Ночной таран на “Чайке”

Алексей родился и вырос в небольшой деревеньке Холм, близ Лихославля. С раннего детства приобщился к нелёгкому крестьянскому труду: пас скот, пахал землю. Отец умер рано, и на долю Алексея с матерью Марией Ниловной выпала забота о 5 младших братьях. Детство пришлось на голодные 1920-е годы. Зимой учился в школе в соседнем селе Первитино, а летом работал в родной деревушке Холм подпаском. Однажды сидел на том самом высоком холме, что дал имя деревне, и услышал необычный гул над головой: в синем ясном небе летела диковинная бело-голубая птица. Лёшик вскочил, запрыгал, замахал ей руками. И оттуда, из самолёта, пилот тоже махнул ему рукой. Будто звал с собой…

Ночной таран на “Чайке”

Алексей учился потом в Лихославльской железнодорожной школе-семилетке, в Калининском вагоностроительном техникуме, но часто видел во сне тот бело-голубой самолёт, которым управлял он, Алексей Севастьянов. Нечего и говорить, что когда раздался призыв «Комсомолец! На самолёт!», Алексей отправился в Лихославльский райком комсомола, а оттуда — в военкомат. Его, здорового высоченного парня, студента техникума, отобрали сразу. И как же гордилась им мать, когда он приезжал домой в отпуск из Качинской военной авиационной школы, а затем и строевой части.

Перед самой войной Севастьянов окончил курсы командиров звеньев с отличными оценками по технике пилотирования, навигационной подготовке, бомбометанию с пикирования, стрельбе по наземным целям, стрельбе по воздушным целям, воздушному бою.

Ждали его дома в очередной отпуск и в июне 1941 года, но пришло письмо: «Дорогая мама! Отпуска мне не дают в связи с международным положением. Очень много работаем — по 10-11 часов в сутки. Работа требует большого напряжения. Так что письма смогу писать редко, не волнуйтесь, если будут задержки». Лётчики на западной границе понимали, что могут случиться такие события, когда возможны станут задержки с письмами…

На рассвете 22 июня 1941 года пламя и дым окутали аэродром. Лётчики на уцелевших боевых машинах устремились навстречу врагу. Над Брестом завязался ожесточённый бой с «Мессерами». Наши пилоты сбили 3 вражеских самолёта. После боёв в Белоруссии Алексей Севастьянов сражался под Москвой, а потом защищал Ленинград.

Алексей был хорошим сыном и, по детской привычке докладывать матери о своих школьных успехах, с войны писал ей в минуты передышек коротенькие письма-отчёты. 29 сентября 1941 года извещал: «С 21 сентября участвую в боях. Успел сбить уже пару фашистов, бомбардировщика и истребителя. В одном из боёв мой самолёт получил повреждение, а я незначительное ранение, которое не помешало мне на другой день вновь полететь в бой. Сейчас настроение бодрое. Здоровье нормальное. Всем привет. Желаю здоровья. Ваш сын Алексей».

26 сентября он в паре с Моховым сбил ещё один самолёт, «Юнкерс-88», над Шлиссельбургом. Эта древнерусская крепость Орешек, построенная ещё новгородцами, отбитая у шведов в 1702 году Петром Первым, была переименована царем, обожавшим немецкую культуру, в Шлиссельбург, от слова «шлиссен» — замыкать, закрывать. Крепость Шлиссельбург, высящаяся у истоков Невы, действительно «закрывала» город.

В ночь на 28 сентября Севастьянов на своём И-153 уничтожил вражеский аэростат, с которого немцы вели корректировку артиллерийского обстрела Невского проспекта, уносившего много жизней. Аэростат парил в небе под охраной истребителей и прикрытием зенитных батарей. Помогла сбить соглядатая завидная маневренность «Чайки», послушно выполняющей каскад разворотов и виражей между огнём зениток и «Мессеров».

В то время Ленинград был уже в блокаде. Фронт начинался там, где кончались трамвайные маршруты. Работа лётчиков стала невероятно сложной. Бомбардировщики врага, шедшие с запада, оказывались над Дворцовой площадью через 2 минуты после обнаружения их постами наблюдения. Нередко сигнал воздушной тревоги раздавался одновременно с гулом бомбардировщиков противника. Нашим истребителям приходилось постоянно дежурить в воздухе.

Правда, потеряв много бомбардировщиков, враги не решались появляться над Ленинградом днём. Прилетит «Хейнкель» или «Юнкерс» ночью и утюжит воздух на большой высоте, чтобы подольше держать город в напряжении. Нырнёт, сбросит бомбу — и снова забирается повыше. Ходили на эти задания лучшие экипажи, имевшие опыт ночных полётов на города Западной Европы. Охотиться за ними надо было тоже бывалым лётчикам.

В полку было известно: в первое утро войны пилот соседнего 123-го полка Пётр Рябцев, растратив боезапас в неравном бою, пошёл на таран. О ленинградских лётчиках Харитонове, Здоровцеве, Жукове, первыми получивших «Золотую Звезду» Героя в Великой Отечественной войне, было известно каждому. О ночных таранах Еремеева и Талалихина — тоже. Но все они шли на смертоносный удар по двум причинам: если вышло из строя бортовое оружие и если расстрелян боезапас.

Алексей Севастьянов, летавший на отражение ночных бомбардировок врага, обозначил третью причину: «В темноте, когда фашистский самолёт лишь на какие-то мгновения попадает в перекрестье прожекторных лучей и огонь «Чайки» может не дать желаемого результата, надо таранить!»

Эти слова Севастьянова на лётном разборе запомнились его товарищу, комиссару эскадрильи Георгию Агеевичу Лобову. В своих воспоминаниях об Алексее Севастьянове, опубликованных в 1965 году, генерал-майор авиации Г. А. Лобов рассказывает, что в их эскадрилье на 8 лётчиков было всего 4 МиГ-3, 3 Як-1 и 2 «Чайки» (И-153) — устаревшие по лётно-техническим данным, а точнее — по скорости (443 километра в час) в сравнении с «Мессерами» (до 570 км/час). Но прекрасная маневренность машины, убираемые в полёте шасси (или лыжи), 4 скорострельных пулемёта возмещали, казалось бы роковой, разрыв в скорости. На это и уповал мастер ночных слепых полётов 23-летний великан Алексей Севастьянов.

Наступила ночь с 4 на 5 ноября 1941 года… Над приплюснутой снарядной гильзой покачивался багровый лепесток пламени. Было тихо. Только склонившийся над столом дежурный сержант время от времени шелестел газетой. Тогда огонёк коптилки начинал метаться, разбрасывая по бревенчатым стенам причудливые тени.

Оторвавшись от газеты, сержант протянул руку к маленькому приёмнику. Но тут же с опаской оглянулся: не разбудить бы лётчиков… Перевёл взгляд на часы. Всё равно вот-вот будить надо: дежурному звену скоро вылетать. Сержант повернул рычажок. Послышались непонятные слова.

Привалившийся к бревенчатой стене Алексей Севастьянов выпрямился. Неужели немцы? Хотел сказать сержанту, чтобы выключил приемник, но после небольшой паузы уже другой голос сказал по-русски:

— Говорит Ленинград. Радиослушатели Англии, в 23 часа по московскому времени мы будем передавать для вас пятую симфонию Чайковского. Слушайте нашу передачу…

Алексей опять привалился к стене. Одолевала дремота. Склонив голову набок, закрыл глаза. Резкий зуммер полевого телефона заставил встрепенуться. Дeжypный схватил трубку и прижал к уху. Скороговоркой выпалил:

— Есть очередной группе к самолётам…

Алексей быстро встал и ударился плечом о подпорку. Приподнявшись на нарах, кто-то шутливо спросил:

— Что, Севастьяныч, тесно тебе в нашем подземном царстве?

Алексей промолчал. От мысли, что нужно уходить из тепла в ночную темень, он поёжился. В небе морозище, а кабина у самолёта открытая. Вся защита — прозрачный козырек, наподобие мотоциклетного. Без меховой маски и не думай вылетать — обморозишь лицо.

Алексей потянулся и тряхнул широко раскинутыми руками, точно вместе с дремотой хотел сбросить с себя тепло землянки.

…Едва взлетев с аэродрома, Севастьянов увидел скользившие в темноте голубые щупальца прожекторов. То укорачиваясь, то неожиданно вырастая, они тревожно шарили по небу. И вдруг все вонзились в одно место. В пучке света блеснуло серебристое пятнышко.

Самолёт Севастьянова рванулся туда, где искрились разрывы зенитных снарядов. Лётчик подумал, что так недолго попасть под снаряд своей же зенитки, но скорости не сбавил. Нельзя было терять время. Вражеский лётчик торопился вырваться из плена прожекторов. Он понимал, что прожекторные посты не бесконечно будут передавать его из луча в луч.

Севастьянов тоже торопился. Его «Чайка» послушно нырнула вниз. Маленький истребитель, прозванный так за изгиб плоскостей, похожих на крылья парящей чайки, и впрямь напоминал сейчас птицу, готовую броситься на вынырнувшую из темноты огромную рыбину.

Ночной таран на “Чайке”

Алексей дал пулемётную очередь и тут же зло прикусил губу. Просчитался! Ярко освещённая цель показалась гораздо ближе, чем была на самом деле. Прибавил газу и снова открыл огонь. Едва застучали пулемёты, бомбардировщик отвернул, замигал в ответ частыми вспышками. Это стрелок «Хейнкеля» открыл ответный огонь.

Читай продолжение на следующей странице
AesliB