«В танкистской форме, при погонах…»

Как лейтенант Нина Бондарь была командиром экипажа Т-34

Бывший комбат Нико­лай Самсонович Корявко сказал мне на встрече ветеранов-танкистов: «Как только танки пере­ходят в атаку, все средства, даже зенитная артилле­рия, пусть над ней летают самолеты противника, все должно быть переключено против танков. Потому что прорыв танков — решающий фактор. Это есть в во­енном уставе и у нас, и у немцев. В процентном отно­шении потери танкистов были наибольшими…» Встреча та проходила в мае 2000 года, не знаю, живы ли сейчас ее участники… Особенно тогда запомнился рассказ Нины Ильиничны Ширяевой (Бондарь), которая была одной из нескольких женщин-танкистов во всей Красной Армии.

Нина Ильинична воевала в 237-й Краснознаменной, орде­нов Суворова и Богдана Хмельницкого танковой бригаде, награждена орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й и 2-й степени. Только вследствие редкой скромности женщины из Бийска — города на далеком от столи­цы Алтае она не была отмечена так, как того заслуживает — в первом ряду героинь войны.

«И сейчас ничего не боюсь»

«Волею случая я попала не в ту степь. До того любила авиацию, не знаю, как и сказать. Страшно переживала, когда меня списали из летной части. Вижу из танка наши самолеты, уже не смотрю на зем­лю, смотрю вверх! Мне башнер всегда говорит: ко­мандир, смотри прямо! Я опомнюсь немного, а потом опять… Кричу башнеру: их же собьют сейчас! Так за них переживала. Только когда саму начали бить, тог­да опомнилась.

Родилась я во Владивостоке, предки моего отца были хохлы из Черниговской губернии, в старые вре­мена, не знаю точно когда, бежали на вольные земли на Дальний Восток. А мама родилась на Сахалине, где судьба свела их с отцом — не знаю. Помню по­гранзаставу, где отец был начальником, на границе с Китаем на реке Уссури. Мы, дети, кричим на другой берег китайскому пограничнику: ходя, соли надо? Китайцы обижались, они же все едят без соли, жало­вались отцу: зачем маленький мадам говорит — ам, ам, соли надо?

Затем отца перевели в Западную Сибирь, эшелон, не доехав до Новосибирска, сошел с рельс, многие погибли, отец умер в госпитале… Знакомая семья военнослужащих позвала маму в Бийск, где мы и ос­тались жить. Я очень люблю Алтай. За что? Да люб­лю и все. Поедешь в предгорья, в горы — не нараду­ешься. Чистейший воздух и горные реки…

Я училась в школе, хорошо успевала. В конце 30-х годов нас призывали: комсомол, на самолет! В шко­лу пришел инструктор: есть желающие поступить в аэроклуб? Человек восемь из класса записались, про­шли медицинскую и мандатную комиссии. У меня в семье подозрительных личностей не нашли.

Не думала, что это будет серьезно. Первый год учили мотор, как управлять самолетом на земле. На­тура у меня такая — ничего не боялась! И сейчас ничего не боюсь… Первый прыжок с парашютом, даже парни говорят: мы еще подождем, присмотримся. Спрашивают нас: кто желает? — Я! В Бию нас бро­сали, падаешь в реку, парашют накрывает, вода хо­лодная. Лодки нас караулили. Над городом нам да­вали зону облета, я низко спускаюсь, лечу чуть не по крышам. Инструктор: почему так низко летаешь?! Бабушка моя ругалась: черти тебя носят! Ты, холера, чуть трубу не снесла! Хулиганила в воздухе. Так мне нравилось летать!

В 41-м году нас мобилизовали, дали переподготовку в Омске, отправили в Подмосковье, в часть ПВО. Летали на У-2 с полевого аэродрома. Начальник отряда вы­вел нас строем. Радиосвязи не было. Он крылом по­машет — делай так. Нас обстреляли. Случайный сна­ряд попал в мой самолет, повредил ноги, и меня списали…

Направили в резерв, в Москву. Начальник говорит:

 

— Мы вас отправим в медицинское военное учи­лище.

 

— Зачем мне медицинское? Я терпеть не могу медицину!

 

—Ну в регулировщики.

 

—Еще не хватало! Нет, нет.

 

А потом ребята, уже побывавшие в боях, из госпи­талей, мне говорят: Нинка, в танковое училище наби­рают. Поехали.

Написали письмо Сталину. Нас там много было таких, инициативных… Вызывают нас, повезли. По­думала вдруг: о-е-ей, что же я сделала? Но назад хода нет. Обыскали. На дверях написано: Ворошилов. Заходим — сидит какой-то военный, не Ворошилов. Спрашивает: что, не похож? Мы, 27 человек, боимся слово сказать. Он говорит: я не Ворошилов, я его заместитель. Потом дал нам напутствие в патриоти­ческом духе и отправил на вокзал с сопровождаю­щим, видимо, из НКВД — фуражка с красным око­лышем, вид какой-то жестокий. Мы его боялись, молчали как рыбы.

Начальник танкового училища сразу не разобрал­ся. В списке написано: Бондарь Н.И. Меня и потом из госпиталя выписывали, писали — Бондарь Нико­лай…

Началась учеба. Командир роты капитан Шебеко, хороший человек, меня вывел в люди. Я все же была старшиной роты — 150 курсантов. Как свободное время, он ко мне: старшина, поехали. Учил меня во­дить танк. Когда я прибыла в часть, командиры не водили танки. А я ездила. И мне это очень нрави­лось!

И вот фронт. Курская битва, бои под Винницей. И под Корсунь-Шевченковским тяжело было… Да я и не знаю, где было легко. Везде было тяжело, просто невозможно… Но привыкаешь как-то и к этому. Идешь и идешь.

Зима под Винницей. Снег только выпал. В танке жарко, душно. Прошу проходящего офицера: подай кусочек снега. Он подает комочек. Я: что так мало? Он: там больше дадут… Я не поняла. А потом по­шли в бой, они как начали лупить, один наш горит, второй, третий… Оказывается, перед нами — бункер Гитлера, все сильно укреплено. Мы сдали назад, по­том опять пошли.

Да, потери были большие. И меня прямо бесит, когда в иных фильмах и книгах врут — вот наши пошли вперед, и без продыху, и без потерь… Дума­ешь — покажите же правду, как было на самом деле.

Вот едешь, стоит наша «тридцатьчетверка», башня не­известно где… Проедешь мимо, подумаешь, какая моя участь… Экипажей у меня много сменилось. Помню, был у нас Сережка, беленький такой, фамилию его забыла… Танк уже сгорел. Мы вернулись и подошли к нему. Я чуть задела за волосы, он — ш-ш-ш и рас­пался. До того мне было плохо… Ребята говорят: что тебя туда понесло, зачем?

Никогда за войну я не была уверена, что останусь жива. У меня даже мысли такой не было! Все равно же убьют… Другого не может быть. Сегодня одного хоронишь, завтра второго. Но думала о себе одно, получилось другое…

Был у меня любимец — тоже командир танка Витя Зорин. На баяне здорово играл и пел. По росту мы самые маленькие, всегда в конце строя — я, Петя Гу­саков и он. На марше в его танк ударила случайная болванка, погиб он один.

Читай продолжение на следующей странице
AesliB