Григорий Чухрай собирался в экспедицию в пустыню под Красноводском «с тяжёлым сердцем». Тем более что Сергей Юткевич «напутствовал» молодого режиссёра: «С такой Марюткой фильм не получится».
Экспедиция оказалась нелёгкой. Основная база находилась на Каспии в Красноводске. Потом спустились ниже по морю к полуострову Челекен, на мысу выстроили избушку, где и происходило действие последней части картины.
Атмосфера сыпучих песков, ощущение одиночества человека, попавшего в мир пустыни, даже нехватка воды сближали всех. Натура помогала вжиться в образ и в ситуацию, в которой оказались герои. Стриженов с Извицкой превращались в робинзонов, отрезанных от цивилизованного мира. Волосы отрастали, лица грубели от загара, одежда ветшала и свешивалась лохмотьями.
Совсем в других условиях снималась заключительная сцена. Олег Стриженов рассказывал:
«Мы с Изольдой сидим на песочке, беседуем, и вдруг я вскакиваю.
— Парус!
Размахиваю руками, бегу к воде.
— Наши! Наши!
А моя Марютка-Изольда берет винтовку, прицеливается… Выстрел. Я падаю.
— Сорок первый.
Она подбегает ко мне и, плача, произносит над мёртвым телом длинный монолог.
Всего-то действия пять-шесть минут на экране. А мы снимали его пять-шесть дней. Почему?
Если внимательно всмотреться в кадры фильма, то можно заметить, что мы сидим не на летнем морском пляже, а почти что на льду. Песочек даже не сыпется между пальцев — он мёрзлый. А почему такое особенное небо? Почему офицеры в лодке в шинелях и башлыках?
Да потому, что по сценарию только-только настал конец зиме. И чтобы не изменять правде изображения, съёмки шли ранней весной. Если ступить в воду, ноги сводит судорогой. И мы полуголые играем сцены в эдакую холодищу. Пока на тебя направлена камера, ни о чём другом не думаешь, кроме того, что ты — поручик Говоруха-Отрок. Но вот отсняли дубль. Вскакиваешь и бегаешь, пока не разогреется окоченевшее тело. Звучит команда «мотор», и ты вновь забываешь о холоде. Главное — съёмка!»
Чухрай заканчивает работу над «Сорок первым» летом 1956 года. После просмотра картины на художественном совете Пырьев расцеловал режиссёра. Картину приняли хорошо, что даже для Чухрая было неожиданным.
Пырьев показал картину в Комитете по кинематографии. Там высказывались сомнения, социалистический ли это реализм и хорошо ли оправдывать любовь к врагу. Иван Александрович позвонил Хрущёву и сказал, что хочет представить ему картину, снятую на «Мосфильме». Хрущёву фильм понравился.
В октябре 1956 года фильм Чухрая выходит на экраны страны. «Сорок первый» — это любовная элегия со свежим оригинальным взглядом на прошлое. «И любовь эта изменилась по сравнению с повестью, — отмечает кинокритик Нея Зоркая. — Во-первых, изменились сами герои. Олег Стриженов сыграл Говоруху-Отрока (лучшую свою роль) человеком значительным, смелым и умным». За роль поручика Говорухи-Отрока Стриженова признали лучшим актёром года.
Основным предметом спора на страницах печати стала трактовка образа Марютки в исполнении Изольды Извицкой. Во Франции её часто сравнивали с Мерилин Монро. Весь мир удивился, как русские могут красиво любить, какие они удивительные люди и сколь восхитительна и разнообразна природа их страны. Когда в конце фильма поручика Говоруху-Отрока убивали — зрители плакали.
Вспоминает Григорий Чухрай: — Мы снимали фильм о гражданской войне как о великой трагедии, когда живое тело нации рвали на куски и лилась кровь. Я бы не стал над этим шутить. Мне очень дорого, что в нашем фильме мы впервые изобразили белогвардейца не барином, не насильником, не уродом — что было нормой в то время,— а красивым человеком, заслуживающим любви.
Если бы «Сорок первый» был снят двумя годами раньше, мне бы пришлось несладко, но мне повезло: когда мы снимали наш фильм в пустыне Каракумы, состоялся XX съезд. Мы вслед за Лавреневым старались в фильме показать трагическую сущность эпохи. Нарушая традиции ведомственной эстетики, мы никого не выставляли дураками — ни белогвардейцев, ни Марютку, ни ее товарищей.
И сейчас, думая об этом времени, я не считаю себя вправе бросить камень в тех, кто шел на смерть, мечтая о новом, справедливом обществе. Кстати, при Сталине народ еще верил в то, что именно такую жизнь он строит, и ради нее готов был идти на любые жертвы. Все, что угодно, но в народе не было национальной розни и национального чванства.
источник: 1001material.ru