы обследуют чердак и кладовые, откуда приносят флакон со спиртом. Мы отпили по глоточку, его было немного. Настроение благостное.
Вдруг я увидел плакат с описанием истории «гакенкройца» (свастики). И тут я взбесился, заорал на бедных старушек, стал топтать свастику. Потом схватил большой радиоприемник «телефункен» и с криком: «геббельсовская пропаганда» выбросил его со второго этажа, выбив раму.
Конечно, мне довелось и потом совершить множество неразумных поступков. Но происшествие в немецкой школе до сих пор беспокоит мою совесть. Размышляя о прошлом, никак не могу ее успокоить.
Впрочем, совесть изгоняет тот же проклятый алкоголь.
источник: rosgeroika.ru
