Плисецкая сделала в танце всё, на что только способен человек из плоти и крови. В мире нет балерины, которая была бы увенчана таким количеством наград и пользовалась столь оглушительной славой.
Герой Социалистического Труда Майя Михайловна была полным кавалером ордена «За заслуги перед Отечеством». Она имела три ордена Ленина и Ленинскую премию, четыре высших ордена и одну медаль Франции, орден и медаль Испании, три литовских ордена, орден Японии, медали Польши, Финляндии, медаль Моцарта ЮНЕСКО. Избиралась доктором Сорбонны и почётным профессором Московского государственного университета. Была почётным доктором Венгерской академии танца. Обладала премиями артистов балета II Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, Парижской академии танца, «Превосходная-1986» (самая элегантная женщина года, Париж), «Виа Кондотти» (Италия), «Триумф», «Российский Национальный Олимп», «Национальная гордость России», премией принца Астурийского, международной Императорской премией Японии, премией Витторио де Сика, «Душа танца» в номинации «Легенда», почётной премия РАО «За вклад в развитие науки, культуры и искусства», Международной премией за развитие и укрепление гуманитарных связей. Являлась почётным гражданином Испании.
Много лет назад жизнь неожиданно и щедро подарила мне встречу с Майей Плисецкой. С тех пор 37 лет и 352 дня я был обласкан её дружеским отношением, которое трудно объяснить с позиций обыкновенной житейской логики.
Даже когда она жила в Германии, могла позвонить, и мы подолгу разговаривали. За то время, когда балерина выступала в Большом театре, я не пропустил ни единого её спектакля, ни единого мероприятия в столице с её участием. Написал о ней сотни заметок в различные издания Советского Союза, России и мира. На один из юбилеев подарил ей папку с числом публикаций, соответствующих дате. Балерина всплеснула руками: «Господи, сколько же мы с вами наговорили!». Вообще должен признаться: дружба с Плисецкой – главная гордость моей жизни.
Майя Михайловна всегда удивляла, потрясала, а порой и умиляла меня. Регулярно и во всём. Принесёшь цветы, обязательно сама их подрежет, лишние листочки отщиплет и в вазу водрузит. Начнёт чаем угощать (у неё никогда не переводился какой-то особый, королевский чай из Англии), опять же сама и заварит, и в чашку нальёт, и всякой снедью к напитку попотчует. А ведь была у балерины домработница, добрейшей души человек, мы с ней дружили. Тётя Катя, ухаживавшая ещё за юным Родионом Константиновичем Щедриным, её мужем, всегда норовила избавить «Майку» от излишних хлопот. Не тут-то было: «Катя, я сама!». Часами, завороженный, я мог внимать Плисецкой. Говорила она всегда тихо, но отчётливо, как дикторша. Речь обильно сдабривала неожиданными сравнениями, юмором и даже анекдотами. Ничуть не заботилась о том, какое впечатление в данную минуту производит. Никогда не пыталась казаться лучше самоё себя. То есть, на так называемый имидж вне сцены – ноль внимания. Об этом сама писала так: «Я всегда привлекала к себе людей собственно танцем. Для вящей славы мне не нужны были ни скандалы, ни поддержка властей предержащих, ни восторги в СМИ. Ну, хорошо, здесь, на родине, мне кто-то как-то поспешествует. А за границей? Там ведь нужен «товар лицом».
Я всегда своим делом жила. Балетом жила. Мало только сделала. Куда больше могла. Но и на том спасибо. Спасибо природе моей, что выдюжила, не сломалась, не сдалась.
Характер – это и есть судьба. Я вам, молодым, даю совет на все времена. Не смиряйтесь, до самого края не смиряйтесь. Воюйте, отстреливайтесь, в трубы трубите, в барабаны бейте, в телефоны звоните, телеграммы с почтамтов шлите. Не сдавайтесь, до последнего мига воюйте. Даже тоталитарные режимы отступали, случалось, перед одержимостью, убеждённостью, настырностью. Мои победы только на том и держались. Ни на чём больше!».
Всегда и всем говорила, что думает. Ну, после так называемой перестройки это доблестью уже не считалось. Однако такой «неосторожной», «колючей» Майя Михайловна слыла и в самые напряжённые годы советской власти. Даже при жизни «лучшего друга советского балета товарища Сталина» под любым предлогом она «сачковала» с политзанятий, за что регулярно «прорабатывалась» на бюро ВЛКСМ Большого театра. Бездарей всегда называла бездарями и откровенно восхищалась лучшими образцами зарубежного искусства.
Плисецкая всего в жизни добивалась сама, причём, всегда вопреки жутко неблагоприятным для себя обстоятельствам, которые, зачастую, сама же и провоцировала, потому что с детства всегда была непокорной. При любой системе подобная строптивость являлась если и не грехом тяжким, то недостатком чрезвычайно серьёзным. Строптивых всегда «рихтовали», «окорачивали», иной раз и устраняли. С Плисецкой не получилось. Не сломалась. Всё сдюжила, всё претерпела и осталась сама собой. Что меня больше всего в ней и удивляло.
Тут бы самое время поговорить собственно о творчестве Плисецкой. Но ведь это до меня проделывали лучшие специалисты мира и чего добились? Все они скопом приблизились к постижению её неповторимого искусства не больше, чем археологи в открытии тайн египетских пирамид. Но даже, если бы я и был выдающимся спецом в области танца, то всё равно не стал бы раскладывать по полочкам творчество Майи, как те же археологи ту древнюю культуру. Бесполезно. Чудо не поверяется алгеброй. Уж лучше бы написал трактат или книгу под заглавием «Родион и Майя» – феномен, который, тоже по достоинству нами до конца не понят и не оценён.
То есть, нет, конечно же, изустно и печатно легионы почитателей воздали должное супружескому творческому тандему Плисецкой и Щедрина. Да и могло ли быть иначе, если они подарили нам и человечеству «Анну Каренину», «Чайку», «Даму с собачкой» и непревзойдённую «Кармен-сюиту»? Но отдаём ли мы себе до конца отчёт в том, на какое подвижничество, на какие жертвы шли оба творца ради нас, зрителей и слушателей?
Или другой вопрос: почему Майя Михайловна так долго и так много творила и выступала на Западе? Неужели только из-за высоких гонораров? Полноте. Блеск злата её никогда не прельщал, во многом она была просто бессребреницей.
Опять-таки крепче нашей любви, нашего обожания Плисецкая ни в одной другой стране мира не встретила бы. И таких – миллионы и поныне на том же «постсоветском пространстве». И тут тоже не годятся обыденные, линейные толкования, хотя конкретно в Большой театр её долгие годы не пускал конкретный Григорович. Ну да Бог с ним, ибо не ведал, что творил.
В начале 90-х балерина выпустила свою первую книгу «Я, Майя Плисецкая…». Счастливчики, прочитавшие её, кроме всего прочего, поняли, нисколько в том не сомневаюсь: Майя Михайловна не только гениальная балерина. Она могла стать прекрасным педагогом, медиком, журналистом, драматической актрисой, художником, музыкантом, общественным деятелем – да кем угодно. Ибо она была соткана из интеллекта и парадоксальности — подруге гениальности, если чуть перефразировать Пушкина. Да самый простой пример. Почему от танцев этой почти миниатюрной балерины (рост 166 см, вес 53 кг!) всегда исходила такая невероятная, почти дикая энергетика? А потому что она никогда не танцевала «под музыку», но всегда воплощала на сцене саму музыку своими движениями.
Так что став балериной, Майя отнюдь не себя – нас с вами, дорогие читатели, осчастливила.
Многажды я наведывался в московскую квартиру Щедрина и Плисецкой. И доложу вам, общаться с Майей Михайловной и Родионом Константиновичем было сплошное, неописуемое удовольствие – настоящая роскошь. Мгновенно и напрочь я забывал, что передо мной – мировые знаменитости, о которых известно любому мало-мальски грамотному человеку. Ходили они по дому в стареньких, полинялых спортивных костюмчиках, такие свойские, доступные. Чаевничать любили размеренно по-старомосковски. Делами моими интересовались не приличия для и не показухи ради. Всегда я видел, чувствовал: им действительно хотелось знать о предмете разговора полно, обстоятельно и всесторонне. А потом ведь настоящее, искреннее, человеческое участие не разыграешь. Никогда не забуду, как они наперебой расспрашивали меня обо всём виденном после афганских командировок. И как возмущались бездарной политикой тогдашних кремлёвских старцев. Причем, Майя Михайловна допускала резкость, крутость оценок не только в узком кухонном кругу.
