Редко кто из советских артистов мог похвастаться таким числом орденов. Так он ещё имел боевые медали «За победу над Германией в Великой отечественной войне 1941-1945 гг.» и «За победу над Японией». Обе получил в 1945 году. Помимо этих, награждён был десятью другими медалями – тоже артистический рекорд. Посчитать призы, которыми удостаивался Лавров, я просто не в состоянии. Равно как и трудно мне сейчас перечислить сыгранные им роли в Киевском русском драматическом театре имени Леси Украинки, в Большом драматическом театре им. Г.А.Товстоногова, в кино и на телевидении. Можно лишь приблизительно утверждать, что на сцене Лавров сыграл около сотни различных персонажей, в кино, примерно, столько же, а в телеспектаклях снялся около двух десятков раз. Героев, естественно, играл разных, но львиная доля сред них – люди служивые, властью обличённые. Те самые, что составляют каркас любого государства, хоть древне-римского (Понтий Пилат – фильм «Мастер и Маргарита», хоть нынешнего – Командующий – фильм «Слушать в отсеках»).
История нашего знакомства достойна воспоминания хотя бы в нескольких словах. Кирилл Юрьевич отмечал свою Ленинскую премию в малом зале Дома актеров, где я был завсегдатаем. Узнав об этом, я с бутылкой шампанского наперевес чётким парадно-строевым шагом вошёл в зал, где чествование лауреата самой престижной советской премии уже далеко перевалило за свой экватор и громко попросил у собравшихся три с половиной (!) минуты внимания. Гости, да и сам виновник торжества были откровенно шокированы и появлением капитана, и бутылкой шампанского, и особенно моим заверением о трёх с половиной минутах. Но именно за указанное время я и доложил присутствующим военную биографию новоиспечённого лауреата. Ещё до войны он подавал документы в мореходное училище – не приняли по возрасту. Когда фашистская Германия напала на нашу страну, Лаврову шёл шестнадцатый год. Он опять отправился в военкомат. Вновь военком категорически пресёк желание юноши воевать. А фашисты уже подступали к Ленинграду. Вместе с ровесниками Кириллу пришлось эвакуироваться в Новосибирск. Там встал к станку и за смену регулярно выдавал две нормы выточенных деталей к военной технике. Как только дорос до призывного возраста, сразу же поступил в Астраханское военное авиационное училище. Победа застала Лаврова на далеких Курильских островах в должности офицера-авиатехника. Обслуживал пикировщики ПЕ-2 – в народе «Пешка», а на финской войне – «Пекка-Емеля» — самый массовый советский пикирующий бомбардировщик. Как авиационному специалисту Лаврову приходилось вкалывать до седьмого пота. «Пешка» была привередливой не только в пилотировании, но и в обслуживании. Но всё равно пилоты и техники на Курилах жили по правилу: делу — время, а потехе час. Художественная самодеятельность у них была на приличном уровне. Вот там, в солдатской самодеятельности, лейтенант Лавров и сыграл роль Боба Морфи в «Русском вопросе» К.Симонова.
После этих моих слов Алексей Баталов подошёл к Лаврову, поцеловал того и прочувствовано сказал: «Спасибо тебе, Кирюша, за такую оригинальную точку в нашей сегодняшней встрече. Это, право, весьма необычно! Мало кто из здесь присутствующих знал, что ты, оказывается, офицер-техник по самолётам, целый капитан. Но что особенно примечательно этот капитан уложился, шельмец, именно за три с половиной минуты – я хронометрировал!»
Изумленный Кирилл Юрьевич стал смешно клясться и божиться, что он ни сном, ни духом, что впервые в жизни меня видит. И то была сущая правда. Но никто ему не верил. Потом подошёл ко мне, поблагодарил за оригинальный кунштюк и почти виновато предложил: «Если хотите, поедем с нами на вокзал. Посидим в «Стреле». Надо ли вам говорить, читатель, с какой радостью я согласился! И с тех пор сохранял с Кириллом Юрьевичем до самой его смерти просто-таки замечательные, душевные отношения. Много раз я писал о нём различные материалы, публиковал с ним интервью. Знал его жену Валентину Александровну и дочь Марию. Глубоко поэтому уверен, что явление Лаврова мы до сих пор по-настоящему не поняли и не осмыслили, несмотря на то, что написано о нём едва ли не меньше, чем о Товстоногове, которого сам Кирилл Юрьевич считал своим главным учителем по жизни.
С Лавровым всегда было не просто приятно, но и очень полезно общаться. Что-то в нём наблюдалось такое мужское, стержневое, настоящее, что не девальвируется даже при революционных общественных катаклизмах, наподобие тех, что все мы пережили в конце восьмидесятых начале девяностых годов. Каким он был при так называемом «застое», таким остался «казаком лихим, орлом степным» и после пресловутой перестройки. Его во все времена и в равной мере любили зрители, критики, высокое начальство. В этом смысле в его творческой биографии ровным счётом ничего не изменялось, потому как он продолжал всегда нести в себе мужскую суть, мужской характер. Что бы и кого он ни играл, налицо всегда имелся набор сильной личности: воля, упорство, целеустремленность личности, которой всегда хочется подражать.
…Однажды я стал свидетелем необычного футбольного матча, ради которого специально и приезжал в Ленинград. Юморные горожане назвали то состязание «самым драматическим на свете». И от истины далеки не были. Дело в том, что в футбольном поединке выступала сборная команда Большого драматического театра (тогда имени Горького) против своих давнишних соперников — сборной питерских моих коллег журналистов. Матч прошёл, как всегда, в бескомпромиссной борьбе, хотя и закончился ничейным результатом — 1:1. В команде БДТ гол забил капитан. Им выступал депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, лауреат Ленинской и государственных премий, председатель многочисленных обществ и комиссий Кирилл Лавров. Для застойных времен сочетание стольких внушительных званий и регалий с капитанством в футбольной команде — вещь была, мягко говоря, не совсем привычной, если не сказать экзотической. Это сегодня молодые министры, депутаты и даже Президент обливаются потом в спортивных залах. Тогда же подобных прецедентов не существовало в принципе, о чем я, соблюдая политес и осторожность, намекнул капитану напрямую. Дескать, не полагаете ли, при вашем-то положении, зазорным для себя бегать по полю в футбольных трусишках? Дословный ответ артиста, наверняка, смутил бы и нынешнего моего читателя, как привел тогда в замешательство автора сих строк колоритностью русского нетрадиционного послания. (Подобное Кирилл Юрьевич нередко себе позволял). А смысл сказанного заключался в том, что не гоже нам прибавлять мелкого ханжества. Его и по крупному в жизни хватает.
С виду вроде быльём поросшая мелочь, при более пристальном её осмыслении, кажется, говорит о многом в характере и творческой биографии Лаврова. И, прежде всего о том, что как ни изощрялась наша прошлая пышно-монументальная система превратить этого талантливого творца в олицетворение самоё себя — этакого надутого, напыщенного, непререкаемого авторитета — ничего, ровным счётом, у неё не получилось. Не из того теста замешали Кирилла Юрьевича родители, школа, армия. Его можно было и куда щедрее осыпать всевозможными государственными и партийными милостями, методично засаживать в различные высочайшие президиумы, форумы, награждать и поощрять — он всё равно бы не скурвился, простите за резкость определения. И всё равно, при первом же удобном случае, побежал бы на футбольное поле. Или — на теннисный корт. К слову, увлекался этой благородной игрой задолго до ельцинских пышных турниров. А ещё любил гимнастику, отлично играл в шахматы. С другом Анатолием Карповым – на равных, а мне давал две пешки форы.
Здесь дотошный и особенно ироничный читатель может меня «ущучить» или «срезать» в том смысле, что ведь играл же Лавров Ленина, секретаря парткома в небезызвестном гельмановском «Протоколе одного заседания». Плюс его звания, заслуги, и равняться всё будет, как ни крути — полному слуге застоя. Ну, так я скажу больше: ещё Кирилл Юрьевич сыграл множество других ролей коммунистов, вложив в каждый образ свою страстную душу, свой неиссякаемый темперамент. Но, к великой чести своей, он никогда не фарисействовал в кино и на сцене, не держал фигу в кармане по отношению к собственному творческому прошлому, что с визгливой эйфорией проделали многие перевертыши от отечественной культуры (даже в его родном театре могу назвать несколько таких примеров). Лавров всегда оставался честным, порядочным художником. Да, в его ролях присутствовал тот высокой пробы идеализм, который даже в циничных глазах цековских небожителей как бы украшал их. Но сам-то артист не лукавил, не лицемерил, не подмигивал, а всегда оставался самим собой: «Практически, ни от чего из своей театральной биографии, общественной жизни не отрекаюсь, потому что непоколебимо убеждён: и в застойные, как сейчас говорится, годы и в самые сложные, даже трагические времена у нас в стране были не один-два, а великое множество замечательных людей. Их я, в подавляющем большинстве, играл на сцене, в кино, с ними, в основном, работал и общался. Они жили в тех, конкретно-исторических условиях честно и честно делали свое дело. Более того,- были для своего времени великими людьми. К ним отношу я Сергея Павловича Королева, который стал прообразом моего Башкирцева. Очень сложная и очень интересная фигура. Он прожил трудную жизнь, в лагерях побывал, но не озлобился, не ушёл в свою обиду, стал великим организатором науки и технического прогресса. Осмысливая сейчас королевское сподвижничество, прекрасно понимаешь всё величие его жизненного подвига. Задача дальнейшего освоения космоса неминуемо будет стоять перед человечеством. И если мы всё здесь забросим, как предлагали некоторые крутые радикалы, то отстанем от цивилизации надолго, а то и навсегда. Как бы там ни было, но наши успехи в освоении космоса очевидны. Слагаются они не только из огромных затрат, согласен, временами, действительно неоправданных, но, прежде всего, из труда замечательных людей, которые совершили невероятное. Впрочем, только ли в космосе они совершили невероятное? Отсюда, как минимум, мы должны бережно относиться к своему прошлому, а не уподобляться Иванам, родства не помнящим».
Ко всему сказанному хочется добавить и то, что Лавров никогда не играл на сцене, в кино слащаво — выспренно, плакатно и конъюнктурно – в худших традициях соцреализма. Едва ли не все, созданные им образы — здешние, земные, по-жизненному достоверные. Помните сцену из фильма «Укрощение огня», когда главного конструктора его помощник благодарят за то, что шеф разрешил журналистам посмотреть ощенившуюся четвероногую космонавтку:
— А я тут при чем? Пусть Шарика благодарят.
Фразой этой, особой её (кто вспомнит!) интонацией, если хотите, главный герой снял весь пафосно-восторженный тон картины, без которого (это же и ежу понятно!) она вряд ли бы появилась тогда на экранах.
Знаю, что Кирилл Юрьевич несколько раз встречался с матерью С.П. Королева – сам мне о том рассказывал. Однажды, в порыве откровенности, она ему призналась: «Вот вы, Кирюша, совсем не похожи на Серёжу, но когда я смотрю вас на экране, то мне так и хочется крикнуть: «Сережа!»
Пожалуй, наиболее исчерпывающую характеристику творчеству Лаврова дал величайший режиссер современности Г.А. Товстоногов: «Не могу представить себе наш театр без Кирилла Лаврова. За годы нашей совместной работы он проделал путь от молодого артиста с хорошими данными до крупного мастера театра и кино. В строительстве того Большого драматического, который называют ансамблем ярких индивидуальностей, Лаврову принадлежит одно из ведущих мест. Становление артиста происходило вместе со становлением театра, которому Кирилл Юрьевич отдает свой талант, свое сердце, свой ум. Не раз он одерживал победы и в современных, и в классических ролях. Достаточно вспомнить его Платонова из «Океана», его Молчалина, Соленого, Городничего… Мне доставляла и доставляет радость неожиданность его перевоплощений, тонкость психологического рисунка роли. К актерским достижениям Кирилла Лаврова прибавилась и работа в спектакле «Рядовые». Он открывает здесь такие глубокие пласты человеческого характера, что его смело можно назвать соавтором А. Дударева в создании образа Дугина».
— Кирилл Юрьевич, не сомневаюсь в том, что вам известно это высказывание корифея отечественной сцены, вашего многолетнего учителя. Но обратите внимание: бесконечно далекий от армейских реалий, Георгий Александрович, может быть, сам того не подозревая, очень точно определил как бы доминанту творчества Лаврова — создание ролей служивых людей. Вы этого не находите?
— Начну с того, что ты, безусловно, ошибаешься, утверждая «бесконечную далекость» Товстоногова от армейских реалий. Верно, что он не побывал в солдатском строю (по-моему, из-за плоскостопия), но философию вооруженной борьбы, императивы войны и мира, воинскую службу, как государственный институт, Георгий Александрович знал в тончайших нюансах. Скажу больше: он поставил добрый десяток спектаклей, условно говоря, военно-патриотической направленности, не допустив при этом ни малейшей фальши, никаких натяжек, касающихся, например, армейского, флотского быта. Это о чём-то говорит?
Что касается собственной творческой доминанты, то, откровенно говоря, сознательной заданности работать именно в таком направлении я никогда не преследовал. Так получилось, что мне действительно очень много пришлось играть военных людей, или находящихся на специфической государственной службе. Она, в силу объективных причин, и занимала в том нашем обществе лидирующие позиции. Скажем, из семи десятков лет советской власти, дай Бог, треть выдалась мирной. Остальное — войны, «горячие», «холодные», зарубежные. Искусство лишь адекватно отражало наше непростое бытие.
— А можно говорить о том, что ваш собственный офицерский опыт помогал вам в создании образов вооруженного защитника, других людей государевых, как говорилось в старину?
— Нужно говорить об этом. Армия, без преувеличения, сформировала меня не только как человека, но и как творческую личность. Ведь актёру всегда нужны такие качества, как активность, воля и умение сосредотачиваться на достижении цели. Если другими словами, то служба закалила меня на всю оставшуюся жизнь и за это я ей безмерно благодарен.
— Теперь такой вопрос: ваш отец, Юрий Лавров — народный артист СССР, прославившийся в свое время исполнением острохарактерных ролей. Мать — Ольга Ивановна Гудим-Левкович тоже начинала как драматическая актриса, а потом перешла на литературную эстраду и стала признанным мастером художественного слова. Почему же вы после школы не пошли по стопам родителей, что было бы закономерно и оправданно, а подались в военные? Тем более, что гены, в итоге, всё равно распорядились по-своему и вы оказались на сцене.
