7 августа 1921 года на сорок первом году умер Блок, пророк революции. Как он ждал ее, как верил в ее очистительный пожар во имя справедливой, чистой и светлой жизни: «И всем казалось, что «радость будет». А наступили аресты, обыски, расстрелы. Все, что могло гореть, было растащено. Поредели даже узорчатые ограды когда-то красавца-города. Рушился даже гранит. Рушились мечты и надежды. Сердце отторгало такую жизнь.
Так во имя чего крестьяне сожгли его любимое Шахматово с уникальной библиотекой? Во имя чего он целыми днями стоит в очередях за вязанкой дров, стаканом пшена, воблой? Мрачно и скудно стало в доме поэта.
Блок голодал, и тому свидетельство цинготные отеки, страшная слабость. Революция сломила его душевно и физически. И он сам отдался в руки смерти. Боль в руках и ногах стала невыносимой. Слег. Разбивал склянки с лекарствами. Сознание мутилось. В забытье несколько раз сказал: «Люба». Так звали его жену, дочь Менделеева. Она стояла рядом. Но такое же имя было у той, которой он посвятил строки: «Была ты всех ярче»… Кармен, его последняя любовь.
Любовь Александровна Дельмас
Была ты всех ярче…
Так кто же она — эта Кармен, которую обессмертил Блок? Украинка из Чернигова, Любовь Александровна Дельмас окончила Петербургскую консерваторию, пела в Киевской опере, была приглашена в «Русских сезонах» в Монте-Карло, а затем — на партию Кармен в Петербург в «Музыкальную драму», там пел и Собинов.
До Кармен — Дельмас поэт не раз слышал оперу, даже с прославленной Марией Гай. На этот раз Блока настолько глубоко тронула полная огня и страсти, дерзкая, неукротимая, вся вихрь и сверканье, настоящая Кармен — он потерял голову. Все женщины Блока были не красивы, но прекрасны. Такими их творило воображение поэта. И у Дельмас «певучий стан», «зубов жемчужный ряд», копна медно-рыжих волос, лебединые руки. Ей шел тридцать пятый год. Она была замужем за известным певцом Мариинской оперы П. З. Андреевым. Поэт зачастил в театр — и только на «Кармен». Записывает в дневнике: «Дельмас -мое счастье». И в этот же вечер пишет ей первое, еще анонимное письмо: «Я смотрю на вас в «Кармен» третий раз, и волнение мое растет с каждым днем… Я — не мальчик, я знаю эту адскую муку влюбленности, от которой стон стоит во всем существе. Думаю, что вы очень знаете это, раз вы так знаете Кармен». К письму приложил букет красных роз. Через две недели — снова розы и снова письмо: «Не знаю, какой заколдованный цветок вы бросили мне, не вы бросили, но я поймал». Сознается, что покупает ее карточки, как гимназист, совершенно не похожие на ее таинственную Кармен. Просит сняться в этой роли. И в очередной раз идет в театр, но пела другая актриса. Вечером записывает: «Вышла какая-то коротконогая и рабская подражательница Дельмас».
Но Дельмас — в зрительном зале. Капельдинер показывает, где она. Блок в темноте переходит на свободное место, ближе к ней. Она простужена, кашляет, чихает. Но даже это чиханье и лицо без грима кажется ему прекрасным и милым. Он не может оторваться от этого лица. Она почувствовала его взгляд, сердито оглянулась, вскоре ушла. Он бросился вслед, в мокрую метель. Напрасно. Теперь постоянно ищет ее. Сама судьба за их встречу. Поэт и певица жили рядом с Мариинским театром. Он — в конце Офицерской улицы, она — на один дом ближе. По несколько часов поджидает ее у парадной двери, вышагивает вдоль всей улицы, а в мыслях уже зарождается бессмертный цикл «Кармен»:
Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий — таянье и пенье.
Так я вас встретил в первый раз.
Вышагивал порой до рассвета, подолгу стоял на мосту через Пряжку, который по имени моста в Венеции окрестил «Мост вздохов», снова подходил к ее дому, ждал: а вдруг загорится свет в окнах. Дневник поэта все фиксировал: «Я опять стою у стены дураком, смотря вверх. Окна опять слепые. Я боюсь знакомиться с ней. Но так не кончится, еще что-то будет». Напророчил: «И я забыл все дни, все ночи, и сердце захлестнула кровь». Опять посылает розы. В две недели, залпом, был создан цикл «Кармен». И это был роман воображения. Он был создан до того, как отношения поэта с его вдохновительницей приняли определенную земную форму. Они, конечно, встретились. Они не могли не встретиться — эти две родственные души. Поэт признается: «Я сам такой, Кармен». В последний раз поэт поверил в возможность совершенной любви. Многого он ждал от этой перевернувшей ему душу встречи: «Перед тем, как вас встретить, я знал давно о зияющей в моей жизни пустоте».
Три месяца Блок и Дельмас неразлучны. Длинные прогулки вдвоем по городу, езда в метель на лихачах. По многу раз в день телефонные разговоры. Летний сад, Озерки, белые ночи, театры, вокзальные буфеты, ужины в ночных ресторанах, возвращения на рассвете, чуть ли не ежедневные розы. Он все еще от нее без ума. Летом она всегда уезжает в Чернигов, Блок — в свое Шахматово. Их первая разлука. Вслед ей шлет стихи:
Я помню нежность ваших плеч —
Они застенчивы и чутки.
И лаской прерванную речь,
Вдруг, после болтовни и шутки.
Волос червонную руду
И голоса грудные звуки.
Сирени темной в час разлуки
Пятиконечную звезду.
Стихи напомнили ей о прощании в Таврическом саду, где буйно цвела сирень. Они искали и находили пятерики — на счастье. Радовались: значит, будет. И после возвращения из летних отпусков еще встречаются ежедневно. Но поэт уже чувствует: за неуловимым призраком счастья стоит суровая правда его дела и долга. Долга поэта. Это его судьба. И вскоре пишет: «Ночью даже не звонил к ней. Ничего, кроме черной работы, не надо, пишу прощальное письмо: «Я не знаю, как это случилось, что я нашел вас, не знаю и того, за что теряю вас, но так надо. Надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, надо, чтобы я сейчас испытывал то, что не испытывал никогда, точно с вами я теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я вас люблю. Позвольте мне прибавить еще то, что вы сами знаете: ваша победа надо мной решительна, и я сознаюсь в своем поражении, потому что вы перевернули всю мою жизнь и долго держали меня в плену у счастья, которое мне недоступно». Так Гамаюн сам бежит от своей последней любви и надежды на счастье. Рай любви, как и земное счастье, не для него. Он обещал людям, что «радость будет», но еще не нашел ее. Значит, не выполнил свой долг перед ними. А этот долг — самый святой. Блок просит не длить мучений расставанья, не отвечать ему.
Но Любовь Александровна теперь не только любимая, но и любящая. Теперь она борется за свою любовь. В записных книжках все фиксируется: «Ее цветы, ее письмо, ее слезы, и жизнь опять цветуще запутана моя».
