Она начала собирать антиквариат в 1930 году… У нее было природное дарование, которое помогало отличить подлинник от подделки, выбрать наиболее ценные в художественном отношении произведения. В 1972 году после посещения Шуи Екатерина Мазурова принимает решение передать в дар свою частную коллекцию. Шедевры этого собрания — портреты работы Шильдера, Галкина, Маковского, Левитана и уникальные миниатюрные портреты…
В дар этому городу Екатерина Яковлевна передала в общей сложности более тысячи экспонатов…
«А в этом зале — жемчужина нашего собрания — художественная коллекция Шуйского литературно-краеведческого музея. У истоков коллекции стоит актриса и меценат Екатерина Яковлевна Мазурова. Ее успешная творческая деятельность началась с роли, сыгранной на сцене нашего Шуйского городского театра. Затем будущая заслуженная артистка РСФСР снималась у известных режиссеров Анненского, Гайдая, Птушко, Кончаловского, Кулиджанова, Барнета, Райзмана, Ростоцкого, Климова, Швейцера, работала с удивительными актерами Вячеславом Тихоновым, Юрием Никулиным, Владимиром Высоцким, Сергеем Бондарчуком, Иннокентием Смоктуновским. Искусство стало неотделимой частью ее жизни».
Экскурсовод заостряет внимание на портрете, который висит справа от входа в зал. На холсте — удивительно знакомое лицо величественной пожилой женщины. Художник Евгений Спасский почему-то видел актрису именно в этом образе — не то барыни, не то купчихи, в мехах, у окна, за которым раскинулся русский осенний пейзаж. Екатерину Яковлевну часто рисовали. Причем, позировала она всегда в одном ракурсе: правый полупрофиль, еле уловимая улыбка и взор, обращенный куда-то вдаль… Седые волосы, заплетенные вокруг головы. Брошь. Она не была дворянкой, никогда не жила в достатке, но, видимо, корни благородной фамилии и образованность отражались не только на внешности Мазуровой, но и на образе жизни, манере общения, что так притягивало художников. Им нужен был образ старой московской барыни, и Екатерина Яковлевна Мазурова подходила идеально.
Слушаю экскурсовода и узнаю, что городок Шуя делает все возможное для увековечивания памяти актрисы. В музее едва ли не каждый третий экспонат связан с ее именем. Не так давно, уже — увы — посмертно она стала почетным гражданином Шуи. А в 2006 году Крымская астрофизическая обсерватория в международном каталоге планет зарегистрировала малую планету 10671, открытую в 1977 году, под именем «Мазурова».
Планета Мазурова. Женщина-планета. А что мы о ней знаем? «Мы — Белокринкины!» — любила повторять Екатерина Яковлевна, вспоминая своих предков. Родилась она в 1900 году в Иваново-Вознесенске в патриархальной, старообрядческой семье. Ее дед Иван Белокринкин был человеком известным, одним из основателей иваново-вознесенской мануфактуры. Но к моменту рождения Екатерины достатка в роду уже не было. Частный ткацкий заводик уничтожил пожар, спаливший в середине XIX века почти все Иваново. Род Белокринкиных пришел в упадок. Чтобы избавиться от лишнего рта, дед выдал свою дочь Машу поскорее замуж, хотя ей не было еще и шестнадцати. А посватался к ней казначейский писарь Яков, полюбивший девушку без памяти. Маша никогда не отвечала ему взаимностью, но как-то жили, родили четверых детей.
Яков Мазуров очень любил фарфор и собирал бокалы, копилки, безделушки. Дети часами любовались на эти «сокровища», но трогать их было категорически запрещено. Не отсюда ли любовь будущей актрисы к коллекциям? С 1930 годов Екатерина Яковлевна начала собирать антиквариат. У нее было природное дарование, которое помогало отличить подлинник от подделки, выбрать наиболее ценные в художественном отношении произведения…
Когда Екатерина пошла в школу, то уже с шести лет стала участвовать в рождественских концертах и спектаклях. Со второго класса пела в церковном хоре, куда ее пристроила бабушка. Екатерина училась, сдавала экстерном экзамены, убиралась, ходила на базар, помогала на кухне. Позже семья перебралась в Шую. В шестнадцать лет Екатерина устроилась на прядильную фабрику. А после революции жизнь ее круто изменилась. Новой власти потребовались грамотные кадры, вот тут и пригодилось Катино образование. Сначала девушку ввели в рабочий контроль, а затем назначили заведующей библиотекой. Мазурова сама собирала книги, сама расклеивала объявления об открытии, сама завела каталог, сама оформляла читателей. На удивление, народ потянулся за книгами довольно активно.
Екатерина пошла дальше — предложила начальству организовать при библиотеке драмкружок. Идею поддержали, даже сцену смастерили. Потом при местном театре открыли драматическую студию, где стали преподавать актерское мастерство, дикцию, балет, грим. В мае 1920 года студийцы успешно завершили свое образование, и несколько выпускников были приняты в труппу Шуйского драмтеатра. В их числе была и Екатерина Мазурова. Она сразу начала много играть – в спектаклях «Дама с камелиями», «Снегурочка», «Власть тьмы», «Мещанин во дворянстве»… Отзывы были восторженные, публика полюбила молодую актрису. А через год ее пригласили в другой театр, в другой город — Кинешму, где Мазурова играла в каждом спектакле. Дальше были Ярославль, Москва, сменялись театры, труппы, города. Екатерина Яковлевна вышла замуж за своего партнера Николая Морозова, вместе они переходили из труппы в труппу.
Во время войны Морозов ушел на фронт, а Мазурова отказалась покидать Москву наотрез. Устроилась в единственный в столице театр, созданный для обслуживания оставшегося населения – Московский Областной ТЮЗ. Спектакли были своеобразными: при воздушной тревоге и актеры, и зрители вместе спешили в ближайшее бомбоубежище, но звучал отбой, все шли по своим местам, и спектакль продолжался. Днем играли для детей, вечером — для воинов и тружеников тыла. Бомбежки, пожары, паника, мародеры — всем этим жила Москва осенью 1941 года. В сентябре Екатерина Маузрова писала своей подруге, актрисе Елене Дуловой: «Дорогая Леночка! Ты счастливо живешь в глуши, где-то далеко от всех событий, а мы кипим в котле войны и бомбежек. Ты, друг, жестоко ошибаешься, приписывая мне храбрые поступки. Я трусиха до болезненности, нервы напряжены до последнего предела, но страшное нас ждет еще впереди. Описать всего я тебе не могу — нет слов! Но ты знаешь из газет, что враг на подступах к Москве: Москву зорко хранят, строят на улицах баррикады. Многие бегут и эвакуируются, ну а мы, мелкота, сидим на месте и ждем своего часа… Ночь я не сплю: или бегу в метро, или к сестре Николая, к 10 утра являюсь на работу, а тут такая анархия, что сам черт не разберет. Потом едем выступать с концертом, возвращаемся поздно и снова — метро или сестра. Да и дни далеко не спокойные. Так что сказать, что я живу хорошо или плохо, нельзя. Это не жизнь, а какой-то жуткий сон, от которого хочется проснуться!.. Пожалуйста, напиши — если буду жива — получу еще твое письмо, но, откровенно говоря, надежды на жизнь мало. Пишу тебе, моя хорошая, и плачу — так жизнь шла тяжело, и кажется тяжело кончится!..»
Зимой Николай приехал на несколько дней домой и соорудил в их маленькой квартирке печку-«пчелку» с трубой, выведенной в окно. Екатерина Яковлевна кипятила на ней чай и варила картошку, если удавалось достать. Ну и, конечно, протапливала комнату перед сном, хотя углы все равно оставались промерзшими. Затем утюжила постель, потому что за ночь в холодной кровати можно было заработать воспаление легких. Друзья подарили Мазуровой котенка Мишку, с которым они и коротали минуты отдыха.
В сорок четвертом Екатерина Яковлевна получила радостный солдатский «треугольник» от мужа из Польши, что близится конец войне, и скоро настанет час встречи. Но уже через несколько дней пришло другое письмо, написанное чужой рукой: «Муж ваш серьезно, тяжело ранен, но мы надеемся, что вы, товарищ Мазурова, настоящая русская женщина, и придете к нему на помощь, не оставите его…» Через военкомат Екатерина Яковлевна узнала, что Николай находится в Гомеле, в госпитале, и что состояние его очень тяжелое. Театр пошел навстречу, освободив актрису от спектаклей.
Екатерину Яковлевну встретила пожилая женщина-врач: «Главный хирург настаивает на ампутации обеих ног… Я потому и вызвала вас, чтобы помочь ему мобилизовать все силы. Может быть, и удастся отстоять его. Жалко, если такой красивый, сильный и останется калекой. И учтите, ни в коем случае не плакать! Сдержаться! И вселить в него уверенность в выздоровлении… Вы обязаны суметь сыграть эту нелегкую роль».
«Как же это тяжко улыбаться и шутить у постели умирающего любимого человека! — вспоминала актриса. — Чтобы скрыть непрошенные слезы и заглушить рыдания, я упала на колени возле его койки. Уткнулась в пропахшее лекарствами одеяло и целовала его забинтованные ноги, гладила худые руки, лежавшие поверх одеяла: «Коленька, родной мой! Живой! А ноги — это не страшно. Ноги мы вылечим! Я же теперь с тобой рядом буду!» А он лежит белый, как полотно, и какой-то прозрачный, улыбается слабо и тихонько-тихонько старается меня по голове погладить… И вот овладела я собой, собрала все силы и весело, радостно рассказала ему все театральные новости, а потом стала кормить его. И он ел, и тоже на глазах оживал…»
Несколько дней Екатерина Яковлевна провела в госпитале. Бегала на базар за продуктами, кормила и ухаживала за другими ранеными и возвращала к жизни мужа. Главный хирург долго не отступался от идеи ампутировать Николаю ноги, но упорство той женщины-врача победило, и в марте 1945 года Николай Николаевич вернулся домой, на костылях, но на своих ногах. Ему пришлось оставить профессию актера. Он долго не мог работать, сильные боли не покидали его. Много времени прошло, прежде чем он отставил в сторону сначала один костыль, затем — другой. А Екатерина Яковлевна разрывалась между домом, репетициями и концертами.
