Поэма о войне

1

Мы не умели быть героями,
Но время треснуло по швам,
И юность наша с эшелонами
По рельсам огненным пошла.

Пошла уверенно, отчаянно,
Не зная, что там, впереди:
— Ура! За Родину! За Сталина!
Гремело на её пути.

Не веря в силу воскресения,
Мечтая всё же уцелеть,
Всё молодое поколение
Во имя жизни шло на смерть.

Мальчишки, рано повзрослевшие,
Девчонки, в юбках матерей, —
Упрямые, святые грешники,
Ваятели победных дней…

По всем фронтам Ванюшки Солнцевы
В Иванов дух вселяли свой,
И даже небо было с проседью,
От крови, смешанной с землёй.

Отцам и дедам тоже выпало
Нести тот непосильный крест,
Что издавна всем миром выстрадан,
Тот крест, что будет, был и есть.

2

Мы долго ждали подкрепления.
Был дважды ранен лейтенант.
И наша медсестра Евгения,
Была нам — врач и медсанбат.

Голубоглазая, курносая,
С застывшим ужасом в глазах,
Она творила невозможное,
Смешно, по-взрослому, бранясь.

Склоняясь низко над носилками,
То с фляжкой спирта, то с бинтом,
Сжимая зубы между взрывами,
Она хватала воздух ртом:

— Ты потерпи ещё немножечко!
Смотри, не вздумай помирать!
Лежи! Не рвись! Да разве ж можно так?!
Развоевался, твою мать!..

А тут — как грохнуло, как жахнуло!
Как небо плюнуло землёй!
Она заохала, заахала,
Отодвигая смерть рукой,

Упала, обняла, заплакала,
Запричитала, вся дрожа…
И лейтенант родился заново
Без эскулапова ножа.

А Женя, Женька, наша Женечка,
Изрешечённая насквозь,
В мужских ботинках, с синей ленточкой,
Стонала: «Мама, мама… брось…»

И плакал Витька из Саратова,
В бессильной злобе сжав кулак,
И супостата клял проклятого
За то, что всё случилось так.

За то, что не успел, что прятался,
Что чувства от неё таил,
За то, что не умел так, запросто,
За то, что душу не открыл.

А по щеке, в грязи и копоти,
Злым ручейком среди зимы
Текла слеза. Текла безропотно.
И плакали с ним вместе мы.

3

На фронте нет слов утешения.
И ангелы здесь не поют.
Пришло наутро подкрепление,
А с ним и страшный Божий суд.

Стал пеплом Витька из Саратова,
Сменил на облако блиндаж.
— «Восьмой», «восьмой», пришлите «пятого», —
Хрипел радист безногий наш.

Мы шли атака за атакою,
Врастая в землю тут и там.
Кружились вороны и каркали,

И жали руки вечным снам.
Вы, меченные горем матери,
Что вскармливали грудью нас,
Стелили нам дорогу скатертью

Не в добрый час.
Не в добрый час.

4

Война, война… В полях израненных
Ты нас косила, как могла.
Живущих ни во что не ставила,
А мёртвых… Мёртвых — берегла.

Подай тебе, воровке, лучшее —
Безусых, юных, молодых!
Ты столько сотен лет нас мучаешь,
Исчезни, ради всех святых!

Неужто мало поживилась ты
В тех огневых сороковых?
Смотри, опять мальчишки выросли!
Оставь для мирной жизни их!

Оставь! Не делай их убийцами
Чужих отцов, чужих детей!
Оставь их чистыми страницами
В поэме горестной своей…

5

Шли низко мессеры на бреющем,
Ревя натужно, как быки.
Я пистолет в руке немеющей
Сжимал и скалил им клыки.

Я был — не я… Как волк подстреленный,
На окровавленном снегу,
Я на прицел их брал уверенно,
Я знал, что всё теперь смогу.

Чернел чертополох испуганно,
Шныряли пули по кустам.
Мой «ястребок» стоял обугленный
И ждал команды: «По местам!»

Он, как и я хотел, наверное,
Рвануться в небо! Но — беда —
Мой старый друг, в боях проверенный,
Отвоевался навсегда…

Я оказался жив нечаянно.
А у него не вышло, нет.
И боль, и ненависть с отчаяньем
Во мне боролись в тот момент.

— Сейчас, сейчас, — хрипел я с присвистом,
Прищуривая левый глаз, —
Подпалим хвост фашистским прихвостням!
Они, браток, запомнят нас!

Тут из-за леса «тигр» выскочил
И с лязгом по полю пошёл.
Ему со мной тягаться было чем —
Я это понял хорошо.

Он полз и полз. А мне мерещилось,
Что было всё, как в том кино:
И сердце колотилось бешено,
И книга читана давно.

Ну, вот и всё. Пожалуй, кончился
Под этим танком мой полёт.
Эх, чёрт возьми, а жить как хочется!
Да что ж мне с жизнью не везёт?

Перекрестился, плюнул на руки,
Зажал покрепче свой «тт»,
Прицелился, на мушку взял его и…
Понял, что патронов нет.

Оно там, в небе, вроде незачем:
Жми на гашетку — все дела.
А мне бы дотянуть до вечера,
Глядишь, и помощь бы пришла…

Пока я помирать готовился,
Как черти, из-под облаков,
Скользнули к «мессершмитам» соколы —
Три птицы — тройка «ястребков».

Один на танк зашёл умело так,
А два — погнали «мессерА»:
Они погоду в небе делали,
А я с земли кричал: «Ура-а-а!»

За пять минут всё было кончено,
И лётчики, махнув крылом,
Ушли, без имени и отчества…
Когда б ещё мне так везло?

6

Ночь опустила чёрный занавес
И потянуло холодком.
И так тоскливо, братцы, стало мне
Под мокрым мартовским снежком.

Потом была неделя длинная,
Где я — то пёхом, то ползком —
Шёл к фронту и губами синими
Пел про жену, мороз и дом.

7

Жена, жена… Забыл, как выглядишь,
Как смотришь, ходишь, говоришь…
И дом забыл. И грядку с вишнями…
А ты, поди, опять не спишь…

Вот выберусь и треугольничек
Тебе с оказией пришлю.
В письме не стану своевольничать —
При встрече всё определю…

Приеду утром, на «полуторке»,
По полной форме, в орденах…
В мечтах — покой, а в сердце — муторно.
И правда — точно не в ногах.

Читай продолжение на следующей странице
AesliB