И вот таинственный ящичек — мое наследство. Я могу выбрать из него, что захочу, например, вот эту трофейную бритву фирмы «Золинген» или довоенную, толстую, как сосиска, авторучку с открытым пером или складной штопор. Два обтрепанных портмоне лопались от старых бумаг. Чего тут только не было! Аттестат селиховской церковно-приходской школы, «Разсчетная книжка для хозяев с прислугою».
Из «Разсчетной книжки» выпало картонное фото: у входа в траншейную землянку стоял бравый подпрапорщик в лихо заломленной фуражке, с медалями и огромными часами поверх рукава. На плече висел противогаз.
Здесь же, в книжке, вместе с девичьей фотокарточкой бабушки, хранился и овальный портретик академика Зелинского, изобретателя противогаза. Хранился, должно быть, в знак благодарности за спасенную его аппаратом жизнь во время газовой атаки немцев на реке Щаре.
Подпрапорщик Михаил Соколов. 1917 г.
Солдатская записная книжка, ветхая, как папирус, была исписана популярными окопными песнями, образцами любовных писем «высокого штиля», дневниковыми заметками. «Вы жертвою пали в борьбе роковой» соседствовало на одной странице с солдатской песней «В голове моей мозг иссыхает, сердце кровью мое облилось. За измену Вильгельма Второго пострадать видно время пришло».
Картонное фото и записная книжка были двумя сторонами одной медали. Этот молодцеватый подпрапорщик старательно выводил в своем блокноте:
Последний нонешний денечек
Гуляю с вами я, друзья.
А завтра нас погонят к немцам
В чужие дальние края.
Посадят нас в сыры окопы
Дадут винтовку со штыком.
И день и ночь без остановки
Заставят драться со врагом.
Дальше шла вот такая зарисовка с натуры, принадлежащая, видимо, перу владельца записной книжки, а может быть, и солдатскому фольклору:
Вечер вечереет, орудия гремят,
а бедные солдатики в окопчиках сидят.
Летит снаряд германский,
жужжит, как ероплан,
и каждый из нас знает,
что это «чемодан».
Бывают перелеты, бывает недолет,
и каждый в сердце держит,
что он нас не убьет.
Привозят к нам и кухни
в сутки один раз,
и то-то лишь бывает
в вечерний поздний час.
Послышалась команда «берите котелки»!
Вторая полурота немного обожди!
Фельдфебель наш сердитый
кричит он во весь рот,
а ротный наш на кухне
солдат по мискам бьет…»
За что ротный выбивал у солдат миски из рук, было непонятно. Должно быть, имелся в виду какой-нибудь местный конфликт. Возможно, этого ротного «бедные солдатики» пристрелили, если не в цепи во время атаки, то уж в 17-м году непременно…
Еще бабушка извлекла из ящика военный билет времен Великой Отечественной войны, выписанный на имя красноармейца 12-го отдельного стрелкового батальона М. Соколова. Была извлечена и стопка предписаний, удостоверявших, что «вышеозначенный предъявитель является действительно начальником караула охраняемого груза, отправляемого со станции Черусти до станции Сталинград», или требовавших «Посадить на первую попутную машину, следующую по маршруту Острогожск — Воронеж тов. Соколова и 2 чел. с ним». В коробке из-под пастилы лежали медали за вторую войну и истлевший бумажный пакетик с надписью «Женя Соколова.194I г.». Из пакетика я извлек завиток маминых волос.
Вот и все, что таил в себе загадочный ящик. Стало грустно, что детская тайна не оправдалась ни на самую малость. Не было здесь никакого нагана, никаких особенных предметов. А наган, как потом выяснилось, дедушка вместе со своими погонами и наградами утопил в реке Донховке, протекавшей через родную деревню Марьино в роковой 18-й год…
Ну, и наконец, дядя Коля, старший брат бабушки – Николай Петрович Башилов.
Он тоже прошел Первую мировую от «звонка до звонка», но будто заговоренный, вернулся в родное село Марьино без единой царапины. Был он, как и дядя Федя, великим и вечным тружеником, исконно русским крестьянином.
Он так и не вступил в колхоз. Его официальное положение определялось презрительным словом «единоличник». Но, думаю, ни у кого бы не повернулся язык назвать его так, увидев согнутого в «глаголь» старика, поневоле глядящего исподлобья, но не насупленно, а ласково и открыто, как будто выглядывал из-под невидимой тяжелой ноши, придавившей спину.
Как похож он был на доброго колдуна к концу своей жизни. Но руки его!.. Боже, какие это были руки – огромные ладони с узловатыми корнеподобными пальцами. Они свисали вдоль тела – тяжелые, разбитые непрестанной работой, словно два старых весла. Сколько же он ими напахал, намолотил, накосил, накатал валенок, насадил вил и кос…
Это же надо было придумать такое убийственное слово – «единоличник». Сколько же людей накормил и обул он, этот русский крестьянин Николай Петрович Башилов за семьдесят лет своего безостановочного труда?! И это не говоря уже о ратном труде в годы Первой мировой…
