Судьба этого боевого лётчика олицетворяет преемственность поколений в советской авиации. Начав свою службу курсантом Ленинградской школы авиатехников в 1935 году, он прошёл 3 войны, командовал крупными авиационными соединениями, руководил Центром подготовки космонавтов.
Николай Кузнецов родился в декабре 1916 года в Петрограде, в рабочей семье. Окончив в 1937 году Ленинградскую школу авиационных техников, в составе 68-го истребительного авиаполка участвовал в Советско — Финляндской войне зимой 1939 — 1940 годов, обеспечил безаварийную работу всех самолётов звена при длительных 40-градусных морозах и был награждён орденом Красной Звезды. Затем, по собственному желанию, был отправлен в Качинскую военную авиационную школу лётчиков, которую успешно окончил в 1941 году.
С июня 1941 года — на фронтах Великой Отечественной войны. Участник обороны Ленинграда. Сначала воевал в 191-м авиаполку, летая на И-16 и «Харрикейне». Свою первую победу лейтенант Н. Ф. Кузнецов одержал в июле 1941 года в районе Петрокрепости, когда залпом реактивных снарядов, дружно пущенных звеном И-16, были уничтожены 2 многоцелевых самолёта Ме-110… После переобучения на «Харрикейн» Кузнецов в составе того же полка воевал на Калининском фронте.
Осенью 1941 года в полку работал замечательный советский художник Яр-Кравченко. С раннего утра и до позднего вечера он был на самолётных стоянках, на взлётно — посадочной полосе, заглядывал на командный пункт, в землянки, общежитие лётчиков и рисовал, неустанно рисовал.
Яр-Кравченко отказывался от всяких привилегий. Жил в землянке на аэродроме, питался тем же, чем и лётчики, — нередко одними сухарями. Он делил с ними горечь неудач и радость побед. Может быть, поэтому его работы были так выразительны и реалистичны.
Когда художник закончил в боевых полках серию авиационных рисунков и портретов, журналист М. Жестев в одной из ленинградских газет написал о нём тёплую корреспонденцию:
«Славой овеяны имена наших лётчиков — истребителей, они любимы народом, и эта любовь привела художника Яр-Кравченко к народным героям. Мастерской рукой портретиста он создал этот замечательный фронтовой альбом.
Когда рассматриваешь этот альбом, каждый штрих приобретает необыкновенное значение. Тут нет сражений в воздухе. Героизм лётчиков дан через портрет. Вы чувствуете его во взгляде глаз, повороте головы, в каждой чёрточке лица…»
Мы перелистываем альбом. Вот Герой Советского Союза младший лейтенант Харитонов. Он сидит в кабине. Художник зарисовал его волевое лицо перед вылетом в бой. Вот стоят на аэродроме Кузнецов, Грачёв, Плавский. Эти 3 крылатых богатыря сбили в воздушных боях 48 немецких самолётов. Вот мастер штурмовки капитан Горохов, вот лётчики — ночники Апполонин, Мациевич, Григорьев — люди зоркого взгляда, бесстрашно идущие за врагом по следу зенитных разрывов. А вот лётчик Мурга. Под портретом лаконичные строки: «В воздушных боях он уничтожил 11 фашистских самолётов…»
Альбом издан редакцией газеты «Атака» в ноябре 1941 года. Вы перелистываете его от начала до конца, от первого до последнего портрета, и вам не хочется расставаться с близкими и дорогими вам людьми. Их бодрость, мужество и отвага заставляют усиленно биться ваше сердце. Вас глубоко волнует образ героя лётчика, славного защитника города Ленина. Он многолик, этот образ, он в сердце каждого советского патриота».
Вскоре, перевооружившись вновь, теперь уже на американские Р-40 «Киттихаук», Кузнецов был переведён в 436-й ИАП ( впоследствии ставший 67-м Гвардейским ИАП ), где воевал до конца войны.
Боевой счёт Николая рос довольно быстро: 26 декабря 1942 года, в день своего 26-летия, он одержал уже 26-ю победу — интересное совпадение дат ! А вскоре, 6 января 1943 года, провёл свой самый тяжёлый бой за весь период войны.
В тот день группа истребителей 436-го авиаполка, вылетев на сопровождение штурмовиков, внезапно была атакована самолётами противника. Кузнецовская пара устремилась на ближайшие «Мессера». Зайдя со своим ведомым Голдобиным на немцев со стороны солнца, они завязали бой.
Схватка была жестокой — всё небо покрылось дымом. Внизу тоже шёл бой. В одной из атак по машине Кузнецова ударил «Мессер», повредил очередью маслопровод. Выбрызнувшим маслом залило весь фонарь, несколько минут вообще ничего не было видно, оставалось лишь маленькое неиспятнанное пространство сзади. Потом масло малость стекло в сторону, в стеклах фонаря образовалась прослоина, и Кузнецов стал невольно искать в воздухе ведомого: где же он ?
Но Голдобина уже не было. Через минуту он увидел — горит его ведомый, кувыркается с длинным хвостом дыма к земле ( Голдобин сумел выброситься из горящего самолёта с парашютом, попал к партизанам, остался жив и впоследствии успешно продолжал воевать ).
Друзья поздравляют Н. Ф. Кузнецова с очередной победой.
В общем, Николай оказался один против 5 «Мессеров». Они нападали на него грамотно: вначале Кузнецова атаковывала пара, потом тройка, затем снова пара и снова тройка, и так далее, немцы сменяли друг друга, что, собственно, Кузнецову и надо было: он сковывал немецкие истребители, не допускал их до наших штурмовиков — он отвлёк на себя сразу 5 самолётов.
В какой — то момент Кузнецов засёк, что один немецкий самолёт исчез — одна пара «Мессеров» находится впереди, вторая пара сзади, а пятого самолёта нет, он исчез, хотя не должен был исчезнуть. Его надо было во что бы то ни стало найти. Но старший лейтенант Н. Ф. Кузнецов не нашёл 5-го немца, не успел отыскать, тот словно бесследно растворился в бездонном синем небе, в огромном белесом солнце.
В это время с земли прозвучала команда генерала Ф. П. Полынина:
— Штурмовики своё отработали, штурмовики уходят домой, ястребкам тоже можно возвращаться. Ястребки, ястребки — домой ! Ястребки, можно возвращаться !
«Ну всё, пора и мне на аэродром», — это была последняя мысль, которая мелькнула у Кузнецова перед резким ударом, буквально швырнувшим самолёт в сторону. Это исчезнувший «Мессер» внезапно вывалился из роскошного зимнего солнца, поражающего своими размерами, и атаковал Кузнецова. По плечу хлестнул металл. Будто кувалдой ударило. Левая рука у Кузнецова сразу перестала действовать, её перебило, фонарь, забрызганный маслом, на этот раз забрызгало кровью… Двигатель перестал тянуть.
Но ни боли, ни красной мути перед глазами не было. Кузнецов развернулся и на горящем самолёте потащился к линии фронта, к своим. Мотор «Киттихаука» не работал. До линии фронта было километров 15, не меньше. Запас высоты позволял ещё тянуть — приборы показывали 3500 метров. Хотя пламя вряд ли удастся сбить простым планированием, для этого нужна хорошая скорость. Линия фронта была хорошо видна — она проходила по нитке железной дороги далеко впереди, нить растворялась в слабой морозной дымке, уходя по дуге влево и по такой же дуге вправо.
Кузнецов тянул к этой железной дороге, как к единственной своей жизненной цели, которую очень важно было достичь. Для «Мессеров» его самолёт теперь представлял лёгкую наживу, они начали расстреливать «Киттихаук», как на полигоне, показательно, немцы словно бы тренировались на воздушных учениях: вначале на самолёт заходила двойка, била по Кузнецову из всех стволов, отстрелявшись, отворачивала в сторону, и на её место заступала тройка. И тоже хлестала из всех стволов.
И всё равно добить самолёт немцы не смогли: Кузнецов горел, терял высоту, но уходил от немцев то в одну сторону, то в другую, скользил по воздуху, и упрямо тянул к своим. Когда до линии фронта оставалось всего ничего, тройка «Мессеров» отвернула в сторону и ушла, а двойка решила атаковать русского сверху, ударить по кабине, чтобы наверняка добить его.
Тогда Кузнецов задрал нос самолёта вверх и ответил на атаку всеми 6 пулеметами, которыми был вооружён «Киттихаук», и он попал и угодил точно в немца, — потом, работая рулями, резко нырнул вниз.
Сработал Кузнецов мастерски — своим винтом он отрубил, а точнее, отломил противнику хвост. Немец камнем рухнул на землю, взбив высокий султан снега, и в ту же секунду взорвался. Солнечное пространство стало розовым от сильного пламени.
А Кузнецов продолжал тянуть на подбитой машине к своим, чувствовал, что огонь скоро проберётся в кабину. Из — за этого он не открывал фонарь, боялся, что пламя проникнет в кабину — оно проберётся даже сквозь очень малую щель, и тогда всё — лётчик превратится в факел.
Кузнецов буквально переполз по воздуху, через нитку железной дороги, снизился за неровным, побитым снарядами леском, глянул на высотометр, засекая, сколько же остается до земли, и удивился: он уже находился на высоте 100 метров ниже уровня аэродрома. Выпускать шасси было нельзя — «Киттихаук» мигом бы перевернулся лапами вверх, поэтому Кузнецов продолжал планировать. А земля уже совсем рядом, до сугробов рукой подать. Кузнецов открыл фонарь и в следующий миг резкий удар выбросил его из кабины.
Он пролетел несколько метров по воздуху и зарылся в снег. От удара Кузнецов на несколько мгновений потерял сознание, хотя этот момент не зафиксировал, — очнулся он довольно быстро. Было темно. А ведь только что, буквально несколько минут назад он видел яркий свет, солнце, дымку, поднимающуюся от снега, розовый от пламени горящего немца снег, и вдруг — темнота, ночь. В голове мелькнуло обреченное: «Неужели выбило глаза ? Или они сгорели ?»
Истребитель Р-40К «Киттихаук» старшего лейтенанта Н. Ф. Кузнецова. 436-й ИАП, зима 1943 года.
Пошевелил ногами, обе ноги действовали, шевельнул правой рукой — действует правая рука, а левая, прижатая к телу, — нет, она будто тряпичная, чужая. То ли перебита, то ли ещё что с ней произошло — не понять. Боли не было. На лицо свалился кусок снега, опалил холодом. Кузнецов начал здоровой рукой раскапывать над собою снег и вскоре выбрался на поверхность, на свет. Облегчённо вздохнул — глаза видели.
Кое — как дотелепал до самолёта — там имелась рация, из кабины можно было связаться со своими, хотя связь с землёю с земли — не то, что с землёю с воздуха. Рация оказалась разбитой, надежд на то, что кто — нибудь попытается ему помочь, — никаких. Самолёт продолжал гореть, пламя не погасил даже высоко взбитый столб снега. Носом «Киттихаук» зарылся в высокий сугроб. Кузнецов достал из фюзеляжа укороченные финские лыжи — не лыжи, а лыжонки, на вид почти детские, очень лёгкие. Кузнецов всегда брал их с собою в полеты: а вдруг пригодятся. И вот — пригодились.
