В начале марта 1942 года к железной дороге Орша – Витебск вышел отряд особого назначения под командованием старшего лейтенанта Михаила Бажанова. Чтобы воевать в тылу врага, бойцы совершили лыжный переход из Подмосковья в Витебскую область, проложив маршрут по местам, где не было сплошной линии фронта.
У каждого лыжника за спиной – 50 кг. Оружие, боеприпасы, продукты. Шли, проваливаясь в снег, перебирались через болота, по льду Березины, лежа на лыжах ползли, хватаясь за шершавые наросты. Вблизи деревни Бабиновичи устроили лагерь. Соорудили шалаши из еловых веток, в которых было также холодно, как и снаружи.
Основной костяк отряда составляли студенты Московского института физкультуры. Все они добровольцами пришли в первые дни войны на стадион «Динамо», где формировалась особая воинская часть. В одном строю оказались прославленные мастера спорта – победители и призеры разных соревнований, московские студенты и рабочие предприятий, занимавшиеся в спортивных секциях. Это был спортивный цвет столицы. Никто из них даже не задавался вопросом – какая их ждет военная судьба. Знали главное – будут защищать свой дом.
Эта воинская часть называлась – Отдельная мотострелковая бригада особого назначения – ОМСБОН. Отряды омсбоновцев воевали под Москвой, участвовали в параде 7 ноября на Красной площади.
Главным их назначением стала борьба в тылу врага. Небольшими группами их переправляли за линию фронта. Они вели разведку, разрушали пути подвоза к фронту немецких войск и техники, взрывали военные склады, уничтожали связь.
С таким заданием и отряд «Особые» пришел в район Орши Витебской области. День за днем бойцы уходили к железной дороге. Под покровом ночи подрывали военные эшелоны. Радист Валентин Ковров передавал шифровки в штаб Западного фронта, в которых были сведения о расположении немецких войск.
В один из майских дней 1942 года, вернувшись с боевого задания, бойцы принесли своего раненого товарища Степана Несынова. Военфельдшер отряда Александр Вергун, осмотрев его, вынес вердикт: «Нужна операция. Сделать ее в лесу невозможно». Всем стало понятно – в свои двадцать лет Степан обречен. В отряде были его друзья со студенческих лет. Вместе они играли в волейбол, участвовали в кроссах. Теперь он, беспомощный, лежал на плащ-палатке в холодном шалаше…
Глядя на раненого друга, лежащего под сосновым навесом, бойцы понимали, что такое может случиться каждую минуту с любым из них. Многим впервые пришлось увидеть страдания тяжелораненого. И потому чувство сострадания было особенно острым.
Никто из рядовых бойцов не знал, что командир отряда старший лейтенант Бажанов уже послал радиограмму командованию. Он просил разрешения вынести раненого по немецким тылам, переправить через линию фронта, чтобы передать его опытным хирургам. На другой же день был получен ответ: «Эвакуацию раненого разрешаем». Склонившись над картой, командир Бажанов, его заместитель Галушкин и комиссар Авдеев стали намечать этот необычный маршрут.
Казалось, не было никакой надежды осуществить такой сложный переход — бойцам с носилками на плечах предстояло пройти по оккупированным районам Витебской и Смоленской областей. Разведчики знали, что в этих местах двигались к фронту вражеские войска и военная техника, в населенных пунктах – немецкие гарнизоны. В той обстановке все было против них. И только сострадание к другу, страстное желание спасти его, побуждало отправиться в столь рискованный путь.
лейтенант Борис Галушкин
Из всех добровольцев командир Бажанов отобрал шестерых. Это были Павел Маркин, Виктор Правдин, Сергей Щербаков, Алексей Андреев, Иван Головенков. Командиром группы был назначен лейтенант Борис Галушкин. Все они до войны были студентами Московского института физкультуры.
О будущем Герое Советского Союза лейтенанте Борисе Галушкине – отдельный рассказ. В институте он готовился стать боксером. Война застала его на соревнованиях в Ленинграде. Он ушел добровольцем в армию. Воевал в окопах переднего края. Случилось так, что после артиллерийского обстрела он остался в траншее один, раненый, без сознания. Все, кто были рядом, погибли. На него случайно наткнулись наши разведчики, возвращавшиеся с задания, услышали в траншее стон и принесли Галушкина в медсанбат. Под дождем, в мокрой траншее он пролежал почти сутки. Раны залечили, но у него обнаружили туберкулез. Из госпиталя Бориса Галушкина выписали, как говорится, вчистую. Вернуться в армию он уже не мог. Приехав в Москву, узнал, что его друзья вступили в ОМСБОН. Борис Галушкин написал рапорт командиру полка ОМСБОНа. Студентов института физкультуры зачисляли в эту воинскую часть без особых формальностей. Этим и воспользовался Борис Галушкин.
Для того времени это становилось уже нормой: едва оправившись от ранений, добиваться единственного права – снова идти на войну.
…В лагере спешно собирались в дорогу. Приготовили носилки – к двум жердям прикрепили плащпалатку. Укладывали в вещмешки патроны и сухари. Раненый Степан Несынов попросил положить в носилки рядом с собой гранату, чтобы, если их обнаружат немцы, он мог дернуть за кольцо.
18 мая 1942 года группа отправилась в путь. Несколько километров их провожали бойцы отряда. Помогали нести носилки, вещевые мешки. Те, кто оставался в лагере, незаметно подкладывали в вещевые мешки кусочки сахара или сухари – немногое, что у них оставалось от скудного пайка. Ведь в отряде часто не хватало еды. Контейнеры с продуктами сбрасывали с самолетов. Но не каждый самолет мог пробиться к затерянному среди лесов отряду.
Спустя годы мне удалось разыскать троих участников той памятной операции спасения. Это были Павел Васильевич Маркин, ставший проректором Государственного Центрального института физкультуры, Сергей Семенович Щербаков, десятикратный чемпион страны по боксу, призер Олимпийских игр, и Виктор Александрович Правдин, работавший в Госкомитете по физкультуре и спорту. На основе их воспоминаний и написан этот очерк.
Поскольку в лагере жили впроголодь, то на первых же переходах почувствовали, как ослабли. Шли по лесу, часто сменяя друг друга. С тяжелой ношей передвигались, буквально шатаясь от усталости.
Весенний лес с проклюнувшейся зеленью, гомоном птиц стал первым испытанием для измученной горстки людей. Прелой влагой набухла земля, поднялась вода в озерках и речушках. Обильная роса держалась на траве и деревьях. Местами бойцам приходилось пробираться по колено, а то и по пояс в болоте, высоко подняв над собой носилки. Каждый шаг давался с трудом. А если впереди слышался какой-то шорох, сразу останавливались. Говорили только: «Прости, Степан!» Ставили носилки, где придется – в воду, грязь, когда надо было изготовиться к бою. А потому не проходило дня, чтобы у раненого не замочились бинты. Сырость донимала всех.
Они составляли подвижную боевую группу. Один уходил вперед, чтобы вести разведку. Двое несли носилки. Еще двое шли рядом, готовясь сменить уставших. Шестой двигался позади, прикрывая их. У всех оружие наготове.
Это случилось на пятый день пути. В лесу послышался шорох. Метнулись тени. Кто впереди? Бойцы притаились за деревьями. Какие-то люди тоже выжидали, не выходили из укрытия. Прошло некоторое время, прежде чем они окликнули друг друга. Оказалось, это были фронтовые разведчики, пришедшие из-за линии фронта.
«Лишних вопросов мы друг другу не задавали, — вспоминал В.А. Правдин. – Мы не имели права спрашивать – куда и зачем они идут. Они ни о чем не спрашивали нас. У каждого свое задание. Осталось в памяти другое. Их готовность оказать нам помощь. Борис Галушкин развернул карту, и разведчики начертили нам маршрут, которым они сами прошли в тыл врага – от переднего края до этих мест. Показали, где расположены укрепленные немецкие гарнизоны, какие дороги надо обходить. Ведь мы шли почти вслепую. Объяснили нам, как достичь линии фронта – мы и этого в точности не знали. Две наши группы вскоре разошлись – без лишних слов, без рукопожатий. Но потом всю дорогу мы вспоминали этих разведчиков. Осталось теплое чувство – на лесной дороге встретили товарищей. Трудно сказать, как бы мы выбрались к своим, не случись эта встреча с разведчиками в лесу».
Раненый Степан Несынов нуждался в повседневном уходе. Не хватало бинтов. Алексей Андреев взял на себя обязанности санитара. Он захватил из лагеря фляжку спирта и марганцовку. С помощью этих средств каждый день Степану обрабатывал раны. Бинты кипятили в котелке над костром. На перевязки шли и их нательные рубашки.
Они видели, как страдает Степан. У них не было никаких обезболивающих средств. Ночью шли по лесу, спотыкаясь, падая – под ногами поваленные деревья, корни, пни. От недоедания почти все заболели «куриной слепотой». Ночью все предметы представлялись искаженными. Случалось, роняли носилки. Раненый смотрел на друзей виноватыми глазами, он видел, как им тяжело приходится. Бойцы боялись, что Степан не выдержит и наложит на себя руки. Граната у него была всегда рядом. Даже когда на болотном островке они забывались коротким сном, кто-то оставался в дозоре и наблюдал за Степаном. Успокаивали его, как могли: «Ты еще, Степа, на ковер выйдешь. Будем болеть за тебя!» — в институте Степан занимался спортивной борьбой. Никто не упрекал его, не сетовал на трудности.
Невероятно, но даже в самой безнадежной обстановке, их не покидал боевой дух. Усталые, голодные, не ведающие — дойдут ли до своих, бойцы отряда продолжали вести разведку.
По очереди ходили к деревням; притаившись в кустах, наблюдали, где расположены вражеские войска, какая военная техника движется к фронту. Вместе с командиром Галушкиным наносили пометки на карту — если прорвутся через линию фронта, то передадут карту командованию.
