После того как в землянке проверили наши документы, мы снова вышли на воздух. Ночь была холодная. Даже когда полковник говорил с нами сердитым голосом, в манере его говорить было что-то привлекательное. А сейчас он окончательно сменил гнев на милость и стал рассказывать нам о только что закончившемся бое, в котором он со своим полком уничтожил тридцать девять немецких танков. Он рассказывал об этом с мальчишеским задором:
— Вот говорят: танки, танки. А мы их бьём. Да! И будем бить. Утром сами посмотрите. У меня тут двадцать километров окопов и ходов сообщения нарыто. Это точно.
Если пехота решила не уходить и закопалась, то никакие танки с ней ничего не смогут сделать, можете мне поверить. Вот завтра, наверное, они повторят то же самое. И мы то же самое повторим.
Сами увидите. Вот один стоит, пожалуйста. — Он показал на темное пятно, видневшееся метрах в двухстах от его командного пункта. — Вот там их танк стоит. Вот куда дошёл, а все-таки ничего у них не вышло.
Около часа он рассказывал о том, как трудно было сохранить боевой дух в полку, не дать прийти в расхлябанное состояние, когда его полк оседлал это шоссе, и в течение десяти дней мимо полка проходили с запада на восток сотни и тысячи окруженцев — кто с оружием, кто без оружия. Пропуская их в тыл, надо было не дать упасть боевому духу полка, на глазах у которого шли эти тысячи людей.
— Ничего, не дали, — заключил он. — Вчерашний бой служит тому доказательством. Ложитесь спать здесь, прямо возле окопа. Если пулеметный огонь будет, спите. А если артиллерия начнет бить, тогда милости прошу вниз, в окопы. Или ко мне в землянку. А я обойду посты. Извините».
Так в жизни Симонова появился этот удивительный человек, которого он впоследствии назовёт Серпилиным на страницах своего романа, а вот об его адъютанте не упомянет, к сожалению, ни словом. Это странно, ведь кто-то проверял его корреспондентские документы в командирской землянке, кто-то выполнял поручения командира полка и водил корреспондентов по расположению части. Но легко объяснить тогдашнее состояние журналиста Симонова, впервые попавшего на реальное поле боя Великой Отечественной войны: все его мысли и чувствования в момент этого его короткого пребывания на передовой были устремлены не на частности, а именно на само поле боя, на недалёкую линию противостояния с врагом, в то время ещё малоизученным, загадочным… На эти танки, что были разбросаны подбитые по всему Буйничскому полю. Это отразилось, кстати, потом на страницах романа, когда Синцов говорит Серпилину, что хочет остаться в его полку не в качестве заезжего корреспондента, а в качестве бойца, реально сражающегося с врагом.
Не знаю, овладевали ли самим Симоновым такие мысли, когда он находился в расположении полка Кутепова, хотел бы он, как его герой забыть о своём корреспонденстве и взять оружие в руки, чтобы сражаться с захватчиками, но, думаю, овладевали.
И не здесь ли кроются корни того завещания самого Константина Михайловича, в котором он распорядился развеять свой прах над этим полем, чтобы остаться навсегда вместе с теми людьми, что сражались здесь на его глазах и которых он вынужденно покинул, выполняя свой журналистский долг.
Может быть, эта упущенная возможность остаться и сражаться с ними в июле 41-го, и даже погибнуть, жертвуя собой, как погибли они, эта упущенная возможность жила в нём всю оставшуюся жизнь и была реализована им в судьбе своего героя, корреспондента Синцова. Скорей всего, что это было именно так.
Но это же желание «исправить» судьбу дорогих ему людей и привело к тому, что в романе «Живые и мёртвые» полковник Серпилин остаётся жив, выведя остатки своего полка из тяжёлого окружения. А на деле судьба реального полковника Кутепова сложилась трагично. Когда после трёхнедельных боёв 172-я стрелковая дивизия, отстаивающая Могилёв, оказалась в полном окружении, так как немецко-фашистские войска сумели переправиться через Днепр и севернее, и южнее Могилёва и взять этот город в кольцо, то командиром этой героической дивизии, которая в течении почти месячных боёв не сдвинулась со своих позиций под Могилёвом и на Буйничском поле отразила все лобовые атаки гитлеровцев, генералом Романовым было принято решение прорываться частям дивизии из окружённого Могилёва в разных направлениях, так как уже и сами части этой дивизии были разъединены и сражались фактически порознь. Но особенно тяжело пришлось именно полку Кутепова, так как он находился на самом западном рубеже обороны в восьми километрах от Днепра и ему пришлось прорываться с боем до Днепра, потом с боем же на левый берег. И в дальнейшем выходить из окружения самостоятельно, в отрыве от основных сил дивизии.
Но что самое удивительное — этому поистине бессмертному полку удалось осуществить такой прорыв! С тяжёлыми потерями, остатки 388-го стрелкового полка, пройдя неимоверно тяжкую дорогу по тылам врага, вышли на соединение с основными силами наших войск в район Смоленска, проделав, фактически, весь тот путь, что описан в романе Симонова «Живые и мёртвые». Вот только полковник Кутепов, в отличие от своего литературного собрата Серпилина, не дожил до этого благополучного исхода… Вот как вспоминает о Кутепове и о его бойцах — «живых и мёртвых» Буйничского поля сам Константин Симонов в своём дневнике.
«К командиру 388-го стрелкового полка 172-й дивизии полковнику Кутепову мы приехали вечером 13 июля и уехали из этого полка на следующий день, 14-го. Срок небольшой, меньше суток. Но это пребывание в полку Кутепова по многим причинам запомнилось мне на всю жизнь, и мне хочется здесь рассказать и о Кутепове, и о других людях его полка то немногое, что выдалось дополнительно узнать. Пишу это, а передо мной лежат переснятые из личных дел старые, предвоенные фотографии командира полка Семена Федоровича Кутепова, комиссара Василия Николаевича Зобнина, начальника штаба Сергея Евгеньевича Плотникова, командира батальона Дмитрия Степановича Гаврюшина, командира роты Михаила Васильевича Хоршева…
Самому старшему из них — Кутепову — было тогда, в сорок первом году, сорок пять лет, а всем остальным гораздо меньше. Гаврюшину — тридцать шесть, Плотникову — тридцать один, Зобнину — двадцать восемь, Хоршеву — двадцать три…
…Недолгая встреча с Кутеповым для меня была одной из самых значительных за годы войны. В моей памяти Кутепов — человек, который, останься он жив там, под Могилевом, был бы способен потом на очень многое»…
Как мы видим, и для самого Симонова судьба Кутепова осталась неизвестной. Кто же был этот легендарный человек?
Он родился 19 мая 1896 года в деревне Большие Калмыки ныне Киреевского района Тульской области в крестьянской семье. Учился в деревенской школе. В 1915 году окончил коммерческое училище, был призван в Российскую императорскую армию, окончил Александровское военное училище, воевал в Первую мировую войну на Юго-Западном фронте подпоручиком. В 1917 году добровольцем вступил в Красную армию, воевал с белополяками и бандитами, командовал взводом и ротой, был ранен. Окончил курсы усовершенствования штабных командиров и, с отличием, заочный факультет Военной академии имени М.В. Фрунзе. Изучил немецкий язык. В партию не вступал…
Видимо, с этим было связано то, что он медленно продвигался по служебной лестнице. Четыре года прослужил начальником строевого отдела штаба дивизии, два года командиром батальона, три года начальником штаба полка, четыре года помощником командира полка и два года командиром 388-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии 61-го стрелкового корпуса. В этой должности он и встретил Великую Отечественную войну.
Кстати, интересно, что Симонов отметил эту особенность судьбы Кутепова – медленное продвижение его по службе, несмотря на явные заслуги, скромную должность – командир полка, несмотря на возраст и отличия. Это дало ему мысль, как автору романа, придумать своему герою Серпилину судьбу несправедливо репрессированного в 1937 году военного, отсидевшего в лагерях, вызволенного оттуда волей вождя, когда перед войной потребовались опытные кадры. На деле же ничего подобного в судьбе Кутепова (красного командира с фамилией знаменитого белогвардейского генерала!) не было. Никаким репрессиям он не подвергался, а просто медленно и старательно тянул свою служебную лямку.
Этим он, пожалуй, похож на капитана Тушина из эпопеи Льва Толстого «Война и мир» – старательного служаку, человека, на котором, собственно, и держится армия.
Он и служил негромко и ушёл из жизни безвестно, прежде выполнив до конца свой воинский долг. По косвенным данным, он погиб вечером 25 июля 1941 года, успев вывести свой полк из окружения и получив тяжёлые ранения, от которых и скончался. Могила его неизвестна…
О том, что он не «пропал без вести» и не попал в плен по официальной версии говорит то, что уже 10 августа 1941 года полковник Семён Фёдорович Кутепов Указом Верховного Совета СССР за оборонительные бои под Могилевом посмертно был награждён орденом боевого Красного Знамени. Пропавших без вести и, тем более, сдавшихся в плен, орденами не награждали, а, мало того, считали их едва ли не предателями. Говорю это со знанием дела, так как брат моей бабушки красноармеец Николай Дмитриевич Нистратов, а он был сапёр, «пропал без вести» в начале 1942 года в боях под Калининым и его матери, моей прабабушке Прасковье Митрофановне Нистратовой не платили за него даже грошовую пенсию, которую она получала за второго своего сына 18-летнего красноармейца Михаила Дмитриевича Нистратова, брошенного осенью 1941 года под Наро-Фоминск, где в братских могилах лежат тысячи безусых мальчишек, из которых была сформирована 33-я армия, почти вся полегшая под Москвой…
Так же неизвестна и могила моего деда лейтенанта Бориса Евдокимовича Зотова, служившего адьютантом (по данным Подольского Центрального архива Министерства обороны) в 388-м полку 172-й стрелковой дивизии. Видимо, он, как и его командир полковник Кутепов, погиб при выходе из окружения. Сохранилось его последнее письмо, присланное им моей бабушке Ольге Васильевне ещё до того, как кольцо фашистского окружения сомкнулось вокруг него и его друзей на Буйничском поле. В нём мой дед пишет своей жене. «За меня не беспокойся, я ведь служу при штабе полка… Береги себя и детей… Больше писать не могу, летят вражеские самолёты, сейчас начнут бомбить, потом бой…». Что осталось от того штаба полка, если и сам командир полка погиб… А моей бабушки после платили-таки пенсию за убитого её мужа офицера, «пропавшим без вести» он не считался, несмотря даже на то, что в официальных бумагах время его гибели проставлено неопределённо – с разницей в несколько месяцев!
…Читайте роман Константина Симонова «Живые и мёртвые», эту скорбную эпопею начала Великой войны и поминайте добрым словом тех Живых и Мёртвых, к которым ушёл и замечательный русский писатель Константин Михайлович Симонов, приказавший соединить свой прах с их бессмертным прахом на Великом Буйничском поле скорби и славы.
автор: Станислав Зотов
источник: www.stoletie.ru
