Тяжёлое небо Ольги Лисиковой

Ольга Михайловна Лисикова — единственная в годы Второй мировой войны женщина-командир крупнейших транспортных самолётов ЛИ-2 и СИ-47. На её счету 408 вылетов в блокадный Ленинград, девять рейдов в глубокий тыл противника, полёты в тяжелейших условиях Заполярья.

— Это ж надо умудриться сидя в «кукурузнике», на котором нет даже пулемёта, завалить «Мессершмитт»!

Ольга Михайловна рассказывала так, словно всё это случилось вчера. Но дело тут не в возрасте. Любой эпизод, связанный с крайним риском для жизни, навсегда отпечатывается в нашей памяти во всех подробностях, красках и ощущениях. Даже тогда, когда таких эпизодов множество.

— Взяла с передовой двух раненых и лечу с ними в госпиталь. Прошли всего километров двадцать, как мне в хвост заходит Ме-109. Смотрю и не верю, красные кресты на крыльях моего бело-серебристого По-2, который не успели перекрасить в защитный цвет, просто бросаются в глаза. Это было 10 октября 1941, мы ещё не понимали, что для фашистов нет ни международных законов, ни кодекса чести…

Она прижалась к спинке стула и поставила перед собой две ладони, чтобы показать, как всё было:

— И этот «мессер» всё ближе, вот так. А мне 23 года, и сзади, за спиной, двое раненых! Куда деваться?! Вдруг замечаю обрыв. Это была Мста, она небольшая, но течёт между высоких берегов. Попасть туда, спрятаться за этот берег! Пикирую к воде, и тут же слышу, как сзади ударила мощная очередь — мимо! Резко отворачиваю в сторону, прижимаюсь к воде и лечу, едва не касаясь крыльями берегов. И уже нет ни горечи, ни обиды, потому что первый раунд я выиграла. Теперь фашисту надо набрать высоту, снова отыскать эту «русскую этажерку» и постараться зайти ей в хвост.

Река поворачивает круто вправо. Я — следом, а сама как струна. Спиной, плечами, затылком жду, когда же фашист снова ударит. И точно, ещё одна сильная очередь. На этот раз чувствую, попал в хвостовое оперение. Самолёт качнуло, да так сильно, что он левым крылом и колесом чиркнул по воде. В тот же миг беру ручку вправо — рули работают, но машина почти неуправляема. Даю полный газ, взмываю над обрывом, а там уже наш аэродром. Сажусь сходу, без подготовки. Выключаю двигатель, выскакиваю из кабины и первое, что вижу, наши солдатики бегут мне навстречу и кричат, показывая куда-то в сторону: «Смотри! Смотри!» Поворачиваю голову — на моих глазах «мессер» врезается в обрыв. С чего это он? И тут поняла: увлёкся и спикировал так низко, что для набора высоты уже не хватило времени.

Но таков уж проклятый закон войны: радость победы почти всегда смешивается с горечью потерь. Не прошло и месяца, как Ольге Лисиковой сообщили о гибели мужа.

Ещё недавно они вместе работали в ленинградском отряде «Аэрофлота». С началом войны обоих сразу мобилизовали: её — в эскадрилью связи, его — в одну из двух авиадивизий, которые выполняли особо важные задания Генштаба. Теперь, после того как Василий погиб, она твёрдо решила, что должна его заменить. Женщин, командиров кораблей, в обеих дивизиях не было, но её приняли. Не могли не принять: Лисикову в «Аэрофлоте» знали все — и как одну из лучших спортсменок, и как опытную лётчицу, участницу ещё финской войны. А главное, знали, что эта девушка с характером, всё равно не отступится.

Так лейтенант Ольга Лисикова стала командиром Ли-2 («Дугласа») в 1-м авиаполку 10-й авиадивизии особого назначения.

— Чаще всего мы летали в блокадный Ленинград. И обязательно только днём! — Ольга Михайловна выдержала паузу, давая понять, насколько опасен был каждый такой полёт.— Ночью нельзя, ведь мы тогда открыли бы коридор вражеским бомбардировщикам. Шли строем по шесть-семь машин, прижавшись к самой земле. В верхней части фюзеляжа, на турели, — крупнокалиберный пулемёт: единственная наша защита, не считая, конечно, личного опыта. Самый тяжёлый рейс, когда на обратном пути вывозили блокадных детей. Тех, кто мог ходить, рассаживали вдоль бортов на скамейках, для остальных расстилали на полу чехлы, ещё тёплые от моторов. Затем отдавали детям буханку из собственного пайка. Кто-нибудь из старших ребят тут же, на подносе, делил её ровно на шестьдесят или восемьдесят кусочков, в зависимости от числа детей. Как-то раз один мальчик забыл посчитать себя, и, когда все взяли свой кусочек, он вдруг увидел, что поднос пуст. Тихо, без всяких просьб, старшие отщипнули по чуть-чуть от своей доли, и вот на подносе выросла небольшая горка хлебного мякиша. Это были дети-старички! Они всегда молчали, неотступно следя за каждым твоим движением. Ни слёз расставания с близкими, ни радости от предстоящего полёта на Большую землю, где нет голода, бомбёжек и обстрелов, только огромные глаза на крохотных исхудавших личиках. Только пристальный осуждающий взгляд: как вы, взрослые и сильные, могли всё это допустить?.. Уж я всякого повидала и на финской войне, и на этой, но тот взгляд выдержать было невозможно!

Ей повезло, свою двухлетнюю дочь она сумела увезти от блокадной смерти в один из первых же рейсов.

Потом поступили по ленд-лизу ещё более крупные машины — СИ-47, самые большие транспортники того времени. Они брали на борт до 40 десантников с полным вооружением. Но при полётах в глубокий тыл противника пассажиров обычно было только трое: модно одетые, по-европейски элегантные молодой человек и девушка, а с ними полковник, сопровождающий из разведупра.

Тяжёлое небо Ольги Лисиковой

Американский военно-транспортный самолет Си-47. 

— Однажды взлетели, и уже на подходе к линии фронта нас засекла «рама», «Фокке-Вульф-190». Огневая мощь и лётные данные у «рамы» такие, что от неё никуда не денешься, тем более на транспортном самолёте. Но она нас не обстреливает, барражирует над нами, ведёт в свой тыл, чтобы расстрелять уже там, у своих на виду. Сразу понимаю: любой манёвр будет воспринят как попытка скрыться, а значит, сразу огонь из всех пушек, и мы погибли. Осторожно беру на три градуса вправо, чтоб хоть немного продлить время до перехода линии фронта. Луна светит вовсю, и, как назло, вокруг ни тучки. Всматриваюсь в ночь до рези в глазах. Вдруг замечаю — впереди по курсу лёгкая пелена перистых облачков. Лёту до них минут пять, но каждая кажется часом. Наконец, пора: неожиданно резко снижаю высоту, и вот мы уже летим, окутанные легкой пелериной. Немецкий летчик, мгновенно среагировав, открывает огонь. Но поздно: я уже снова проваливаюсь в пике и скрываюсь в нормальном облаке.

— Проверила рули — вроде всё в порядке. Спустя некоторое время осторожно вновь набираю высоту и, успешно перевалив линию фронта, снижаюсь до трёхсот метров. Над вражеской территорией полагалось идти бреющим, потому что у немцев уже были локаторы, а кроме того, надо было избегать любых мест, где тебя может засечь противник. В общем, благополучно выходим на точку выброса, и очередная пара наших разведчиков отправляется выполнять своё секретное задание. Чтобы не обнаружить место их приземления, продолжаю полёт тем же курсом ещё километров двадцать, затем столько же в сторону и только после этого разворачиваюсь.

Теперь, на пути домой, можно немного расслабиться. Передаю управление второму пилоту, мне приносят кофе… Наконец, снова приближаемся к линии фронта. Надо забраться вверх, до четырёх-четырёх с половиной тысяч метров. В этот миг на доске приборов загорается красная лампочка: топливо на исходе! Значит, та «рама» нас всё-таки задела. Тут уж не до инструкции — продолжаем идти над самой землёй. Только бы дотянуть до своих! Опять время ползёт, нервы на пределе. Ну вот, слава Богу, и фронт! Ещё ночь: немцы, конечно, спят — у них всё по часам, зато наши открывают по нас пальбу из всего, что только может стрелять. Командую: «Всем в хвост!» (При экстренной посадке там менее опасно.) Экипаж, все пятеро, — ноль внимания. С одной стороны, понимают, что я права, а с другой — ведь они мужчины, и мужская честь, долг товарищества не позволяют им бросить меня одну. Приказываю второй раз, третий. Потом кричу так, что они всё-таки исчезают. Все, кроме бортмеханика. Едва перевалив через линию фронта, лихорадочно ищу место для посадки, а сама с ужасом жду, что вот-вот заглохнут двигатели.

И в тот самый момент, когда я уже готовлюсь заходить на какую-то полянку, впереди под нами загорается «Т» — посадочные огни! Вдвоём с бортмехаником выхватываем заслонку, чтобы выпустить шасси, и садимся. И сразу, как по команде, смолкают двигатели.

Такие полёты требовали высшего мастерства, особой отваги, а потому даже в этом полку их доверяли лишь избранным. Не случайно один командир СИ-47 стал Героем Советского Союза уже после пяти рейдов в глубокий тыл противника, другой — после шести. Ольга Лисикова выполнила девять таких полётов, и только после этого её, наконец, представили, нет, не к Герою Советского Союза, а к ордену Ленина.

Тяжёлое небо Ольги Лисиковой

Ольга Лисикова. Фото из личного архива

Читай продолжение на следующей странице
AesliB